Леший – тоже человек! Неандертальцы как вид никогда полностью с лица Земли не исчезали

Обезьянолюди
ИЗВЕСТНЫЙ советский историк, профессор Поршнев в 1950-х годах занимался исследованием отношений доисторического человека с природной средой. Работа продвигалась успешно, и, как писали в старинных романах, “ничто не предвещало…”. Может, ничего бы и не произошло, будь район археологических поисков где-нибудь в другом месте, а не на пещерной стоянке Тешик-Таш в горах Средней Азии. Здешняя природная среда предоставляла доисторическому человеку “стол и дом”. Меню местных троглодитов, судя по огромному количеству найденных костей, состояло преимущественно из мяса горного козла – киика. Там же были найдены и примитивные каменные орудия.
Находки вполне вписывались в привычный портрет, изображавший неандертальца-охотника. Но ускользала какая-то частность, без которой ученый не ощущал полной гармонии в сделанных выводах. Подчиняясь интуиции, Борис Федорович продолжил изучение фауны окрестностей Тешик-Таша. Его внимание привлекли сохранившиеся там современники неандертальца – горные козлы…
“Обстоятельно изучив биологию этих копытных и их место в сопряженной фауне, я пришел к эпатирующему археологов выводу, что неандертальцы не располагали возможностью ни убивать этих акробатов скальных ущелий, ни испугать их до самоубийства в родной стихии, как нельзя заставить орла поскользнуться со страху в небе. Гибельный прыжок киику запрещает вся его наследственная физиология”, – писал профессор в работе “Борьба за троглодитов”.
А изучение неандертальских каменных орудий привело въедливого историка к убеждению, что все эти скребла, струги, скобели и резцы никак не могли служить оружием охоты. Но для чего-то же их делали?
Если неандерталец не убивал горных козлов, но тем не менее питался их мясом – значит убивал животных кто-то другой. Ученый обнаружил, что удачливый охотник на кииков – барс или леопард – по- прежнему обитает в этой местности наравне с другими видами. А особенность его охоты позволила Поршневу сделать еще одно открытие: “…виртуозный убийца кииков, леопард, забивает их больше, чем съедает. В его охотничьем районе несколько видов пернатых и наземных плотоядных званы на пир. Неандерталец справлялся с задачей обогнать и отогнать их. Туши, части туш притаскивались в пещеру: на месте находки ни зубы, но ногти, подобные нашим, еще не могли бы сделать труп козла пищей – лишь особо оббитые острые камни позволяли резать и скоблить шкуру, кости, связки”.
Грустно, когда разрушается привычный образ возможного предка. Какое разочарование – увидеть вдруг пожирателя объедков, почти падальщика вместо отважного первобытного охотника, вступавшего в единоборство с пещерным медведем! Но отважный историк не останавливается и на “почти”: “…было показано, что неандертальцы не убивали пещерных медведей, но так тесно знали их, что присваивали всю биомассу, которую периодически откладывала смерть этих животных в данном районе”. Исследования более древних эпох показали, что многоводные ледниковые реки приносили к отмелям и порогам много и другой “биомассы” в виде трупов копытных, которые также доставались здесь “высокоспециализированным обезьянолюдям”.
“Высокоспециализированные обезьянолюди”. Научно и тактично. Это определение дает ясно понять, что эмоциональное отношение к “моральному облику” возможного предка свойственно нам лишь в силу укоренившегося представления о троглодитах как людях. Ученый свободен от подобных “родственных” чувств: “…наши ископаемые предки до человека разумного были не людьми, а животными, существами, с нашей точки зрения, отталкивающими, до жути антипатичными, но изумительно приспособившимися к лихорадочному кризису земной природы в ледниковую эпоху”.
Такая уж легла полоса в работе профессора Поршнева, что одно открытие тянуло за собой другое. Размышляя над причинами вымирания неандертальцев при сохранении практически всей современной им флоры и фауны, Борис Федорович услышал отголоски сообщения о снежном человеке, или йети. Не склонный проявлять интерес к газетным сенсациям, он и этой не придал бы значения, но в данном случае речь шла о памирской долине Балянд-Киик. Описание животного и растительного мира “Долины тысячи козлов” вызвало ассоциацию с местностью Тешик-Таш. А упоминание о том, что снежный человек в поисках пищи не пренебрегает падалью, эту ассоциацию закрепило.
