Любовь и Смерть. Какие обличия они принимают?

Спектакль театра-студии «Дали» «Лазарет». Режиссер и автор литературной композиции – Дамир Салимзянов. Художественный руководитель и педагог – Антон Луценко. В работе использованы тексты Станислава Кунина, Эфраима Севеллы и Саши Черного.

Сначала – шок! Потом включаешься в спектакль и уже не можешь из него выскочить ни на секунду» – это из обсуждения со зрителями. В кругу сидят девушки и юноши в возрасте примерно от 14 до 24 лет. Они ровесники исполнителей. Мнение этой публики особенно интересно, потому что взрослые зрители, как водится, встревожены: «Такой спектакль детям не понять. Слишком сложный. Слишком неоднозначный. Не ясно, понимают ли сами актеры, что они играют».

Спектакль и правда непростой. Основная сюжетная линия – любовь русского военврача Кати и польского капитана Анжея Станишевского – то и дело прерывается неожиданными историями, не совпадающими с основной темой. И если основной сюжет пронзительно лиричен и решается в приемах психологического театра, то на побочных линиях – фарс, социальная сатира, агитбригада, поэтический театр и романтическая трагедия.

Снова и снова заводится мотор ручной электростанции, подающей свет в операционную. Снова и снова Катя заставляет работать моторы затихающих сердец. Снова и снова сквозь этот непрерывный стук доносится шепот Станишевского: «Я люблю тебя, слышишь? Катя! Я – тебя – люблю!» А рядом совсем иные интонации. Бесстрастным телеграфом звучат сводки о подвигах и погибших. С пьяным и патетическим бесстыдством генерал литовской дивизии Штанько и его прихвостни посылают на бессмысленную смерть полуфольклорных Иванушек-дурачков польской и еврейской национальности – Йонеса Валюноса и Моню Цацкеса. Почти надрывным ритуальным плачем звучат девичьи голоса, заклинающие сапера: «Осторожнее, Алешка! Осторожнее, Алешка!» Серьезно и слаженно, как в хорошем комсомольском хоре, поют солдатские ангелы-хранители в ночном дозоре сталинские военные песни. И словно не на войне, а на деревенских посиделках щебечут жаждущие любви девчонки, поддразнивая юного солдатика Кошечкина: «Ой, какой тощенький! Кис-кис-кис! Ты нас не бойся, мы бабешки добрые».

Спрашиваю у зрителей: «Что изменилось бы в вашем восприятии спектакля, если бы все побочные сюжеты были удалены? Если бы осталась только история Анжея и Кати?»

Смотрят растерянно.

– А ничего бы не осталось, – говорит мальчик лет восемнадцати. – Получилась бы банальная слащавая история о любви на войне, каких тысячи. На фоне всех остальных сюжетов как раз и становится понятно, что самая обыкновенная любовь – единственное, что имеет смысл: в ней и героизм, и патетика, и любовь к Родине. А нелюбовь – ложь, в какие красивые упаковки ее ни ряди.

– Я смотрю спектакль второй раз, – говорит рыжая восьмиклассница. – Скажу честно, в первый раз у меня было слишком много эмоций. Меня все это как-то оглушило. Иногда я переставала понимать, что происходит. И некоторые приемы меня раздражали. Я только потом стала понимать, что так и задумано. И мне очень хотелось посмотреть второй раз. Сегодня я смотрела совсем иначе. Я была уже готова воспринимать этот спектакль. Я очень ярко чувствовала каждую деталь. И в конце я разревелась. Мне показалось, что все герои погибли.

– Нет, – протестует исполнительница главной роли, – я не отдала Станишевского смерти. Я его спасла, воскресила!

– А почему тогда все действие происходит в раю? – спрашивает тихая школьница с огромными глазами.

– Потому что сегодня, теперь, когда мы с тобой живем, – немедленно отвечает ей сосед, – все они уже давно умерли и, конечно же, оказались на небесах.

– А как режиссер объяснял?

