На чтение: ≈ 18 мин.Уроки 15-16 (окончание)
Вопросы и задания к урокам 15-16.
1) Какие внешнеполитические задачи стояли перед Екатериной в начале еЕ царствования? Каким образом они были решены?
2) Какие выдающиеся военные и государственные деятели и как проводили внешнюю политику России в царствование Екатерины Второй?
3) Каково историческое значение присоединения Крыма к России?
4) Можно ли однозначно оценить “разделы Польши”?
5) Почему не был осуществлЕн “Греческий проект”?
6) Как можно охарактеризовать внешнюю политику Екатерины Второй: как “православно-державную” или как “европейско-имперскую”?
7) Проследите развитие темы смерти в оде “На смерть князя Мещерского”. Каким образом разрешается страх смерти для лирического героя?
8) В чем неповторимость интонации в стихотворении “На смерть Катерины Яковлевны”? Как это стихотворение перекликается со стихотворением “Ласточка” и в чем принципиальная разница между этими произведениями?
9) Проследите тему смерти/бессмертия в творчестве Державина от стихотворения “На смерть князя Мещерского” до “Памятника” и “Грифельной оды”.
10) Что можно сказать о теме смерти героя, бренности славы и посмертного величия по стихотворениям Державина? Можно ли назвать Державина поэтом “героического века”? Почему? Какую роль искусство и история играют в деле бессмертия человеческой личности (по стихотворениям “Водопад”, “Снигирь”, “Памятник”)?
11) Что поражало современников и потомков в стиле Державина?
12) Составьте словарь поэтических афоризмов Державина по оде “Бог” и другим стихотворениям (полезно, как показывает опыт, сначала разобраться с тем, что такое “афоризм” и какую роль он играет в классицистической литературе).
История
После успеха Северной войны у России было два главных направления внешнеполитической деятельности: южное (Крым и Османская империя) и западное (Польша, включающая часть Руси). На обоих этих направлениях в царствование Екатерины были достигнуты решающие успехи. Внешняя политика – триумф и слава Екатерины, как бы перевешивающие все многочисленные недостатки еЕ внутренней политики.
“Политический мир признавал за Екатериной “великое имя в Европе и силу, принадлежащую ей исключительно”, – пишет В. О. Ключевский. – В России по отдаленным захолустьям долго помнили и говорили, что в это царствование соседи нас не обижали и наши солдаты побеждали всех и прославились. Это простейшее общее впечатление Безбородко, самый видный дипломат после Панина, выражал в изысканной форме, говоря в конце своей карьеры молодым дипломатам: “Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела”.
С именем Екатерины связан также великий неосуществлЕнный проект, в котором впервые в полной мере раскрылся “византизм” российской геополитики. Балканский вектор обозначился уже в турецкой кампании 1735-39 гг. Россия, хотя ещЕ и невнятно, проявляла себя как наследница Восточного Рима и покровительница православных народов, завоЕванных Османской империей. После блестяще начатой новой турецкой войны (1768-1774) стала казаться возможной встреча Второго и Третьего Рима – Константинополя и Москвы.
“Греческий проект”
Греческий проект предусматривал: во-первых, изгнание турок с территории Европы; во-вторых, освобождение Греции и создание греческой империи, Новой Византии, с православным императором во главе. К этой роли предназначался, в-третьих, второй внук императрицы, Константин, который и именем своим, и воспитанием (он с детства был окружен греческими наставниками и воспитывался в греческом духе) предуготовлялся на престол.
В свою очередь, греки первоначально связывали свои надежды на освобождение и возрождение Великой Греции, что вполне естественно, с Россией.
Западные историки (в особенности, что характерно, англо-американские) трактуют этот эпизод как непомерные имперские притязания Екатерины и России в целом. На самом деле Россию в деле освобождения Греции, как легко убедиться, интересовал отнюдь не имперско-прагматический, но скорее религиозно-исторический, духовный аспект. Речь ведь не шла о захвате, присоединении или подчинении новых территорий России. Русский царь на греческом престоле был необходим как единственный законный правитель православной страны.