“Никакой научной силы такая ассоциативная вспышка не имеет, – писал Борис Поршнев. – Но внутри меня она подожгла давно копившееся сомнение: вымерли ли быстро неандертальцы или длительно деградировали со времени появления на Земле вида “человек разумный”? А что если…”

Реанимация вида
Вообще с вымершими животными случаются иногда странные вещи.
Что же касается неандертальцев… Да, история учит, что они вымерли. Но что значит “вымерли”? Что, так вот все бросили, по команде легли – и вымерли? Поршнев установил совершенно определенно: неандертальцы как вид никогда полностью с лица Земли не исчезали.
К тому времени, когда профессор Поршнев занялся проблемой йети, “банк данных” содержал уже достаточно информации для размышления. Именно тогда на страницах массовой советской и зарубежной печати стали появляться волнующие сообщения о загадочном человекообразном. Зазвучали имена, как будто взятые из фантастики или приключенческих романов: Эрик Шиптон, Ральф Иззард, Эдмунд Хиллари, Чарлз Стонор… С ними у многих надолго связался туманный образ обитателя гималайских снегов.
Однако сыгранная прессой “гималайская увертюра” пробудила в памяти множества людей полузабытые кадры собственных впечатлений и чьих-то рассказов. В редакции газет и журналов полетели письма читателей. Информация шла косяком. Что Гималаи? Далеко Гималаи! А тут – Памир, Тянь-Шань, Кавказ, Сибирь, Монголия, Китай, Вьетнам… Долетали вести из Европы и США. Дальше игнорировать проблему ученые уже не могли. Откликнулись, правла, немногие, но зато какие!
Британские приматологи Осман Хилл и его ученица Одетта Чернин проанализировали весь массив гималайской информации и пришли к твердому выводу: в Гималаях обитает двуногое стопоходящее млекопитающее, представляющее собой неизвестный современной науке вид высших приматов. Американский приматолог Айвен Сэндерсон выпустил книгу “Снежный человек: легенда оказалась действительностью”. Бельгийский зоолог Бернар Эйвельманс, основатель научного направления криптозоологии, автор фундаментального труда “По следам неизвестных животных” и основанной на нем работы “Да, снежный человек существует”, показал, что йети – не единственный вид крупных животных, до сих пор считающихся мифическими или в лучшем случае гипотетическими.
Тогда и оказалось, что зоологам и антропологам не обойтись без историка, привыкшего к работе не только в экспедициях, но и в библиотеках. Борис Поршнев, занявшись вопросом профессионально, лишил феномен йети узкой пространственно-временной привязки. Он установил, что подобное существо известно людям практически во всех регионах мира с незапамятных времен. В начале XX века располагали сведениями о “диких людях” монгольские и русские ученые Б.Б.Барадийн, Ц.Ж.Жамцарано, Б.Ринчен, А.Д.Симуков, П.Драверт, А.В.Королев…
Но “лед тронулся” благодаря энергии Поршнева. Уже в 1963 году вышла в свет его монография “Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах”. Да, на ротапринтах, тиражом в 180 экземпляров, с допечаткой еще 50… Но – вышла! И попала в библиотеки – Ленинскую, Политехническую, Историческую…
И оказалось, что нет в природе никакого снежного человека, потому что “снежность” случайна, а “человек” – не очень-то человек. А кто же есть? А есть реликтовый гоминоид. И проживает он во многих местностях земного шара. Он известен в Китае, Монголии, Непале, Бутане, Сиккиме, Бирме, во Вьетнаме, в Иране и Пакистане, в Средней Азии и на Кавказе, в Закавказье, Якутии, Хакасии, Бурятии, Татарии, в Туве и Горной Шории, на Волге и Урале, в Поморье и Приморье, в Полесье и на Карпатах, в Европе и Америке, в России и Германии, в Элладе и Риме, Вавилоне и Палестине.
