Литература

“Пишу не как ученик, а как человек”

В отторжении человека от ученика – корень всех бед преподавания литературы в школе

Изданные разными издательствами (“Academia”, “Книжный сад” и “Планета детей”) книги Владимира Корнилова, Льва Аннинского и Бенедикта Сарнова начинаются текстом одного и того же предуведомления: “Новый совместный проект Института “Открытое общество” и Министерства общего и профессионального образования РФ “Учебная литература нового поколения”. Проект направлен на создание учебных материалов, соответствующих лучшим образцам мировой учебной литературы как с точки зрения методики, так и формы подачи материала. Новые учебные материалы будут прежде всего ориентированы на гуманитарные гимназии, лицеи и школы с углубленным изучением определенных предметов”.

Не берусь судить насчет соответствия лучшим образцам мировой учебной литературы, но то, что выход этих книг – событие, и событие отрадное, имеющее принципиальное значение, для меня несомненно. Прежде всего эти книги нужны учителю литературы, для которого в последние годы, кроме учебников и методических руководств, почти ничего не издавалось.

Книга поэта и прозаика Владимира Корнилова называется “Покуда над стихами плачут…” Уже само это название отделяет книгу от многочисленных пособий, обрушившихся на школьников, пособий, которые учат, как отвечать по литературе, и дают тексты для пересказа или списывания сочинений. “Покуда над стихами плачут…” Поэзия для Корнилова, как, впрочем, и для любого нормального человека, существует тогда и до тех пор, пока она вызывает встречное движение души читающего стихи человека. Эта книга – не учебник, не научное исследование, не популярное издание. Она “всего лишь – объяснение в любви к стихам и поэтам и попытка заразить этой любовью читателя.

В первой части “Что такое стихи” говорится о рифме, ритме, интонации, размере, поэтической интуиции, слове в стихе, поэтическом творчестве, старом и новом в поэзии. Вторая часть – “Кто такие поэты” – посвящена Державину, Пушкину, Баратынскому, Тютчеву, Лермонтову, Некрасову, Анненскому, Блоку, Ходасевичу, Ахматовой, Пастернаку, Мандельштаму, Цветаевой, Маяковскому, Есенину, Багрицкому, Тихонову, Заболоцкому, Слуцкому.

Книга эта близка мне и сама по себе, и – не скрываю – тем, что она противостоит всем этим доморощенным шаблонам так называемого комплексного анализа стихотворений, когда под одну схему подгоняются и тем самым убиваются разные поэты и различные стихи. Книга учит видеть своеобразие стихотворений и поэтов. “У каждого поэта СВОЯ группа крови, СВОЙ вдох и СВОЙ выдох – у него вообще все СВОЕ. Это СВОЕ и создает СВОЮ интонацию”.

Корнилов стремится открыть юному читателю неповторимость поэтических миров поэтов и стихотворений, которых он, чуть было не сказал по школьной привычке, разбирает и любовь к которым он хочет донести. Не раз, читая книгу, я ловил себя на странно-крамольной мысли. В этом году на экзамене была тема, предлагающая истолкование и анализ стихотворения. И вот я не раз думал: а что бы поставили в школе и уж тем более на медальной комиссии за написанное Корниловым ну, скажем, о стихотворении Пастернака “Август”? Не уверен я в пятерке.

Книга о поэзии, и это естественно, – это книга о жизни человека, ее многоголосии и многообразии. Проследить, как характер поэта, его судьба сказывались на его работе и, наоборот, как его работа изменяла его судьбу и душу – вот что главное для Корнилова, когда он пишет о поэтах. И он постоянно говорит о своем личном отношении к стихотворениям и поэтам и о своих встречах с теми из них, кого он сам знал, с кем встречался.

Книга Льва Аннинского “Серебро и чернь” тоже о поэтах и поэзии. Но у нее другой хронологический диапазон: серебряный век – Блок, Клюев, Хлебников, Гумилев, Северянин, Ходасевич, Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Маяковский, Есенин. И другой ракурс: “хочется осмыслить их драму в категориях, продиктованных нашим временем, сопоставить “русское” и “советское”, “славянское” и “всемирное”, то есть в пределе – национальное и вселенское”.

