– 5 школьных зданий,
– 2 с лишним тысячи детей,
– 345 преподавателей,
– 45 профессоров высших учебных заведений,
– 33 лошади,
– 4 пони,
– 2 коровы,
– 10 баранов; козы
… и 50 кур.
А также:
– 2 парохода,
и 6 шестивесельных ботов.
А лошадь у него была замечательная. С ногами, как у человека. С копытами, расчлененными, как пальцы. Когда она родилась, гадатели предсказали ее хозяину власть над всем миром. И тогда Цезарь бережно выходил ее и первый обьездил.
Ямбург, наверное, не поставит статую любимой лошади перед своим храмом науки. Но и с его именем в педагогическом мире связан уже целый ворох легенд и сказаний. А уж конюхом он мог стать первоклассным.
Когда на школьном дворе обьезжают лошадей, директор – у окна. В эти минуты он снова на цирковом круге. Стреляющие звуки бича, стук копыт, золотые галуны униформы… “Униформа” – это он, Евгений Александрович Ямбург, выводящий на арену медведей и страхующий гимнастов.
Цирк! Конечно, цирк. С него начиналась молодость полубога.
…И хор кормящих матерей
…И хор кормящих матерей
– Более чем: зал на тысячу сто мест – у 345 учителей и 800 выпускников билеты уже на руках. Но вы ведь не только за билетами пожаловали? – cам того не замечая, директор переходит на “вы” со стоящим перед ним майором.
– Да уж нам бы теперь что-нибудь попроще изобразить. Помните, мы с ребятами на капустнике пели: “На химию, приятель, не ходи, в раздевалке уроки пережди…”
И “ребята” в мехах и смокингах дружно подхватывают, путая текст и пропуская слова. “Ну мы-то восстанавливаем учительскую кадриль, а вы что угодно изображайте – хоть вешалку. Сами думайте. Уже взрослые мальчики и девочки – вы у меня выпуск восемьдесят..?” – “79-го года” – “…и репетировать с вами удовольствие среднее: один может, другой нет – и все хотят участвовать. У меня здесь даже хор кормящих матерей”. О конструкции юбилейного вечера лучше не спрашивать. Как и написано в программе: “Торжественная часть отменяется”. Художественная часть – “по времени не ограничена”. С самого начала учителя и дети, ректоры университетов и даже зам. министра и руководители Московского департамента включаются в процесс: танцуют и поют. Что же касается сериала о школе “Просто 109” – это просто фейерверк всевозможных курьезов, розыгрышей, фокусов.
“Помните Алексея – он тоже был военным, а потом ушел в монастырь. Я ему отпускаю грехи молодости и возвращаю то, что отобрал на выпускном вечере в туалете” – “Бутылку? Ту самую?” Бывшие “ашники” и “бэшники” хохочут, вспоминая веселые школьные денечки. А Евгений Александрович уже в другом конце зала, где сейчас на музыку Глинки “веселится и психует весь народ”, то есть нынешние старшеклассники, которые, страшно подумать, еще и не родились, когда Александр Земсков, Татьяна Водолагина, Людмила Фомина и Михаил Поляков уже окончили школу. Впрочем, это временная пропасть ничуть не разделяет “скотобратцев”, несущих через жизнь общие воспоминания, школьные прозвища и даже свой, особый лексикон.
Давным-давно, мечтая о создании лицейского духа в своей школе, когда “…Нам целый мир чужбина; Отечество нам Царское Село”, Евгений Александрович Ямбург говорил: “Любое учебное учреждение может позавидовать такой оценке результатов своей деятельности”. Глядя сейчас на все это “безобразие”, можно смело утверждать: цель достигнута.
Как-то после звонка возмущенных родителей в руно (“репетируют, понимаешь, до утра”) Евгений Александрович пытался обьяснить начальству, как педагогически необходимо это предельное напряжение сил, какое особое слияние переживают люди, вместе идущие на штурм. Именно в такие часы чаще всего наступает озарение, решаются любые задачи. Не говоря уж о том, что детям, может быть, больше всего не хватает как раз этой безоглядной самоотдачи. Недоспят сегодня – восстановят силы завтра. Зато на всю жизнь в душе останется праздничное ощущение преодоления.