И известен он, оказывается, под самыми разными именами: йети, аламас, саскватч, фавн, сильван, сатир, демон, дэв, ракшас, землемер, дедушка-медведушка, леший и прочая, и прочая, и прочая…

Несостоявшееся открытие
Еще в начале века отечественная наука располагала данными для сенсационного открытия! Молодой зоолог Виталий Андреевич Хахлов в 1914 году послал научную записку “К вопросу о диком человеке” в Российскую императорскую академию наук. Первые слова записки “Сам по себе этот вопрос не нов” уже многозначительны для начала XX века. В документе содержалось описание центральноазиатского дикого человека, заявка на присвоение этому виду научного наименования “первочеловек азиатский” и просьба о содействии в организации экспедиции к озеру Лобнор с целью поимки нескольких экземпляров дикого человека. Записка в академию осталась без ответа. Только в 1962 году, после долгих поисков, извлек ее на свет Борис Поршнев. Обнаружилась она в папке с надписью “Записки, не имеющие научного значения”.
Хахлов не случайно начал записку словами “вопрос этот не нов”. Он знал об интересе к теме и определенной информированности в ней П.П.Сушкина, П.К.Козлова, Г.Е.Грумм-Гржимайло, Н.М.Пржевальского…
Но Поршнев и его соратники выяснили, что и классикам мировой науки являлась мохнатая тень гоминоида. Д.Ю.Баянов нашел работу Карла Линнея “О человекоподобных” и ее русский перевод, сделанный И.Тредиаковским (опубликован в Санкт-Петербурге в 1777 году). Великий систематизатор природы, оказывается, относил к роду “человек” не только “человека разумного”, но и еще двух – “человека дикого” и “человека пещерного (троглодитового)”. Их главное отличие от “гомо сапиенс” Линней видел в отсутствии речи и обволошенности тела.
“Сии сыны тьмы, которые променяли день на ночь и ночь на день, кажется мне, что нам сроднее. Сии с самых времен Плиниевых по имени своему были известны… Ходят на двух ногах, точно как и мы… Они скрываются днем в пещерах… Ночью ясно видят… в темноте о своих надобностях прилагают попечение, крадут у людей, что ни попадается… Язык собственный и речи не имеют… да и наших языков к переимчивости никакой способности не имеют, так что по объявлению некоторых писателей ничего выговорить не могут…”
С самых времен Плиниевых! Но и во времена Плиния реликтовые гоминоиды особого интереса у людей не вызывали. Они были хорошо известны и, как свидетельствуют документы тех времен, представляя собой не экзотическое, а достаточно обыденное и малоприятное явление повседневной жизни. Читаем у Плутарха: “Около города Аполлония, в роще, посвященной нимфам, был спящим схвачен сатир, совсем такой, какими изображают их художники и скульпторы. И приведен был к Сулле и вопрошаем был всевозможными толмачами – кто он. Но ничего, чему можно было бы внять, не ответил. А только издавал грубым голосом нечто вроде ржания и блеяния овцы. Отчего Сулла испытал великое отвращение и повелел немедленно убрать его с глаз как явление безобразное” (“Дополнения к Титу Ливию”).
Это свидетельство историка.
А вот что писал ученый-натуралист, просветитель Тит Лукреций Кар в сочинении “О природе вещей”, рассматривая диких людей как стадию развития человечества (да, античный эволюционизм!): “Та же порода людей, но крепче, конечно… Остов из костей плотнейших, мощные мышцы… Телом подобны щетинистым вепрям… Мало доступны они действиям стужи и зноя…”.
Но и Плутарх, и Тит Лукреций Кар – люди науки. Отношение же греческих и римских крестьян к диким людям формировалось под непосредственными впечатлениями от встреч с ними. Очень точно говорила об этом Ж.И.Кофман: “Вреда большого от них нет: здесь разорен фруктовый сад, там похищен ягненок. Скорее, озорство. Но могучее телосложение, уродливая внешность, ночной образ жизни, сексуальная беззастенчивость в сочетании с какой-то беспомощностью и робостью этих карикатур на человека внушают этрусскому пахарю и эллинскому пастуху сложную гамму переживаний, где смешиваются брезгливость, страх, жалость и насмешка. Это в точности тот набор чувств, который в наши дни возбуждает аламас у казахского или монгольского чабана”.

