Лидия СЫЧЕВА За счастьем

– Идите прямо, никуда не сворачивая – а там по бокам и дорог нету, – пройдете километра три, увидите домики. Там оно и будет, ваше Сонино.
– Спасибо.
Рейсовый автобус высадил нас в низинке, на перекрестке трех путей – асфальтовой дороги, проселочной колеи и пешеходной стежки, – сам попылил дальше.
Была середина августа. День выдался ветреный, неуютный. Деревья скучали, редея кронами, по обочинам вызрели и пожелтели головки репейника, чертополоха. Дорогу мне указала деревенская баба, из местных, крупная, румяная, добрая, налитая здоровым трудовым телом. Ноги у нее в мягких шерстяных носках, резиновых ботах, на голове – скромный платок в застиранный цветочек.
Таким теплом, уверенностью, домашностью повеяло от этой женщины, что я чуть было не двинулась за ней. А баба нырнула в придорожные кусты и растворилась в них. Путь, указанный мне, лежал через овражек. По дну его струился темный ручей. Небрежно, щедро были настелены дощатые мостки, давно затоптанные и заезженные. Зато по склонам овражка зелень была свежей и тенистей, лопухи раскидистей, трава – выше. Где-то поблизости паслись козы – слышались шорохи, блеяние. Хозяйка наверняка пошла взглянуть на животных – приглушенно, так что невозможно было разобрать слов, звучал ее голос – ласково, уговаривающе. Я еще раз обернулась: небо нельзя было назвать грозовым или пасмурно-угрожающим, но облачность aстояла низко, давяще, будто не пускала назад; уже нечего было ждать теплых дней – тянуло северным, знобящим ветерком; но еще много живого вокруг – листва на деревьях, трава, несжатые низкорослые нивы у дороги, мелкие дикие яблоки, – смутно они белели средь уже поредевшего окрестного убора. Такая тревога, смута вдруг охватили меня: вечно я попадаю в одиночество, в незнакомую жизнь; и хожу совсем не столбовыми дорогами; и словно “выпадаю” из мира, мне известного, на который я могу влиять и который мне может помочь, защитить, а если и наказать, то за дело. А на этой дороге я одна, совсем одна, и будто нет многообразия жизни, ее многомерности, лишь пустые, уже проложенные пути, свернуть с которых невозможно, да и не нужно – будет еще хуже, еще страшней и еще одиноче. Я подумала, что у меня нет ни зонта, ни теплой одежды на случай дождя, что не следовало бы одевать в дорогу светлые брюки и что в сумке моей есть продукты, аккуратно упакованные в фольгу, но ничего не хочется, потому что одна.
– Хорошо, когда попутчица попадается! – прервал мои размышления бодрящийся, почти веселый голос. Я и забыла, что автобус высадил нас вдвоем – меня и мужичонку бродяжного вида. Путник было заспешил, зашагал широко, потом сбавил скорость, потом приноровился к моему ходу, шел молча, осторожно поглядывая, и наконец заговорил.
Попутчик невысок, тщедушен, белобрыс, морщинки спрятаны на лбу за светлой челкой, щеки и подбородок в щетине, сбоку не хватает нескольких зубов, под глазом – старый синяк. Через плечо у мужичка – объемистая серая сумка.
– Вам, я слышал, до Сонина? А мне до Батогово. Вместе, в компании, намного веселее, – он бодрится, светлые, но будто ношеные глазки смотрят из-под челки заискивающе.
– Да. – Я его поддерживаю.
Мы идем молча, мерно.
– Что-то я не помню Батогово, – раздумываю я вслух. – У меня карта, поблизости нет ничего похожего.
– Так это ж в соседней области! Километров девятнадцать отсюда будет, – охотно объясняет попутчик.
– Далеко! – удивляюсь я.
– А, – машет он рукой, – дойду. Я вон из Волгограда пешком в Тамбов притопал.
– Вы бы дождались автобуса, – с некоторым сомнением советую я, поглядывая на стоптанные ботинки компаньона с побелевшими от времени остатками шнурков.
– Не, мне на автобус нельзя.
– Почему?
– Менты ищут.
Мы вышли на асфальтированную дорогу, пустую, серую, безмолвную. По сторонам – ни души, лишь поля, горизонты, далекие кромки лесополос. Идем посередине дороги, втягиваясь в ход. Странно, но с человеком, которого “ищут менты”, я чувствую себя гораздо сильней и уверенней, чем совсем недавно в одиночестве. Попутчик мой объясняет:
– За драку ищут. Подошли ко мне в штатском: покажи документы. Я и говорю: сами сначала колитесь откуда. Они наехали. Ну я и врезал, – он хвастливо добавляет после паузы, кося на меня подбитым глазом, – троим. Так они сразу свистеть, за дубинками полезли.
