Лихолетье

У нашего поколения биография одна на всех: война, голод, холод – все нам досталось.

Маленькая партизанка
– Родилась я в Солоновке Таврического района, здесь и выросла, – рассказывает учитель Нина Васильевна Кириенко. – Но перед войной на пять лет родители в Нальчик завербовались – земли целинные поднимать. Мне 8 лет было. Жили дружно: кабардинцы, балкарцы, осетины и русские. Отец на тракторе работал, мать – дояркой. А когда война началась, под немцами оказались.
Фашисты шли шумно, с гоготом и ржанием. По чужой земле, будто по своей. Горизонт за деревней казался черным от машин, мотоциклов, орудий и бесконечных потоков солдат. Стучались в каждый дом: отбирали продукты и скот, выкидывали людей из халуп, где получше, селились сами. Неделю мать с ребятишками прятались в погребе. Устав бояться, поднялись наверх. Будь что будет, решила от безысходности женщина, только бы детей сберечь. Ребятишек у нее было четверо. Старшая – восьмилетняя Нина.
– Верили, что война закончится быстро, что сильнее Советского Союза нет. И если будем воевать, то только на чужой территории. А как пришлось! Сколько погибших, почти год отступали… – Нина Васильевна вздыхает.
Пошли массовые убийства. Предатели-полицаи выдали семьи председателя, управляющего… Кто успел, ушли в партизаны, остальных повесили: женщин, детей, стариков. Поселок наполнился воем. Страшным в своем беззвучии и слышным всем, кто мог слышать. Забыться можно было только во сне, если повезет и приснится прошлая, довоенная жизнь. Все Нинины беды теперь стали казаться радостями. Детей на улицу не пускали, собак в поселке не осталось, только немецкая речь. Немцы все время мылись в бочках, колодцах при любой возможности. Стирать вещи сгоняли местных женщин с детьми. Помнит Нина Васильевна, как под фашистским конвоем перебирала нательное белье с убитых и раненых: сильно кровавое в кучу справа – жечь, поменьше – в стирку. Кровь на рубахах была черная, как земля. «Фашисты – нелюди, вон и кровь другая», – думала девочка.
Сама того не понимая, Нина стала партизанской связной. Ночью огородами в большой секретности пробиралась к ним учительница, приносила вшитую в воротник маленькую записку. Мать, неграмотная, прежде боязливая женщина, вплетала бумажку в косу дочери, и та, совсем малышка, шла через всю деревню в лес собирать дикие груши, яблоки. Из-под лога выходил мужчина, быстро расплетал косу, насыпал ей груш. Каждый встреченный солдат вермахта мог стать для девочки последним. Иногда мать варила по ночам картошку в большом чугунке и ставила его за плетень в укромное место. Наутро картошки не было.

Свои и чужие
Вдруг не стало занятий в школе – пропала учительница, молодая, улыбчивая, с мелкими кудряшками. Ребятишки расспрашивали мам, те отводили глаза, утирая слезы. Узнали уже потом: совсем еще девчонка, учительница была отправлена в газовую камеру. Привыкшая к порядку женщина шла на смерть в школьном костюме, с аккуратной прической – людей согнали без предупреждения и объяснения. Уже через минуту одежду с нее сорвали прямо перед дверью машины с табличкой «баня особого назначения». В тесное помещение согнали человек двести. Нагих, умирающих от страха людей. Дети жались к мамам, те, как раненые птицы, старались их укрыть своим телом, спрятать.
Как теперь объясняют историки, газовая камера – один из самых дешевых способов массового уничтожения. Людей истребляли целыми партиями – ядовитый газ «Циклон Б» делал свое страшное дело медленно и мучительно. Многие успевали сойти с ума. А Ниночкина учительница – одна на миллион – родилась в рубашке, да, видно, не в одной. Когда газ пустили, она оказалась у самой двери, почти незаметная щелочка спасла ей жизнь. Очнулась в огромной яме, полной трупов и залитой известью. Изувеченная, обожженная и полуослепшая, она выползла из ямы. Всю ночь на ощупь пробиралась к своим. Утром ее, обессиленную, нашли соседи. Укрыли, выходили. Разом превратившаяся в старуху женщина с остановившимся взглядом, вздрагивающая от любого громкого звука, еще долго потом преподавала школьникам науки. Ниночка ее любила.
Голодали люди так, что с трудом ходили, еле двигая отекшими конечностями. Многих подкосила цинга. Умирали целыми семьями, к тому же началась эпидемия тифа.
– Я, мать, тетка, ребятишки – все лежали вповалку, – вспоминает Нина Васильевна. – Но выжили.
Ближе к январю вблизи деревни начались бои – солдаты Советской армии гнали оккупантов. Покидая насиженные места, фашисты жгли здания, убивали без разбору. Полицаи шли с ними: потом наши солдаты нашли их трупы, аккуратно сложенные в ряд, с табличкой: «Вы продали свою Родину, продадите и нашу». Когда фронт прошел, ребятишек назначили чистить село. Специально заточенными палками они собирали останки тел убитых солдат, иногда снимая руки-ноги с деревьев, собирали в мешки. Взрослые грузили их себе на плечи, вывозили, захоранивали и чужих, и своих.
Согласно справке Нальчик был оккупирован немецко-фашистскими войсками с 28 октября 1942 по 3 января 1943 года. По приказу командующего германской армией фельд­мар­ша­ла фон Клейста был произведен массовый расстрел советских граждан в городах и селениях Кабардино-Балкарии. На подступах к городу Нальчику в противотанковом рву найдено более 600 трупов жертв фашистского террора: кабардинцы, балкарцы, русские, украинцы, евреи.

Учительница навсегда
В 1946 году семья вернулась в Омскую область. Год был неурожайным. Летом выручал лес, зимой народ умирал. Большой падеж скотины был и в колхозе. Туши коров не выбрасывали, делили на 5‑6 семей, тем и жили. Нина ходила в школу в одном валенке и одном кирзовом сапоге – все, что сумели добыть.
– Многим было еще хуже, – говорит Нина Васильевна. – В деревне, считай, одна я 10 классов окончила, остальные после 5‑6‑го класса шли работать. Не было у родителей возможности их вытянуть.
Вскоре Нине и самой пришлось оставить учебу – вещи износились. Но мир не без добрых людей: директор школы Мария Ивановна Лавриненко заметила смекалистую девчонку, раздобыла ей валенки, костюм, фуфайку. А после и вовсе пристроила на квартиру к знакомым, где Нина была на хозяйстве. Делала всю женскую и неженскую работу, но была всегда сыта, а главное – могла учиться. С 13 лет в колхозе полола, колосья собирала, овец пасла, сеялки засыпала, когда подросла, доила в колхозе 12 коров трижды в сутки. Ее заметили, назначили на молоканку – принимать налог молоком.
– Для восстановления страны на каждый двор полагался немаленький налог, – рассказывает Нина Васильевна. – Деньгами или натурой. Мясо, шкура свиней, шерсть, яйцо, молоко по 300 литров на двор. Есть, нет – сдай.
А в учителя попала случайно. «Больше некому», – сказал председатель колхоза Нине. Сначала вела 2‑й и 4‑й классы, позже осталась одна – сама себе директор и учитель, подчиненный и руководитель.
– 30 лет, как один день, – говорит Нина Васильевна. – Работала, старалась, чтобы до каждого ребенка дошло. Ни разу ни одного не обидела.
…В этом году Нине Васильевне Кириенко исполнилось 85 лет. Вырастила четверых детей, сейчас уже и пра­внуки появились.
– Главное, чтобы войны на их долю не выпало, все остальное не так страшно, – считает она.