От времен библейских
Экстраполируя дальше в глубину веков, можно представить себе и такие времена, когда численность гоминоидов была сравнима с численностью людей, а еще дальше – и превосходила ее, и соответственно обстановку, когда людям приходилось соперничать с мохнатыми соседями, в буквальном смысле ведя борьбу за место под солнцем… Действительно Поршневу удалось найти в исторических анналах сведения о настоящих войнах на истребление между людьми и целыми народами “дэвов” и “ракшасов” во времена, например, переселения племен ариев в Индию, на Цейлон и Иранское нагорье…
Естественным было пытаться найти информацию о диких людях в Библии. То, что прочитал там Борис Поршнев о рождении Исава (“красного, как шкура, лохматого”) и его переселении в район горы Сеир, где обитали ему подобные, он определил как “полустертые следы указаний на такие существа”. Гораздо больше сведений обнаружилось в исследованиях ученого-гебраиста, раввина Йонах бен Аарона, вошедших в книгу А.Сэндерсона. Ученый раввин рассказывает о тех многочисленных “гиборим”, “сеирим”, “шейдим”, “волосатых”, “разрушителях”, “могучих существах охоты”, которые были для древних евреев так же обычны, как другие звери пустыни.
Эти “косматые” в книге Йонах бен Аарона настолько человекоподобны, что в случаях близкого общения с людьми были способны к скрещиванию (тот же Исав, например, как отдаленный результат подобного общения). Описание их внешности практически совпадает с большинством из обширного “банка данных”. Область обитания ограничена Синайским полуостровом и югом Египта. “Во время пребывания евреев в Египте “волосатые” оказались каким-то образом тесно связанными с ними (вроде прирученных охотничьих животных?), при этом, похищая их детей, нападая на них, так что евреям приходилось от их обстрела швыряемыми камнями укрываться в ямы, прикрытые ветвями, или скрывать свое местожительство”.
После исхода из Египта евреи, по Йонах бен Аарону, перешли к расправе с “косматыми”. Ученый раввин “…убедительно доказывает, что в описание обряда принесения в жертву двух козлов, из которых один подлежал закланию, а другой – отпущению в пустыню (“козел отпущения”), вкралось текстологическое и смысловое искажение: слово “сеирим” было заменено словами “сеирей изим” (волосатые козлы), хотя домашний козел, конечно, не обитает в пустыне и не уйдет туда, сколько его ни отпускай с людскими грехами” (“Современное состояние вопроса…”).
Ко времени работ Поршнева внешний вид неандертальца был вполне достоверно восстановлен благодаря скульптурным портретам, выполненным по методу профессора М.М.Герасимова самим мастером и его учениками. Большая, почти вросшая в плечи голова с низким лбом и мощными челюстями, могучий сутулый торс, длинные мускулистые руки; угрюмо-хищный взгляд из-под сильно выступающих надглазничных дуг… И многие люди, видевшие реликтового гоминоида, узнают его на этих портретах, так же, как и на гравюре Альбрехта Дюрера “Семейство диких людей с кувшином”.
Но не только это сходство послужило для Поршнева доказательством того, что неандертальцы не вымерли. Профессиональная память архивиста подсказала ему не менее веские аргументы. В частности, работы польского антрополога К.Столыгво. Еще в 1902 и 1904 годах им были опубликованы отчеты о находке скелета неандертальского типа в скифском кургане близ села Новоселки Киевской губернии. Правда, немецкий антрополог Швальбе сразу же указал на то, что неандерталец скифской эпохи оказался не во всем идентичным классическому, доисторическому, “немецкому” неандертальцу (само слово – от названия местности Неандерталь, то есть долина реки Неандер).
Но герр Швальбе на свое критическое замечание получил в 1908 году ответ пана Столыгво, который привлек данные многих антропологических исследований, доказывавшие, что на Земле в историческое время сохранялся вид поздних неандертальцев, отличавшихся как от классических неандертальцев, так и от гомо сапиенс. Иными словами, Столыгво доказывал существование промежуточных форм. Швальбе же признавал только казарменный, “прусский” порядок в антропологии – и никаких стертых признаков, никаких промежуточных форм и тупиковых ветвей! Развитие науки показало, что прав был Казимеж Столыгво. Неандертальцы (точнее, поздние неандертальцы) бытовали уже в историческое время.

