Любовь – охранная грамота. Сокровенное

«Будешь сладкой, – говорила бабка, – расклюют. Налетят, как вороны, всей стаей. Будешь горькой, – упреждала бабка, – расплюют, красота до времени истает. В октябре рябины поспевают, и души моей созрели кисти, сладкой, сочной ягодой провисли, господи, клюют и улетают…»

– Ну как? – спрашивает меня голос в телефонной трубке. – Нравятся мои стишата?

Моя подруга Любовь Стоянова напрасно пытается защититься иронией. Она – гениальный поэт. Правда, об этом знают пока немногие – я, ее муж и еще десяток-другой женщин. Честно признаюсь, не понимаю, как удается ей, любимой и любящей женщине, так проникновенно, тонко вести разговор об одиночестве. Стихи у Любы задушевные, про женскую долю, про то, что близко и понятно каждой из нас. Жаль, что сейчас не востребованы в песнях хорошие тексты. Очень уж просятся Любины стихи про рябину на музыку. «Будешь сла-а-адкой» – напеваю я часто, занимаясь домашними делами.

С Любой мы подружились лет десять назад во время поездки в Прагу. Путешествовали мы тогда на поезде до Бреста, а оттуда автобусом. Много было вокруг интересных людей, а с Любой нас сблизил святой Вацлав на мосту. С ним связано много легенд о любви. Говорят, что холодным эгоистам, не способным к любви, лучше к нему не приближаться. Мы с Любой рискнули и приблизиться, и прикоснуться к отполированной множеством рук фигуре.

А потом Люба читала стихи. О любимых и любящих. С тех пор я считаю ее гениальным поэтом. Может, пристрастна, но ничуть в этом не раскаиваюсь. От Любы я научилась находить и отмечать в толпе лица, освещенные любовью. Любимых и любящих женщин я узнаю по какой-то особой, уютной расположенности ко всему миру. В них нет суетного желания всем нравиться, они не призывают любоваться собою. Ведь их красота и так очевидна.

– Как ты думаешь, с чего птица начинает свой полет? – спрашивает герой одного фильма (не могу припомнить названия).

– Вероятно, первым делом она расправляет крылья.

– Вовсе нет, сначала птица набирает в грудь воздух…

Как же важно пропитаться, надышаться в детстве воздухом любви. Детям, выросшим в этой чудной атмосфере, психологи придумали термин – «сохранные». Как это верно! Любовь – охранная грамота на всю жизнь.

– Когда меня не будет, не выходи замуж, – говорил моей матери отец, – я всегда тебя любил, люблю и буду любить. И на этом свете, и на том…

– Как ты можешь? – ужасалась та, – не смей даже думать. И на меня посмотри – я седая, старая…

– Нет, ты самая милая и красивая, – слышалось в ответ.

Отца нет с нами шесть лет. А про этот разговор я узнала от нашей мамы – Марии Антоновны – совсем недавно. Без отца она сразу постарела. Ведь никто не называет ее милой Маритошей, рукодельницей, мастерицей, каких свет не видывал. Мы-то, дети, знаем, что лучше нашей мамы никто не печет пироги, не шьет, не вяжет, не лечит, не помогает в беде… Но только от отцовских слов по-особому сияли ее глаза. А они у нашей мамы были синие-синие, даже на любительской видеосъемке родительской золотой свадьбы это видно. Когда я смотрю на эти кадры, то всякий раз вспоминаю истину: невозможно показать любовь, если ее нет, и спрятать ее, когда она есть. И понимаю, настоящая любовь, которая не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, а все покрывает, всему верит, все переносит и никогда не перестает, – большая редкость, дар.

…Живя далеко от родителей, я всегда тянулась к любящим людям, возле которых мне все напоминало атмосферу родного дома. Долгие годы я отогревалась душою в семье Бильчинских. Любимая дочь этих милых людей жила в Италии, и, возможно, общение было нужно нам всем. Мы вместе читали Ленины письма. Сначала они дышали счастьем, но жаркого пламени любви почему-то не хватило на долгие годы. И хотя Лена разошлась с мужем-итальянцем, но возвращаться в Россию не собиралась. Наоборот, звала родителей к себе. Те долго колебались. А Лена чуть ли не каждый день писала письма, в них были стихи. Оказалось, что сочиняет на итальянском, их печатают. Сборник собран, готов к печати. Однажды она прислала необычные стихи. В переводе на русский они звучали так: «Никакая кошка, если даже ее очень хорошо кормить, никогда не станет такой красавицей, как та, которую с любовью гладят. Никогда у нее не будет такого певучего мурлыканья, такого распушенного хвоста. Это все приметы кошки, которую с любовью гладят.

Я сейчас некрасивая кошка со спутанной шерстью, тощим хвостом, погасшим взглядом. Да я на собственной шкуре убедилась, что грустных кошек не любит никто…»

Вскоре Бильчинские уехали в Милан. Живут теперь вместе с дочерью и внуком, согревая друг друга любовью. Лена так и не вышла больше замуж.

Будешь сладкой – расклюют, будешь горькой – расплюют. Где она, золотая середина?