Я не очень ему верю. Спрашиваю:
– А чего вы ходите туда-сюда на такие расстояния?
Мужичок изумлен:
– А того, денег-то нету! Поехали мы под Волгоград азербайджанцу вишни собирать (он там сады выкупил). Ну бригада нас, двадцать пять человек. Дорога за его счет, питание, гостиница и потом еще по 250 рублей, если норму выполняем. Я вообще могу за двадцать минут ведро набрать, – кажется, он снова прихвастнул, но тут же объяснил, поправился, – вишни рясные. Но рвать надо с плодоножкой. В общем, час на ведро.
Хозяин нас предупредил – после работы, пожалуйста, пейте – ваше дело, но днем – ни-ни! Все идет как идет, неделя, другая, ну я пить бросил, когда стал примечать, что ничего нам с ним не выгорит.
– И долго бросали? – рассказ его кажется мне фантастическим, спрашиваю я с иронией.
– Дня два, – весело щурится попутчик, – или около того. Потом местные принесли три литры самогона, мы их уговорили. Вечером азер прибегает ко мне: не води их, не пей с ними. Я ему говорю: какое твое дело? Я же тебе не указываю, каких баб в чайхану водить – своих или местных, так что вали, брат, отсюда. Ну он с кулаками.
– А вы?
– А я ему монтировку на голову опустил, – вздыхает рассказчик. – Утром он ко мне приходит, темечко чешет и вежливо так выговаривает: “Сережа, собирайте свои манатки и проваливайте”. Я ему: дай хоть денег на дорогу! А он: Бог подаст.
Ну сука, думаю, подожди. Ночью ребята мне шесть ведер нашмурыгали, мы их утром продали, выпили на прощание, я и отвалил. Отпахал полтора месяца задарма – и в путь. Так я почти до Тамбова пешком дошел – денег нет, никто за просто так не повезет. Иди, зубами клацай. В день под тридцать километров делал. Встретился бич один, он шел с Кирова в Волгоград. Сколько, спрашивает, до ближайшей шашлычки? Да, говорю, верст двадцать пять. – Привет! – Привет, – и разошлись.
Я слушаю, и теперь объяснения его мне кажутся правдоподобными, жизнь – логичной и объяснимой. Все так же пусто на большой дороге, ведущей в соседнюю область; ветер поднялся выше, волнит, трогает с места серые тучи. На обочинах – мелкие камешки, серые плеши среди живучей, заезженной травы. Нигде не видно жилья, горизонты далеки, но нет в просторах зовучести, есть печаль, будто случайна я здесь и никому не нужна. А попутчику моему хочется выговориться, удивить меня. Но все же он спрашивает, осторожно:
– А вы в Сонино зачем?
Я уклоняюсь:
– Да по делу.
– Я вот тоже по делу пять раз отсидел, – размышляет мужичок и, уловив тревогу в моих глазах, спешит успокоить, – все по 89-й статье, хищение госимущества. У людей никогда не воровал, а так, ходишь, ищешь, где взять. А последний раз как было, – тут он оживляется, в голосе у него проскакивают авантюрные нотки, – пришел ко мне одноклассник Мишка и говорит: Серега, все внутри горит, пеком печет. А у меня как раз зарплату давали этот день.
– Много?
– Восемьдесят штук. Ну тридцать штук, думаю, надо матери оставить на харчи, а остальное мы сели пропивать. Тут еще двое ребят подошли. Мало. Мишка плачет: Серега, ищи. А чего тут думать? Надо директора нашей фабрики кабинет брать. Стекло выставили аккуратно, рамку подпилили – слесаря же все, высший класс, сигнализацию долой – ювелирная работа. В общем, влезли, взяли его сейф – там кроме бумажек было две бутылки водки, виски и шампанское.
Допивали у Мишки. А ментяры с овчаркой по следу. Вваливаются. Я шасть к Мишкиной жене в спальню, пальто скинул, и под одеяло. Лежу, курю. Ментяры Мишку ломать, поволокли их всех, а меня чуть не забыли. Ну взяли. А чуть не забыли, представляешь? – он увлекается, взгляд его становится ясней, веселее. – А я Мишке говорю: бери все на себя. Ты по каким сидел: 103-я – непредумышленное убийство, а потом еще из-за невыполнения надзора три года впаяли. Теперь статья для тебя новая, ничего не будет. Он взял. А среди ментов ушлый один нашелся, давай его при мне об батарею бить и приговаривать: “Хочешь, Мишка расколется?” Я их понимаю, ментяр-то, – попутчик мой тяжело вздыхает, – кому нужен рецидивист в районе?! “Ладно, – говорю, – бросьте Мишку!” Три года – от звонка до звонка – пятый раз.