Греческий проект не был осуществлен в правление Екатерины (хотя был момент во второй русско-турецкой войне, когда Суворов ждал приказа идти на Константинополь). Тем не менее он послужил отправной точкой геополитической стратегии России в XIX столетии. Усилиями России в первую очередь Греция и балканские государства были освобождены, и турки практически изгнаны из Европы, однако два самых важных (с историософской и духовно-символической точки зрения) положения Греческого проекта – Константинополь как столица новой империи и православный император на греческом престоле – остались нереализованными.
“Времен Очаковских и покоренья Крыма…”
Косвенное следствие Греческого проекта – присоединение Крыма. Светлейший князь Григорий Александрович ПотЕмкин – человек, которому Россия обязана этим, – накануне решительных действий, в ноябре 1782 г. писал императрице: “Я все, Всемилостивейшая Государыня, напоминаю о делах, как они есть и где Вам вся нужна Ваша прозорливость, дабы поставить могущие быть обстоятельства в Вашей Власти. Естли же не захватите ныне, то будет время, когда все то, что ныне получим даром, станем доставать дорогою ценою. Изволите разсмотреть следующее /…/
Положите ж теперь, что Крым Ваш и что нету уже сей бородавки на носу – вот вдруг положение границ прекрасное: по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани сверх частных крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско Донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна. Мореплавание по Черному морю свободное. А то, извольте рассудить, что кораблям Вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще в прибавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдаленных пунктах.
Всемилостивейшая Государыня! Неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику, Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собой Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставит. Удар сильный – да кому? Туркам. Сие Вас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением безсмертную славу получите и такую, какой ни один Государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море. От Вас зависеть будет, запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду.
Хану пожалуйте в Персии, что хотите, – он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешную зиму, и жители охотно принесут о сем прозьбу. Сколько славно приобретение, столько Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот, она могла, да не хотела или упустила. Естьли твоя держава – кротость, то нужен в России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие: смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость християнского правления”.
Обратим внимание, как “Светлейший” подчЕркивает разницу между действиями России и имперской политикой европейских государств: приобретение Крыма “ни усилить, ни обогатить” не может – это шаг необходимый с точки зрения обороны, а главное, ПотЕмкин видит в этом символический акт воссоединения с духовной родиной: “Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие…” Подобно тому, как когда-то христианство пришло на Русь из Крыма, теперь уже Россия должна вернуть в Крым христианство… “Сакральность Херсонеса беспримерна для Руси, – пишет современный историк Рустам Рахматуллин. – Здесь прошел св. апостол Андрей Первозванный. Здесь принял мученическую смерть муж апостольский св. Климент, папа римский. Здесь умер в ссылке св. Мартын исповедник, также папа римский. Здесь св. равноапостольный Кирилл, тогда еще Константин, обрел мощи св. Климента. Здесь же апостол славян обрел некую азбуку. Наконец, здесь св. равноапостольный князь Владимир принял крещение – и с ним Русь”.
Литература
“Первыми его учителями в стихотворстве были, кажется, Ломоносов и Петров. У первого он научился звучности языка пиитического и живописи поэзии; у другого похитил он тайну заключать живую или глубокую мысль в живом и резком стихе – тайну, совершенно неизвестную Ломоносову”. (кн. П. Вяземский. О Державине, 1816).
Попробуем удостовериться в правоте замечания Вяземского и выпишем из нескольких стихотворений Державина такие места, где глубокая мысль заключена в живом и резком стихе:
Поэтические афоризмы Державина:
1. Монарх и узник – снедь червей.
2. Скользим мы бездны на краю.
3. На то, чтоб умереть, родимся.
4. Где стол был яств, там гроб стоит.
5. Я в дверях вечности стою.