Корнилов обращается к читателю, чтобы приобщить его к поэзии. Аннинский пишет для уже приобщенных к поэзии. Корнилов скажет о своей книге, что в ней “УМА ХОЛОДНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ меньше, чем СЕРДЦА ГОРЕСТНЫХ ЗАМЕТ”. В книге Аннинского наблюдения ума не холодны – взволнованны и страстны. И все же главное в ней – мысль. И она требует медленного чтения, постоянного перечитывания отдельных фраз, абзацев, а то и целых страниц.

Вообще все три автора, о которых мы говорим, во многом видят поэтов и поэзию по-разному. Так, Корнилов, Аннинский и Сарнов пишут о Пастернаке и Маяковском. Это во многом разные Пастернак и Маяковский. Но книги эти объединяет одно. Когда-то Рыбникова писала, что беда наших школьников в том, что они не по-литературному знают литературу. Увы, и те, кто пишет для школьников, в том числе и всякого рода учебные пособия, сами не так уж редко не по-литературному знают литературу и так же пишут о ней. Корнилов, Аннинский, Сарнов о литературе пишут по-литературному.

Аннинский открывает новое в, казалось бы, хорошо известном, непривычное в привычном. Он о поэзии пишет поэтично, о художественных образах – образно, о художественной литературе – художественно. Вынужден ограничиться лишь одним примером.

“Возмездие” – тема, проходящая сквозь поэзию серебряного века. Одни поэты видят себя орудием возмездия – Маяковский, Хлебников, Клюев. Другие – объектом его: Ахматова, Мандельштам, Ходасевич. Иные же в ужасе обнаруживают, что по иронии истории попали из правых в виноватые, причем без вины – Гумилев, Пастернак, Цветаева. Но невыносимое ощущение ВИНЫ, когда жертвой должен стать ТЫ САМ, и это СПРАВЕДЛИВО, – только у Блока. Может быть, еще и у Есенина, но без такой ясности: “конем не объедешь”.

В конце книги глоссарий – словарь непонятных слов и вопросы для самопроверки и для заданий. Трудные вопросы. И нелегкие задания.

Труд Корнилова имеет подзаголовок “Книга о русской лирике”. Но и сама она лирична. И постоянно чувствуешь, что написал ее поэт. Книга Аннинского (в подзаголовке: “Русское, советское, славянское, всемирное в поэзии серебряного века”) философична. Книга Бенедикта Сарнова – публицистична.

Не могу не привести финал статьи “Опрокинутая купель”, название которой и дало название всей книге. То, о чем здесь говорится, имеет самое непосредственное отношение к школе вообще, преподаванию литературы в частности.

“Повторяю еще раз: по-человечески мне очень понятно овладевшее многими моими коллегами желание взять да и опрокинуть старую купель с застоявшейся, протухшей водой. Если правду сказать, я и сам не раз подвергался такому же соблазну и далеко не всегда умел ему противиться. Стимулы, которые движут людьми, опрокидывающими купели, могут быть разными. Купель может быть опрокинута, как говорил Андре Жид, “по невежеству и по великой спешке”. Но эта операция может проделываться и вполне обдуманно, а также отнюдь не невежественными, а, напротив, вполне высокоучеными людьми. Побудительной причиной может быть “комплекс Герострата”, но могут действовать и совсем иные, так сказать, благонамерения… Но результат при этом всегда будет один и тот же. В любом случае перед нами вновь окажется все та же купель, наполненная грязной водой, но уже без ребенка”.

Лично мне особенно близка в этой книге глава “Самоубийство. Случай Маяковского”. Сарнов говорит о современных ниспровергателях Маяковского, “даже не ниспровергателях, а тех, кто норовит при случае, как бы между прочим, его ущипнуть”. Есть такие и среди пишущих для учителей.

