Идут информационные битвы. Зайдешь в Гугл – на верхней плашке новости только с одной стороны. Жужжат. Ок, говоришь себе, почитаем односторонние новости. Но не тут-то было: ни одна новость не открывается. Их успели прихлопнуть уже здесь. Сидишь в информационном пузыре, в прохладном подполе, хлебаешь из призрачной тарелки воображаемой ложкой холодный суп.
Ну да ладно. Решишь зайти в ленту давней интернет-сети через vpn, чтоб почитать старых знакомых (живы ли, как там их здоровье, с кем опять ругаются?), прежний vpn почему-то не работает. Еще один Шелковый путь закрыт.
…Пока писал первые строчки этого текста, постоянно отмахивался от мухи. Наглая такая августовская муха (ударение на «о», мы помним, как у Бродского: «августовские любовники, августовские любовники проходят с цветами, невидимые зовы парадных их влекут», так вот, они там августо ‘вские, а не а ‘вгустовские). Потом нашел эту муху в холодильнике в упаковке нарезанной колбасы. И как успела? Я же упаковку только на пять минут доставал. Но умудрилась, залетела, вползла, зато теперь сама просидела пять минут в информационном холодном подполе. Поживи в моей шкуре, муха.
Вытряхнул ее за окно через подоконник, но она попала в щель оконной рамы, сидит не шелохнется – оттаивает.
Недавно прочел, что к концу века каждый третий вид на Земле вымрет или окажется под угрозой исчезновения. А больше всех пострадают растения и насекомые.
Да, так и пишут: «…на грани исчезновения находятся минимум миллион видов растений и животных, 10% из них – насекомые».
Это, кажется, с Натальей Кончаловской, женой Сергея Михалкова, связана мушиная эсхатологическая история?
Наталия Петровна однажды сочинила только первую строчку: «Села муха на варенье…» – и куда-то вышла. Тогда к пишущей машинке подошел муж и допечатал: «…вот и все стихотворенье».
Но почему-то за мух спокойно. Я думаю, мы исчезнем, а они еще будут. В том числе и жужжать из слипнувшихся от времени многочисленных книг и файлов. Господи, сколько же мух (мук) в русской литературе.
Это и Бродский:
Пока ты пела, осень наступила.
Лучина печку растопила.
Пока ты пела и летала,
похолодало.
Это и монетолюбивая удачно вышедшая потом замуж муха Чуковского. Но осень близка, муха, а любовь комара ненадолго.
Это и муха из «Войны и мира», осенняя и толстая, которая бьется по изголовью и рядом с сальной свечкой со смертельно раненным князем Андреем.
Толстая толстовская муха со своим шепотом «пити-пити-пити» как будто вестник другого мира. Вот она опять ударилась о лицо Андрея, и он вдруг видит у двери «нового белого сфинкса». Там стоит Наташа.
Но это не Наташа, это гений Толстого. В этом мушином «пити-пити-пити» проступает Наташино «простите!», тоже сказанное три раза. Как просьба о реальном прощении и одновременно «прощайте» (мы знаем, насколько эти слова в русском языке близки). И возможно, даже «прости» в смысле «полюби».
«Пити-пити-пити». А потом и «ти-ти».
«Простите меня за то, что я сде…лала», – говорит Наташа, оступаясь в слове «сделала», как потом когда-то оступится Каренин в слово «пелестрадал». И слышит в ответ: «Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде».
А муха ничего не слышит. Она залетела, дура, в погреб и заледенела.
Дмитрий ВОДЕННИКОВ, поэт, эссеист
Комментарии