После шестнадцатого звонка
– Послушай, у нас нет времени бродить по школе: голова забита юбилеем. Ну какой “материал” – сейчас! Двадцать лет школы – это двадцать лет жизни. Вон они висят – мои 19 колокольчиков. Валдайские, двух одинаковых нет. Как нет двух одинаковых выпускных спектаклей. У нас такая традиция: после последнего звонка и капустника – а каждый класс делает свой прощальный спектакль со своей же финальной песней – выпускники вешают в моем кабинете колокольчик. Чтобы я их помнил.
…Еще столовую хочешь посмотреть? А что смотреть: белые скатерти и все, что положено. Учителям и ученикам приятно и пообедать, и просто за столом посидеть.
…О пароходе говорили? Ну мало ли о чем еще ты в первый раз услышишь: не была миллион лет.
Евгений Александрович немного преувеличивает: три колокольчика, может, и прибавилось. Другое дело, что в его хозяйстве, как всегда, прибавилось голов. В буквальном смысле слова. И не только ученических.
– Все, пошли наверх. Ты и так про меня все знаешь.
Это Рок. Какие бы сенсационные перемены ни намечались в жизни столичного образования, я всегда знала, куда ехать. И надо сказать, не ошибалась. Другое дело, что отчеты об этих “командировках”, как правило, оставались “в чернильнице”. То, что делал Ямбург, всегда было, что называется, на грани. Требовало большой смелости. Большой решительности. А порой – и больших денег. То есть организационно-правовых, юридических, экономических и педагогических усилий.
То, что у других существовало преимущественно в планах, у Ямбурга осуществлялось на практике. Там, где коллеги еще делали первые робкие шаги, Ямбург уже мог обобщать опыт. Практика обгоняла акты, указы, положения. И нужно было подгонять нормативную базу под новую школьную реальность. В этих условиях даже простое упоминание в газете грозило обернуться доносом. Навлечь комиссию, повредить делу.
…В начале 80-х, когда даже еще и мифа о школьном психологе не существовало, у Ямбурга работали уже двое. “Чем наши психологи занимаются? Пожалуй, нет ни одного участка, где не нашлось бы для них дела. Вот парень в последнее время как будто не в своей тарелке. Так себя ведет, что учителя даже засомневались: а нормален ли он? Психолог беседует с ним, играет, рисует. И через два дня кладет на стол “диагноз”: затянувшийся период “классного шута”. Это и вызывает агрессию. И ответную – со стороны учителя. Настоящую войну. Обидно: наши дети отнюдь не глухи. Просто мы, взрослые, подчас стучимся не в те двери”.
Про школьного психолога я написала, про школу Ямбурга – ни строчки.
А какая другая школа в те годы прямо-таки заботилась о разрушении стереотипов, сложившихся в отношениях учителя-ученика? “Хотите, покажу карикатуру на себя?”- смеялся Ямбург. А какие испытания ждали его коллег, учителей на тех же капустниках! Это сейчас, через 10-15 лет, смешно вспоминать, какое лицо было у историка, когда про него пели частушки. И у математика, в вину которому вменялось опасное заблуждение о возможности овладения школьной программой и преступное вовлечение несовершеннолетних в факультативные занятия. Хотя все диалоги и монологи театрализованного действия тогда и сейчас подаются сквозь призму мягкого юмора, всякое бывало. Одно дело говорить, что в педагогике, как в любом искусстве, необходимо умение посмотреть друг на друга со стороны, и совсем другое – учителю испытать это умение на себе.
Театр вообще-то появился как один из способов коррекции поведения. И это тоже было непривычно.
Театральная студия 109-й школы была создана в 1976 году и прежде всего готовила спектакли к выпускным вечерам. Наиболее яркими можно считать вечер памяти В.Высоцкого (1980 год), “Рукописи не горят” по М.Булгакову (1982 г.), “Дилетант” по Б.Окуджаве (1985 г.). Это всегда неповторимое литературно-сценическое действо часто было опасно во всех отношениях (сценические трюки порой граничили с невозможным, а новизна и смелость постановок могли плачевно закончиться для директора и администрации школы). За 20 лет поставлено 104 капустника и большое количество спектаклей.
Все эти годы Евгений Александрович Ямбург руководил школьной театральной студией, участвуя в работе от первой до последней минуты, от написания сценария до того волнующего момента, когда поднимается занавес.
