Листок бумаги

У каждого из нас своя память о войне. И формируют ее вовсе не строчки из учебников истории. …Несколько лет назад майским погожим днем я стояла у маленького ухоженного кладбища среди полей. Яркими капельками полыхали в траве маки. В кустарниках пели птицы. Хорошо пели, мирно. Наверное, так же они пели и в 43-м, и в 45-м. И может, так же слушали их те бойцы, что лежат сейчас в этой чужой для них германской земле. Надпись на мраморной плите гласила: «Здесь покоятся 385 советских военнопленных, которые в тяжелые годы войны 1941-1945 годов скончались вдали от Родины».

– А ведь я всего этого могла не видеть, – вдруг пронзила меня такая простая мысль. – Под этой плитой мог лежать и мой отец.

В 43-м из педучилища он пошел на фронт девятнадцатилетним пареньком. В бою под Харьковом попал в плен. Отца увезли в Германию. Оттуда он вернулся лишь в 46-м. О тех горьких временах вспоминать не любил. Иногда рассказывал какие-то эпизоды. Запомнилось, врезалось в мою память одно название. Клейнциммер – небольшая деревушка в Западной Германии.

– Жили военнопленные в кельях при монастыре, – рассказывал мне добровольный гид Ганс Шульце. – Сейчас в обители святого Варфоломея приют для обездоленных детей. Они приходят на кладбище, ухаживают за могилами. Им рассказывают, кто покоится на этом кладбище.

Русский язык Ганс Шульце выучил в России. Несколько лет провел он в плену на Украине, в Голубовке. Удивительно, что с первых минут общения с этим пожилым, спокойным человеком меня отпустило внутреннее напряжение. (Все-таки воевали-то они с отцом по разные стороны). Но разве об этом думалось здесь в тиши? Жаль, что нельзя собрать всех враждующих, всех непримиримых у таких вот могил.

…Моего отца Семена Ивановича Кузьмичева от сталинских лагерей спасла после плена счастливая случайность. Когда эшелон с военнопленными прибыл на Украину, то первое, что услышали из родной речи бывшие бойцы, было: «Ну что… предатели, прибыли». Но что-то же заставило командира, стоящего перед строем изможденных людей, сказать фразу, спасшую несколько жизней: «Есть среди вас сибиряки, шаг вперед!»

И уже себе: «Сибиряки в плен не сдаются. Надо разобраться».

Разобрались… Никогда не задумывалась я до недавнего времени о Божьем промысле. Но для чего-то же я оказалась в гостях у Ганса Шульце и слушала его воспоминания. Для чего-то он через каждую фразу брал меня за руку и спрашивал: «Скажите, почему война был?» И уже не имело значения, что живет Ганс Шульце в двухэтажном особняке и ни в чем не нуждается. Сначала-то я все сравнивала жизнь немецких ветеранов войны и наших, а было важно, что самая большая комната особняка немецкого ветерана войны – это память о России. Журналы и газеты на русском языке, сувениры. Посредине комнаты – макет лагеря в Голубовке, того самого, где юный Ганс провел пять лет и три месяца.

Я все-таки осмелилась спросить про макет: «Зачем вам это видеть каждый день?»

– Как зачем? – удивился Ганс Шульце. – Она вот здесь живет. Моя война.

И приложил руку к сердцу. Путая немецкие и русские слова, он что-то долго и горячо объяснял мне.

На прощание Ганс Шульце протянул мне сложенный вдвое лист бумаги: «Покажите своему отцу».

Уже в Москве, разбирая вещи, я нашла этот листок. Развернув его, ахнула от неожиданности. Это был план лагеря в Голубовке. Четкий чертеж пересекала из угла в угол крупная надпись «Далекий друг, зачем война был?».

Помню, как мой отец, посмотрев этот листок, долго молчал, а потом сказал: «Пусть это хранится, дочь, у тебя». Тогда мне показалось, что он не хочет лишний раз вспоминать.

…Теперь, когда уже нет в живых ни моего отца, ни Ганса Шульце, я думаю иначе. И в день 9 Мая всегда достаю этот заветный листок и в который раз рассказываю его историю своим сыновьям.