Лингвист, этнограф, врач… Владимир Даль и Александр Пушкин

​Продолжаем публикацию статей, посвященных В.И.Далю (см. № №40, 41).

В 1832 году Владимир Иванович Даль познакомился с Александром Сергеевичем Пушкиным. Представить друг другу их должен был Василий Андреевич Жуковский, но Даль не стал дожидаться. О своем первом визите на квартиру к Пушкину он вспоминал так: «Я взял свою новую книгу и пошел сам представиться поэту. Поводом для знакомства были «Русские сказки. Пяток первый Казака Луганского». Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошел докладывать. Я, волнуясь, шел по комнатам, пустым и сумрачным – вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал ее и читал с начала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал: «Очень хорошо». От Пушкина Даль получил в подарок мудрый совет и рукописный вариант сказки «О попе и работнике его Балде». На рукописи была сделана надпись: Твоя отъ твоихъ! Сказочнику Казаку Луганскому, сказочникъ Александръ Пушкинъ. И еще Пушкин горячо советовал делать словарь. Даль рассказал ему о своей страсти собирать слова, сказал, что накопил их уже тысяч двадцать. Пушкин, работавший в это время над сказками, не мог не увидеть и не оценить перспектив такого собирательства. Он говорил ему о важности нового разговорного словаря: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки…» Эта встреча была первой, но не единственной. Следующая возможность для беседы представилась менее чем через год, когда 18 сентября 1833 года Пушкин приехал в Оренбург собирать материалы для исторического романа о Пугачеве. Даль вспоминал об этом событии так: «Пушкин прибыл нежданный и нечаянный и остановился в загородном доме у военного губернатора В. Ал. Перовского, а на другой день перевез я его оттуда, ездил с ним в историческую Бердинскую станицу, толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачевым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместии, куда Пугач поднял было пушку, чтобы обстреливать город, – на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемых преданием Пугачеву, на зауральскую рощу, откуда вор пытался ворваться по льду в крепость, открытую с этой стороны; говорил о незадолго умершем здесь священнике, которого отец высек за то, что мальчик бегал на улицу собирать пятаки, коими Пугач сделал несколько выстрелов в город вместо картечи, – о так называемом секретаре Пугачева Сычугове, в то время еще живом, и о бердинских старухах, которые помнят еще «золотые» палаты Пугача, то есть обитую медною латунью избу. Пушкин слушал все это – извините, если не умею иначе выразиться, – с большим жаром и хохотал от души следующему анекдоту: Пугач, ворвавшись в Берды, где испуганный народ собрался в церкви и на паперти, вошел также в церковь. Народ расступился в страхе, кланялся, падал ниц. Приняв важный вид, Пугач прошел прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: «Как я давно не сидел на престоле!» В мужицком невежестве своем он воображал, что престол церковный есть царское седалище. Пушкин назвал его за это свиньей и много хохотал…» Для Пушкина живые свидетельства местных жителей были особо ценны: они дополняли архивные сведения и воссоздавали атмосферу того времени. Но завоевать доверие людей было совсем непросто. В прошлом наказанные за поддержку Пугачева люди чурались незнакомцев. Многие к тому же были старообрядцами, а Пушкин «вошедши в комнату, не снял шляпы и не перекрестился на иконы и имел большие ногти». Они решили, что он антихрист. Однако присутствие известного в округе директора Неплюевского военного училища К.Д.Артюхова и В.И.Даля, ближайшего помощника нового генерал-губернатора, помогло преодолеть недоверие и наладить контакт. Много историй услышал и записал Пушкин. И спустя шестьдесят лет память о Пугачеве была жива: «Он для тебя Пугачев, отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Петр Федорович», – приводит Пушкин ответ казака Пьянова. Утром 20 сентября Пушкин покинул Оренбург. Он ехал по той же дороге, по которой шел на Оренбург Пугачев со своим войском. Даль проводил Пушкина до Уральска, в прошлом – Яицка, и попрощался с ним. А через полтора года А.С.Пушкин в знак дружбы и признательности за помощь выслал ему в подарок только что изданную «Историю Пугачева». В конце 1936 года Даль наведался в Петербург. Здесь он последний раз увиделся с Пушкиным. О дуэли и ранении поэта он узнал лишь спустя сутки и тотчас поехал на Мойку. Там уже собрался консилиум врачей, среди которых был придворный лейб-медик Николай Арендт и домашний доктор Иван Спасский. Пушкин обрадовался появлению Даля. Взяв его за руку, он спросил: «Скажи мне правду, скоро ли я умру?» «Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты», – ответил Даль. «Ну, спасибо», – Пушкин оживился и… попросил морошки. «Он будет жив! Вот увидите, он будет жив, он не умрет!» – воскликнула Наталья Николаевна. Маленький луч надежды вспыхнул и угас. Его заронил сказочник Даль. Сказки настраивают на веру в чудо. В то же время врач Даль вместе с коллегами старался облегчить, сколько мог, страдания поэта. Под руководством Н.Ф. Арендта Даль вел дневник истории болезни А.С.Пушкина. Он дежурил возле его постели. «Жизнь кончена…» – произнес Пушкин. Даль, как бы вторя, напишет через некоторое время: «Жизнь угасла». Вместе с доктором И.Т.Спасским он проведет вскрытие тела и составит протокол. В акте о причине смерти его рукой написано: «Рана относится, безусловно, к смертельным…» Свой врачебный долг он исполнил, как всегда, аккуратно и четко. Пушкин перед самой смертью подарил Далю перстень с изумрудом. Этот перстень он почитал за символ музы поэзии. «Даль, возьми на память, – Владимир Иванович отрицательно покачал головой. Пушкин настойчиво повторил: – Бери, друг, мне уж больше не писать». Позже в письме к поэту В.Одоевскому Даль признавался: «Как гляну на этот перстень, хочется приняться за что-либо порядочное». Из воспоминаний В.И.Даля: «Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл – не знаю почему – талисманом; досталась от В.А.Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это черный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. Над этим можно призадуматься. Сюртук этот должно бы сберечь и для потомства; не знаю еще, как это сделать; в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение [я подарил его М.П.Погодину]». Про этот сюртук есть отдельная история. Александру Сергеевичу очень понравилось услышанное от Даля слово выползина – шкурка, из которой выползают после зимы ужи и змеи, как бы сбрасывая ее. Зайдя к нему как-то в новом сюртуке, Пушкин весело пошутил: «Что, хороша выползина? Ну, из этой выползины я теперь не скоро выползу. Я в ней такое напишу!» Из этого сюртука он самостоятельно так и не выполз. В нем он стрелялся, и после дуэли, чтобы не причинять раненому поэту лишних страданий, сюртук пришлось вспарывать. «Выползину тоже возьми себе», – сказал умирающий Пушкин – ответный дар за подаренное слово. Начавшаяся с книги народных сказок, закончилась история встреч поэта и лексикографа, двух сказочников, великих знатоков русского слова: автора «Евгения Онегина» – «энциклопедии русской жизни» – и автора словаря – «энциклопедии крестьянского быта».