– А до этого?
– С фабрики товар воровал. Я ж там грузчиком работал. Украду – сяду. Выйду – устроюсь. А ты кто? – вдруг спрашивает он.
Я на мгновение теряюсь. Все же говорю, робко:
– Учительница.
– О-о, – уважительно тянет он, – сколько хожу и сижу, а учительницу первый раз на дороге встретил!
Я думаю о том, что тоже иду тянуть свой срок. Поступала в университет с условиями, с контрактом – три года отработать в сельской местности. Думала: мало ли что случится, пока учусь. Увильну! Не вышло. Потому и тяжек, и одинок, и долог мне этот путь.
– Страшно мне что-то, – откровенничаю я. – Деревни на знаю. Как тут с жильем будет – неизвестно. Платить зарплату, конечно, не станут. Да и скука деревенская, глушь, пьянство, – жалею я себя. Но главное, и это томит меня больше всего и трудно это высказать вслух, не хочется кого-то учить (пусть даже детей), поучать, научать. В себе бы разобраться, в своих желаниях.
Попутчик меня ободряет:
– Главное, с голоду не дадут помереть. Картошки нынче урожай. И не заметишь, как время пройдет. Я, помню, первый раз сидел, все в новинку. А потом – пошло, поехало.
Я вздыхаю так мучительно, с таким шумом, что мне становится смешно. А небо все ниже, все молчаливей. И в гнетущей тишине слышно, как в сумке моего спутника мелодично, в такт шагу, позвякивает стеклянным. Он ловит мой взгляд и объясняет:
– Бутылка там, по правде, всего одна. Посуду матери несу. Она собирала в дорогу продукты, так наказывала: банки назад принеси, они сейчас дефицит. Я и банки, и крышки несу, – жалко улыбается он.
Мы доходим до развилки. Вниз, с холма, течет дорога, на белой табличке аккуратно выведено “Сонино”.
– Ну счастливо, – говорим мы друг другу почти одновременно и невольно улыбаемся совпадению напутствий.
Спускаюсь по проселочной двухколейке вниз. Путник на шоссе превращается в темную безликую фигурку. На спине – сумка-горб. Все так же серо небо, тоскливы окрестности. И вдруг мне становится совершенно ясно, явно, что проведу я в Сонино никчемные годы, что время моей жизни здесь остановится, замрет, как вода в стоячем болоте; что никакой пользы ни мне, ни от меня тут не будет. Длится это предчувствие секунды. Все мои тайные, невысказанные, честолюбивые желания – о работе в большом городе, может быть, даже в столице, о занятиях наукой, где я непременно совершу открытие и достигну известности, о светской, блистательной жизни, когда в окружении умных собеседников буду я рассуждать о литературе, политике, модных идеях, – все на мгновение оживает во мне с особой, исступленной силой. Мираж яркой судьбы возникает и гаснет в моем сознании. Думаю о том, что пройдут годы, лучшие годы, допустим, десять лет… Вряд ли, – вспоминаю я о своем попутчике, – стану я рецидивисткой и буду грабить сейфы в поисках спиртного. А вот бабой, той, что встретилась мне сегодня в начале пути, стать могу. Доброй, дородной, беззлобной деревенской мадонной, пахнущей молоком. Я качаю головой – перспектива эта кажется мне хоть и ясной, но уж больно нежданной. Все же я двигаюсь вперед, ветер подталкивает меня в спину. Сумка у меня небольшая, нетяжелая. В общем, идти легко…

Досье

Лидия Андреевна Сычева родом из Воронежской области. Профессиональный педагог, журналист, литератор. Живет в Москве.
Лидия Сычева – выпускница Литературного института им.А.М.Горького (окончила с отличием в 2000 году). Училась на факультете прозы заочного отделения в творческом семинаре известного прозаика Р.Т.Киреева.
Первая литературная публикация – “Деревенские рассказы” (“Новый мир”, 1998, N 1). Печаталась в журналах “Наш современник”, “Москва”, “Слово”, “Очаг”, “Сельская новь”, в газетах “Московский литератор”, “Российский писатель”, в интернет-журнале “Русский переплет”. Автор книги коротких рассказов “Предчувствие”, Член Союза писателей России.
Во время обучения в Литературном институте была главным редактором самиздатовского студенческого журнала “Молоко”.
Лидия Сычева – лауреат премии журнала “Москва” (1999 год, проза) и лауреат премии журнала “Сельская новь” (2000 год, очерк и публицистика).