Лишним телом заложили котлован

История любви и спасения на фоне советской истории

Зачин почти в духе Стивенсона: «Когда умер Сталин, мне было два года. Тогда же вернулся с Сахалина мой дед. Первый раз он побывал там на царской каторге как дуэлянт». И далее: «Второй раз, уже в советские годы, деда сослали на остров как тайного агента Японии». Даже упомянут угон шхуны. В XIX веке все это звучало бы весьма романтично.

Читающий «Истопника» еще ощутит, как завораживающе звучат названия населенных пунктов и водоемов: «Йорик – горный ручей за Ердаком и Усть-Ниманом. По трассе от Чегдомына на Софийск». Если книгу когда-то экранизируют, мы явственнее увидим контраст между красотой пейзажа и жутью показанных трагедий.

Как сообщает Александр Куприянов, «форма документально-художественного романа избрана по единственной причине. Клиповое сознание нового поколения не приемлет прозаических длиннот». Автор желает быть понятым молодыми. Видимо, с этой целью появились в книге несколько вставных эпизодов, показывающих работу винтиков репрессивной машины, что называется, «в лицах»: колонна зэчек по вине начальника конвоя уходит под лед горной реки, танки давят гусеницами восставших узников… Такой прием надо использовать осторожно – легко сорваться в спекуляцию. Но у Куприянова это лишь одна из «красок», в числе которых – использование подлинных документов вроде «Методических указаний Прокуратуры СССР о ведении допроса несовершеннолетних свидетелей» или секретного досье Нижне-Амурского лагеря.
Публицистичности писатель не скрывает. И тут проблема скорее все-таки нашего времени, а не автора, что какие-то вещи взрослому читателю поныне приходится объяснять, словно школьнику, а страшный материал подавать в формате беллетристики. Хитроумие одной из героинь помогает ей избежать пыток и изнасилования на допросе, а читателю – соответствующих описаний. Часто ли такое случалось в жизни?

Впрочем, основа книги документальна. История, услышанная молодым журналистом Александром Куприяновым и побудившая его много лет собирать информацию, невероятна, однако случилась в действительности. Дуссе-Алиньский тоннель на трассе БАМа действительно был прорыт в скале. С одной стороны копали заключенные мужского лагеря, с другой – женского. Им циничное начальство пообещало после встречи ночь любви – готовясь глумливо наблюдать, как обезумевшие от страсти зэки по сигналу ракеты бросятся друг на друга, словно животные. Но вместо случки была любовь.

Здесь, думаю, присутствует деликатная полемика с Шаламовым. Для того лагерь – «отрицательная школа с первого до последнего дня», школа расчеловечивания. А куприяновские зэки даже в адской ситуации остаются людьми.

Перед тем как историю рассказывать, автор своих персонажей, главных и эпизодических, расставляет, словно восковые фигуры, перед читателем. «Все члены Политбюро одеты одинаково, в габардиновые плащи и фетровые шляпы». «Японские военнопленные – ничего не изображают. Прижимают руки к груди и ежеминутно кланяются». Несколько «типовым» выглядит поначалу и главный герой Костя Ярков: пока мы не узнаем, какие события заставили его пройти путь от бравого энкавэдэшника до истопника-полубомжа. Автор даже придумал себе двойника – зэка Йорика, тайно сочиняющего повесть «Истопник». Список действующих лиц занял восемь страниц: изучая его, замечаешь, что оптика, которой намерен воспользоваться Куприянов, нечасто применяется в романе про лагерь. Кажется, сходным направлением двигался Василий Аксенов в «Московской саге», где злоключения семьи Градовых в сталинском СССР несколько раз показаны глазами диковинных животных: то четырехсотлетней совы, то кота, в которого вселилась душа Велимира Хлебникова. В «Истопнике» на открытие туннеля прибывает сам Сталин, да еще и знакомится с неким Гостем из Великого Будущего по имени Владимир Владимирович.

Жанр «Истопника» автор обозначил как «кинороман с курсивом, хором и оркестром». Курсивом здесь выделены цитируемые документы. Присутствие хора – отсылка не только к античной трагедии, но и к суровой реальности: начальство лагерей любило, оказывается, когда их подопечные организованно пели. Не менее важна была и роль в лагерной самодеятельности духового оркестра.

В прологе автор делится мыслями о российских сериалах, где «подлинность фигур и характеров заменяется клише и штампами», а осознание советского времени «можно сравнить с конструктором «Лего». Так «Истопник» оказывается вписан в контекст отечественного масскульта, язык которого Александр Куприянов вроде бы отвергает, но и пользуется им. Есть в книге и случайные встречи, и чудесные спасения, и разлученные влюбленные, и погоня с перестрелкой. С очень существенной поправкой на реалии послевоенной зоны и тайги.

Порой и мелодрама помогает осмыслению страшных страниц прошлого. Оно и само ведь нередко похоже на блатной романс.

Александр Куприянов. Истопник. – М. : Издательство АСТ, 2019.

Виталий ЧЕРНИКОВ