Неандертальцы рядом с нами
“Труд создал человека”. Чеканная формулировка Энгельса, как и многие другие положения марксистской диалектики, даже осмеянная пошляками-либералами, второе столетие остается незыблемой. И нужно было быть Поршневым, чтобы, выступая против упрощенного толкования мысли, согласно которой труд порождает сознание, доказать, что Энгельс имел в виду только истинно человеческий труд – сознательную, целесообразную деятельность, регулируемую речью, непосредственно с ней связанной. “Труд и речь создали человека!” – уточняет Поршнев в монографии “О начале человеческой истории. (Проблемы палеопсихологии)” (1974 г.).
Значит, только с появлением сознательной речи начинается человеческая история! Когда популяризаторы науки, говоря, что неандертальцев сменили кроманьонцы, называют последних людьми современного типа, они совершают грубую ошибку. Антрополог Поршнев показывает, что как неандертальцы, ранний и поздний, так и кроманьонцы разных периодов существенно различались. “Гомо сапиенс очень молод, он появился всего 35-40 тысяч лет назад. Его исторический марш, обгоняющий темпы изменения окружающей природы… начинается и того много позже… Если отсчитывать начало такового самодвижения с неолита, эти недолгие тысяч восемь лет человеческой истории по сравнению с масштабами биологической эволюции можно приравнять к цепной реакции взрыва. История людей – взрыв. В ходе ее сменилось всего несколько сот поколений”.
Оказывается, “борьба за троглодита” началась еще при первых дискуссиях о выводе “человек произошел от обезьяны”. Кстати, в книге Дарвина “Происхождение видов путем естественного отбора” (1859 г.) этой формулировки нет. Даже спустя 12 лет, в работе “Происхождение человека и половой отбор”, осмотрительный Дарвин пишет лишь об эволюции вообще, совершенно не касаясь “промежуточного звена”. О происхождении же человека от обезьяны заявили в 1863 г. дарвинисты Фохт, Гексли и Геккель. Именно Геккель говорил о “недостающем звене” между высшими приматами и человеком, имея в виду описанного Линнеем “человека троглодитового” (сам он назвал его “Pithecantropus alalus” – обезьяночеловек, лишенный речи”). А.Фохт утверждал, что случаи микроцефалии, считающейся патологией, на самом деле не что иное, как проявления атавизма: у современных людей рождается ребенок с признаками неандертальца.
Еще в XIX веке наука упустила свой шанс на открытие! Верх одержал крупнейший анатом-патолог Р.фон Вирхов, утверждавший, что никакого неандертальца не было, приписываемый ему череп принадлежал уроду-микроцефалу, а кости питекантропа – ископаемому гиббону. Осмотрев привезенную из Индокитая волосатую и лишенную речи девочку (типичный пример гомо троглодитес), Вирхов поставил диагноз: врожденная патология. А на съезде естествоиспытателей в Мюнхене он потребовал запрещения дарвинизма, поскольку его распространение может привести к… повторению Парижской коммуны.
Атавистические проявления в виде характерных формы черепа, черт лица и характера, обильной шерсти на теле известны давно. Однако Поршнев не случайно упоминает о позиции Фохта. Потому что его представление о микроцефалии как атавизме позже нашло подтверждение в работах советского врача М.Домбы. Читаем у последнего: “…все истинные или генетически обусловленные психические болезни можно считать воспроизведением разрозненных черт, характеризовавших психонервную деятельность на уровне палеоантропов или, крайне редко, более ранних предков”.
Да, именно так: в теле гомо сапиенса поселяется душа первобытного человека. А то и более отдаленного предка. Понятно теперь, с кем приходится иметь дело врачам и санитарам психиатрических лечебниц… Вот бы где поработать аспирантам-историкам!
Николай ДОРОЖКИН,
кандидат технических наук, член Российского национального объединения историков естествознания и техники