…Как-то зимой, в начале 90-х, Евгений Александрович Ямбург, уже начальник Юго-Западного управления образования Москвы, приехал в 1181-ю школу Российской детской клинической больницы. На снегу, на стеклах припаркованных у главного корпуса машин было выведено: “Хочу почку”.
Как учить обреченного, измученного болью ребенка? Этот вопрос стал перед участниками следующей коллегии Московского департамента образования, заседание которой проходило прямо в больничных стенах. А результатом его стало Положение о Центре социальной реабилитации больных детей и детей-инвалидов, филиале 1181-й школы. А то, что проводилась коллегия на базе учебных заведений Юго-Запада столицы, никого не удивило. Руководитель окружного управления мог бы защитить не одну докторскую диссертацию по этой теме.
Это сейчас все заговорили об инвалидах. Хорошо бы, мол, как на Западе интегрировать ребенка с физическими и психическими дефектами в нормальную жизнь. А у Ямбурга в Центре диагностики, адаптации и развития имени Л.Выготского ученые-медики уже занимались с даунами, олигофренами, детьми, больными церебральным параличом. Они, кстати, подтвердили, что биополе лошади особенно полезно для церебральников, для детей с психическими задержками. (Вот для них-то в первую очередь Ямбург и завел у себя всю эту экзотическую живность). А учебно-воспитательный комплекс, в который переросла 109-я, стал моделью единого образовательного пространства. Если изобразить его графически, получаются три концентрических круга. Внутри – элитарная школа – лицей, гимназия и т.д. Далее идет адаптивная модель. Внешнее пространство – реабилитационное. И это – наиболее сложный и малоразвитый пласт. Так что совсем не случайно идея создания единого образовательного пространства, которая сегодня у всех на слуху, – в основе региональной концепции развития Юго-Западного округа.
Огни в темноте
Впрочем, и Лидия Ивановна немного преувеличивает: из своей школы Ямбург никогда не уходил. И будучи начальником управления, оставался директором, проводя педсоветы по вечерам, в субботние и воскресные дни и отказываясь от директорской зарплаты.
Пожалуй, Лидия Ивановна знает своего директора дольше всех: бок о бок больше двадцати лет. Начинали в голом поле – первые дома только строились. И школа, размещавшаяся в маленьком здании, работала в две с половиной смены. Это сейчас есть все: детский сад и лицей, начальная школа и школа ремесел, центр досуга и конюшни. “В детском саду обучение ведем с трех-четырех лет. Для работы привлекаем специалистов, учителей начальных классов, которые прекрасно знают возрастные и психологические особенности малышей. Ранняя диагностика и комплексное обследование проводятся с первых же шагов. Тогда же начинаем применять различные педагогические технологии и методики. В частности, уже ставшие традиционными монтессорианскую, штайнеровскую, вальдорфскую, триз-педагогику.”
А что такое предлагаемая Е.Ямбургом модель адаптивной школы (кстати, в этом году выходит его книга, посвященная этой проблеме)? По сути это школа будущего, где каждый ребенок найдет себя.
– Я, например, занимаюсь разноуровневым дифференцированным обучением: на одной параллели у нас созданы общеобразовательные, гимназические и класс педагогической поддержки. Система, гибкая, как гармошка, допускает переходы туда и оттуда. Но работать тут, конечно, очень сложно. Возьмите хотя бы учителя математики: гимназический класс требует своей подготовки, класс педагогической поддержки – особой тонкой технологии обучения с применением ряда дефектологических методик. Впрочем, Лидия Ивановна Щипулина и ее коллеги даже рассказывают об этом с огромным удовольствием.
Многие работают по собственным авторским программам, занимаются методической работой, стали заслуженными учителями.
…В Доме кино – вся Москва. Стоят в проходах, сидят на полу – учителя, старшеклассники, выпускники – кому тут откажешь!
Стихает Свиридовская “Метель”. На экране прекрасные лица. Лица ушедших учителей. И тысячи огоньков в темноте. Это очень красиво: огоньки в темноте. Сейчас они погаснут. Разойдутся учителя, старшеклассники, выпускники. И все. Месяцы работы – ради единого мгновения?!
Евгений Александрович Ямбург каждый год отвечает на этот вопрос.
Елена КОМАРОВА,
Михаил КУЗМИНСКИЙ (фото)
Комментарии