6. Жизнь есть небес мгновенный дар.
7. Благословляй судеб удар.
8. Я телом в прахе истлеваю, умом громам повелеваю.
9. Я царь – я раб – я червь – я Бог!
10. Но всякий человек есть ложь.
Это афористические строки, т. е. выражающие законченную мысль, которая может быть употреблена отдельно от стихотворения, в другом контексте. Список, естественно, может быть продолжен.
Подобно тому, как мы говорили в своЕ время о начале русской светской литературы в малопримечательном с исторической точки зрения 1739 г., так и великая русская классика начинается тоже незаметно – в 1784 (с оды “Бог”, если считать вместе с Белинским). Но сам Державин определЕнно указывал на другую дату: “Я хотел царить, но не мог постоянно выдерживать изящным подбором слов, свойственных одному Ломоносову великолепия и пышности речи. Поэтому с 1779 г. избрал я совершено особый путь…”
Переломным назван 1779 год. Это год написания оды “На смерть князя Мещерского”. Действительно, уже здесь мы найдЕм исток русской классической традиции, которая вскоре уже даст зрелые плоды. Кстати, какие строки этой державинской оды мы могли бы встретить у Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Фета? И соответственно можно ли у этих поэтов найти и “позаимствовать” какую-нибудь строчку для Державина? Вот, например: И с чистою твоей душою // Благословляй судеб удар – звучит вполне по-пушкински. А это, тютчевское, просится в оду: И бездна нам обнажена // С своими страхами и мглами…
Благодаря Державину, великая русская литература, словно монашеский путь внутреннего делания, начинается с памятования смерти и следующего за ним прославления Бога.
На мысль о близости смерти наводит героическое время. ПотЕмкин, Румянцев, Суворов на глазах поэта достигают вершин земного величия и – умирают. Героическая жизнь, перетекающая в смерть, связывается у Державина с образом Водопада:
Не так ли с неба время льется,
Кипит стремление страстей,
Честь блещет, слава раздается
Мелькает счастье наших дней…
Не зрим ли всякий день гробов,
Седин дряхлеющей вселенной?
Не слышим ли в бою часов,
Глас смерти, двери скрып
подземной?
Если сама Вселенная дряхлеет, что же нетленно? В том же “Водопаде” есть ответ: истина. А на пилатовский вопрос: Что есть истина? – Державин отвечает в стихотворении “Памятник”:
В сердечной простоте
беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой
говорить.
Это и есть державинский способ “от тлена убежать”.
“Сердечная простота”, естественность – идеал, к которому стремилось Просвещение. Это стремление к концу XVIII столетия, в эпоху “Бедной Лизы” Карамзина, приобрело уже черты культа. ВсЕ должно быть “естественным” (в смысле простым, не сверхъестественным): разум, чувство, религия, мораль, право. Но идеал этот для большинства просветителей остался недостижим. Просвещенческая “естественность” на деле искусственна, как английский парк или бульвар в центре Москвы. Именно сердечность и простоту утратил век, объявивший “естественный разум” критерием истины. Державин был естествен по-настоящему, и этим он и вписывался в эпоху, и одновременно не вмещался в неЕ. Для него религия никогда не была “естественна”, Бог оставался “Неизъяснимый, Непостижный!”, душа, разум и весь человек как “средоточие живущих” казались чудесными:
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.
ТвоЕ созданье я, Создатель!
В век абстракции Державин умел сохранять личное отношение (и всегда смел обращаться лично) – к начальству, фаворитам, “царям” (на его веку их было пятеро), к Самому Богу. Ему суждено было первым привнести в литературу личностное начало: “Он был первым поэтом русским, сумевшим и, главное, захотевшим выразить свою личность такой, какова она была, – нарисовать портрет свой живым и правдивым, не искажЕнным условной позой и не стесненным классической драпировкой” (В. Ф. Ходасевич).
Выбор читателей
Комментарии