На чтение: ≈ 11 мин.«Я расту из земли, как трава, цвету, как трава, меня косят, меня едят лошади, а я опять с весной зеленею и летом к Петрову дню цвету»… Кто мог так сказать? Наверно, поэт. Поэт с удивительным, своеобразным чувством природы и своего с ней единства.
Если специально собрать из всех произведений русской литературы одни описания природы, получится солидная библиотека. И Лермонтов, и Тургенев, и Толстой, и Чехов давали нам живые картины леса и поля, грозы и метели, летних ночей и осенних сумерек с полным набором щебета, воя, стука дождя, речного плеска и прочих голосов природы – всего, что нетерпеливые школьники обычно пропускают, пробиваясь к сюжетному действию.
Какое место в этом ряду занимает Михаил Пришвин?
Как верно заметил один критик, у Пришвина пейзаж не отделяется от сюжета, значит, это вовсе не пейзаж.
– А что же, если не пейзаж?.. – спросил его Пришвин.
И тут критик задумался.
– Не знаю, что… – сказал он.
– Так знайте же: это сердечная мысль.
Так пересказывает этот разговор сам писатель, считая, очевидно, что «сердечная мысль» – очень понятное объяснение, хотя, скорее всего, после такой формулировки собеседник его задумался еще больше. Пришвина многие не понимали. Он всю жизнь мечтал о далеком будущем Друге-Читателе, но до сих пор остался самым непрочитанным русским автором. Долгое время по разным причинам не публиковались его дневники, а те книги, что издавались при жизни писателя, сделали ему имя, но большой славы не принесли. «Уже пятьдесят лет пишу, – говорил Пришвин, – а меньше славен даже, чем средний писатель». И все же он прочно вошел в русскую литературу, благодаря, может быть, именно уникальности своего писательского дара, своего взгляда на мир.
Родился Пришвин сто тридцать пять лет назад – и оказался современником таких людей, как Бунин, Ленин, Горький, Куприн, Блок… Родился в Орловской губернии, учился в той же гимназии в Ельце, где учился и Бунин, и так же, как он, не закончил ученья: в пятнадцать лет его исключил из гимназии строгий директор Розанов, впоследствии известный писатель. Добирать курс наук Пришвину пришлось в реальном училище, потом – в политехникуме, год он провел в тюрьме «за революционную деятельность» – в духе времени. Закончил агрономическое отделение философского факультета. Сочетание – агрономия и философия – довольно верно характеризует интересы будущего писателя, точно знающего природу и определяющего место человека в ней.
Некоторое время он работал агрономом, а познакомившись с академиком Шахматовым, отправился по его совету на Север, в Олонецкую губернию, – собирать местный фольклор. По впечатлениям этой поездки Пришвин написал первую свою книгу «В краю непуганых птиц». С этого момента он сделался писателем, хоть иногда, после очередных разногласий с властью и грозился заняться своей первой профессией.
Жизнь философа-космиста не была благостной: она вместила две русские революции, гражданскую войну, годы террора и репрессий, две мировые войны. Эмиграция – вот этого в его биографии не было. Занявшись литературой, он некоторое время посещал салоны декадентов, заседания Петербургского религиозно-философского общества – почти вся эта публика после революции покинула Россию. Пришвин остался. Не потому, что он, подобно Блоку, «слушал музыку революции», – нет, Блока за статью «Интеллигенция и революция» он ругал последними словами… Ругал, а сам остался. Говорят, причиной была любовь к женщине. А может, пережив юношеское увлечение революцией, он разделял в какой-то мере ответственность за все происходящее в стране. Трудно сказать, как сказался трагический опыт тех лет (он пережил годы разрухи в русской деревне) в творчестве Пришвина, но, безусловно, в эмиграции он не написал бы тех книг и не стал бы тем писателем, которого мы знаем.