– А никак не объяснял, говорил: «Думайте сами». Мы сначала для себя решили, что это сны, бред раненого Станишевского. Но, наверное, каждый для себя это понимает по-своему.

Я слушаю ребят, и мне не хочется вмешиваться в их беседу. Ребята затевают спор о том, нужно ли было знать тем, кто воевал тогда, правду о русском тоталитаризме. Девчонки делятся прогнозами о том, как отнеслись бы к спектаклю папы и мамы, бабушки и дедушки. Многие говорят, что, рассказывая о войне, сами ветераны рисуют ее разной: вспоминают и бессмысленную жестокость, и юношеское озорство, и любовь, и ёрничество. Но вот когда смотрят фильмы, читают книги с внуками и правнуками, как будто забывают о собственных рассказах. Хотят все вычистить, причесать, облагородить. Так уж они воспитаны, что разговор на дачном крылечке и телевизионный экран или театральную сцену воспринимают как две принципиально разные реальности. Другое дело – родители. Они, вероятнее всего, приняли бы спектакль. И для них это была бы история о том, что в жизни на самом деле ценно. Родители, особенно мамы, считают ребята, очень много времени в жизни тратят на суету, портят себе нервы по мелочам, расходуют время и силы на несущественное. А на самом деле во все времена внимания стоят только Любовь и Смерть. Об этом спектакль – так думает большинство молодых зрителей.

Они пытаются говорить актерам комплименты. Их очаровал пятнадцатилетний Антон Арзамасцев, исполнитель роли Кошечкина. Глубоко тронули самые взрослые актеры – Дмитрий Иванов и Екатерина Хасьянова, сыгравшие военврача и Станишевского. Все с благодарностью вспоминают самую смелую комедийную актрису – Аню Козлову.

Парадокс работы, которую сделали Дамир Салимзянов и Антон Луценко заключается в том, что при всей своей сложности она оказалась поразительно «детской». Дело не только в том, что актеры и зрители совпали по возрасту с героями. Самое главное, что только молодые для молодых могли, оказывается, рассказать о войне так пронзительно и непредвзято. И это, конечно, история не только о Великой Отечественной. Это история о любой войне. О войне 1812 года, об Афгане, об убийстве зрителей «Норд-Оста», о взрывах жилых домов, торговых комплексов и метро. В этой вечной войне по разные стороны всегда стоят Любовь и Смерть. И не важно, какие обличия они принимают. Их чувствуют и постигают сердцем. Имена и маски здесь ни при чем.

Композиция и ритмический строй спектакля остро современны и созвучны молодому стилю мышления. Это мощный и разнородный информационный поток, мгновенная смена кадров, контрапункт как основной принцип монтажа. Можно только удивляться тому, как педагогам удалось добиться от актеров такой чистоты переключений из одного жанра в другой. Даже для профессионала контрастный переход от театра переживания к брехтовскому отстранению далеко не прост. Ученики вахтанговской школы Салимзянов и Луценко каким-то чудом этих переходов добиваются не только от выпускников творческих вузов, педагогов театра, исполняющих главные роли, но и от 14-15-летних актеров, составляющих основу труппы. Антон Арзамасцев и Антон Латышев играют трогательных и наивных молодых солдатиков. И тут же выполняют пластические перестроения, читают жесткий и холодный дикторский текст, отбивают ритмы жизни и смерти. А потом эти же дети строго и сдержанно рассказывают как очевидцы о гибели лазарета. Слаженно работает женский хор. Здесь выходы в сольные партии – драматические роли – вовсе секундные. А все-таки не забыть гибель Зинки, пусть и видели мы ее лицо несколько секунд. И будет звучать в ушах чуть приметный говорок солдатского ангела, того, что под кустом плакал, когда подопечного обворовали. Потому что сделано это искренне и честно, со всей силой веры и любви, на которую способны эти мальчики и девочки.

Александра НИКИТИНА, кандидат искусствоведения, доцент Московского института открытого образования