И мне близка позиция Сарнова, который полемизирует с модными поветриями одностороннего переосмысления Маяковского, в том числе и с известной книгой Карабчиевского “Воскресение Маяковского”. Я даже довольно большой отрывок из книги Сарнова продиктовал своим ученикам в тетрадь по литературе.

Сарнов не просто излагает свою точку зрения, а вовлекает читателя в процесс соразмышления. Он не говорит: вот, мол, Маяковский застрелился по такой-то и такой-то причине. Он рассматривает семь версий самоубийства Маяковского и лишь после всего этого излагает свою. Это размышление, рассчитанное на соразмышление читателя, вообще характерно для всей книги.

Много лет назад я прочел в сочинении своей девятиклассницы о “Войне и мире”: “Может быть, все это неправильно. Но я так думаю и пишу не как ученик, а как человек, недавно прочитавший книгу”. Не как ученик, а как человек. В этом отторжении человека от ученика корень всех бед преподавания литературы в школе.

В последние годы изданы и издается множество книг, обращенных к школьнику только как к ученику: как ответить, что написать, как поступить. Листая каталог Роспечати на 1999 год, я к полной для себя неожиданности обнаружил, что можно подписаться на несколько новых серий: “Русская литература в вопросах и ответах. Сочинения и ответы на билеты по литературе для учеников 9-10 классов”, “Сочинения и ответы по билетам по литературе для учащихся 11 класса”, “Русская литература для поступающих в вузы: ответы на билеты”, “Сочинения для школьников 9-11 классов, поступающих в вузы”.

Книги Корнилова, Аннинского, Сарнова тоже обращены к ученику: это учебные пособия. А на титульном листе книги Сарнова – гриф “Рекомендовано Управлением общего среднего образования Министерства общего и профессионального образования в качестве пособия для учителей и учащихся старших классов”. Но авторы видят в своем читателе прежде всего человека.

Вот Корнилов пишет о том, что стихи сейчас читают все меньше и меньше. Но волнует его не проблема глубоких и прочных знаний по литературе, как говорили раньше, или вопрос об обученности учащихся по литературе, о чем пекутся сегодня. Волнует нечто совершенно иное: “Нелюбовь к стихам приводит к падению памяти не просто каждого из нас, но и нашей общей исторической памяти. Отвергая родную поэзию, мы становимся беспамятным народом, а это пострашней любых экологических бедствий”. И, заканчивая главу о Лермонтове, Корнилов скажет “не об основных мотивах лирики Лермонтова”, число которых в разных пособиях колеблется от четырех до одиннадцати, а совершенно о другом: “Лермонтовские беды и печали все-таки укрепляют наше юношество в горькие минуты, когда незащищенная душа еще так ранима, когда обиды и попреки сыплются отовсюду и скрыться от них некуда, когда подростки еще бессловесны и первые свои возражения и оправдания выражают языком Лермонтова”.

Книга Корнилова издана тиражом три тысячи экземпляров. Аннинского – пять тысяч, Сарнова – десять тысяч. А какой-нибудь в сорок печатных листов сборник “Лучшие сочинения медалистов” – тиражом в СТО ТЫСЯЧ (а сколько таких сборников!).

Но хотелось бы надеяться, что книги Корнилова, Аннинского, Сарнова – предвестие идущих перемен, что будет и на нашей улице праздник.

Лев АЙЗЕРМАН,

учитель литературы 303-й московской школы

P.S.

Уже после того как эта статья была отдана в газету, вышла еще одна книга проекта “Учебная литература нового поколения”: Павел Басинский, Сергей Федякин “Русская литература конца XIX – начала XX века и первой эмиграции”. Academia, 1998. Увы, тираж – четыре тысячи экземпляров. Прорвется ли эта книга за пределы Московской кольцевой дороги? Да и дойдет ли она до учителя в самой Москве? И не станет ли праздник на нашей улице праздником лишь для избранных?