Очень интересно объясняет своеобразие пришвинской прозы другой певец русской природы – Владимир Солоухин. «Если один человек сидит, а другой мимо бежит, никакой беседы между ними не состоится. Надо, чтобы они или оба сидели, или оба бежали». Это – для тех, кому скучно читать Пришвина, для тех, кто привык пропускать описания природы, для тех, кто «бежит». У Пришвина пейзажей не пропустишь – тогда читать станет просто нечего. Описание болота, сосны и ели, переплетенных стволами, клюквы – сладкой клюквы и кислой клюквы, мыслей собаки, волка, ворона – все это волнует читателя и погружает его в какой-то особенный, причудливый и неведомый доселе мир.
Есть такой понятие: лиризм прозы. Лирика – это когда автор разговаривает с читателем вне сюжета, напрямую. Нам привычней встречать это в стихах, но недаром сам Пришвин называл свои пейзажные зарисовочки в несколько строк поэмами. А как еще назвать миниатюры вроде этой:
«Думал, случайный ветерок шевельнул старым листом, а это вылетела первая бабочка. Думал, в глазах это порябило, а это оказался первый цветок».
Или вот еще:
«Лес берегами, как руками, развел – и вышла река.
В лесах я люблю речки с черной водой и желтыми цветами на берегах; в полях реки текут голубые, и цветы возле них разные».
Поэма не поэма, но японские танки или хокку, которые так нравятся нам тонкой поэтичностью и лаконизмом, построены таким же образом:
«Бабочки полет
Будит тихую поляну
В солнечных лучах».
Разве не похоже? В основе лежит то же пристальное внимание к миру, вглядывание в цветок, в круги на воде, в оттенок молодых еловых иголок и ощущение кровного с ними родства. Внимательный взгляд присущ лесному человеку – охотнику: он не пропустит барсучью нору и расскажет о сложных взаимоотношениях барсуков с лисами, он остановится возле естественного шатра из нижних еловых веток, чтобы подстеречь затаившегося там тетерева или зайца… а вот позвонить в лесной колокольчик – такое захочется только ребенку. И радость, с которой говорится о своем открытии, тоже совсем детская: увидел вдруг язычки, «такие большие и заметные, что, кажется, взял бы за язык и принялся звонить во всю вырубку, на весь лес и во весь июль». Такое ликование «во весь июль» – чисто пришвинская страсть, оно созвучно сияющему летнему дню: «Какой день! И сказать нечего: все в такой день само собой говорит!»
А как вписывается человек в этот хор природы? Чаще всего он его нарушает, не слышит гармонии, все портит. Очень редко – становится дирижером. В одной из миниатюр герой Пришвина идет по заснеженному лесу и приближает час весны: сбивает палкой снег с поникших веток и чувствует себя настоящим волшебником («медленно так я иду и волшебным ударом освобождаю множество деревьев»). Настоящий хозяин леса.
Так писатель решает вопрос взаимоотношений Человека с Природой. Хозяин не тот, кто всех страшнее и прожорливее. Хозяина не боятся, к нему в гости ходят, совета спрашивают, на помощь рассчитывают в трудную минуту. Но и девиз «Назад, к природе!» не для него – у природы есть чему научиться, но все же жизнь без разума печальна. От разума человеку отказываться не следует – лучше употребить его в мирных целях.
Символичен рассказ, где старый грибник в жаркий день бродит по лесу и мечтает о ручейке. Вдруг на полянке видит сыроежку, такую огромную, каких сроду не видел: края ее загнулись вверх, и выглядит, в точности как большая глубокая тарелка. А в тарелке дождевая вода! Можно срезать шляпку гриба, поднести к губам, напиться и потом шмякнуть ее о дерево. Но для Хозяина Леса, озабоченного своим живым хозяйством, это невозможно: он опускается на колени перед сыроежкой и так, коленопреклоненно, пьет воду из лесной чаши, «из холодных губ гриба». Пройдет дождь, и чаша опять наполнится и напоит еще не одного жаждущего.
Природа в книгах Пришвина живет, играет, тоскует, радуется… и просится к Человеку. А Человек, сильный своим разумом, добрый «сердечной мыслью», всматривается, вслушивается в нее. Любуется, благоговея. Принимает дары природы – и берет ее под свою защиту.
Ах, если б и в жизни так было!..
Выбор читателей
Комментарии