Лакировать действительность не собираемся. Виктор БОЛОТОВ

С какими проблемами сталкиваются участники и организаторы эксперимента по единому государственному экзамену и как они их решают? На эти и другие вопросы отвечает руководитель Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки Виктор БОЛОТОВ.

– Виктор Александрович, не секрет, что чем дальше мы продвигаемся в эксперименте по ЕГЭ, тем больше разговоров возникает о коррупции. С чем это связано?

– С тем, что есть журналисты, которых больше интересуют «жареные факты», чем достижения эсперимента. В чем, собственно говоря, заключается «жареность»? Каждый год мы целевым образом посылаем в регионы, участвующие в эксперименте, внешних наблюдателей. В одном из регионов на пункте сдачи ЕГЭ были обнаружены некоторые нарушения. Например, отдельные экзаменующиеся пытались воспользоваться мобильными телефонами, подолгу задерживались в туалетах и так далее. Мы посылали комиссии, которые опрашивали организаторов, родителей, детей, принимавших участие в экзамене. У нас была возможность отменить результаты экзамена в этом пункте, но мы этого не сделали, поскольку в целом организация была нормальной и проходила в соответствии с инструкциями. Я же написал письмо руководителю региона и попросил принять меры, чтобы подобные случаи не повторялись. Насколько я знаю, меры были разработаны и приняты, в июльском потоке никаких нарушений не зафиксировано.

– Как известно, дипломы о высшем образовании подделывают, а возможна ли подделка сертификатов по результатам сдачи ЕГЭ?

– Скажу сразу – невозможна. Во-первых, там используется бумага с несколькими степенями защиты. Во-вторых, у нас есть федеральная база сертификации, с помощью которой подлинность сертификата можно проверить практически сразу. Органы управления образованием, как правило, выделяют специального сопровождающего, который и отвечает за сохранность документов, кроме того, ГАИ дает машину сопровождения.

– Были ли в процессе проведения ЕГЭ какие-либо погрешности, сбои?

– Мы не скрываем, что было и то, и другое, но ведь без этого не обходится ни одно новое дело. Никого обманывать не хотим, лакировать действительность не собираемся. Наоборот, мы заинтересованы в том, чтобы все ошибки и просчеты были гласными, чтобы их все вместе исправляли на разных этапах.

Для того чтобы ребенок мог отстоять свои интересы, у него есть право апелляции. Но по школьным оценкам я практически не припомню случая, чтобы кто-то подавал апелляции. Количество вузовских апелляций в зависимости от специальности обычно составляет 20-30 процентов, абитуриенты борются за каждый балл. В случае с ЕГЭ апелляций было 10 процентов, из них удовлетворенные составляли пятую часть. Одни предъявляли требования, надеясь, что вдруг удастся как-то повысить оценку, другие считали, что при проверке их работ сделана ошибка. Хорошо ли, что количество апелляций возросло по сравнению с прошлым годом? Думаю, хорошо, потому что молодые люди учатся защищать свои права, серьезно относятся к единому экзамену и понимают, как он может повлиять на их судьбу.

– А если ошибка была в самом задании?

– В этом случае действовало единое, общее правило. Например, в этом году была очень сложная задача по стереометрии, в условие которой вкралась ошибка. Мы долго обсуждали, кому давать баллы и за что, а потом приняли решение дать максимальный балл тем детям, которые решали задачи по геометрии.

– Можно и нужно ли сравнивать результаты ЕГЭ разных регионов, чтобы сделать какие-то далеко идущие выводы?

– Мы этого не делаем сознательно, потому что обсуждать цифры бессмысленно. Например, нельзя говорить, что Москва или Томск, Самара или Саратов знают что-то лучше (или хуже), чем другие регионы. Цифры не репрезентативны. Нужно смотреть, в каком регионе экзамен был обязательным, а где – по выбору, как и какие вузы учитывали его результаты и так далее. По большому счету ЕГЭ не для того, чтобы проводить сравнение регионов. Вопрос сравнения – очень тяжелый вопрос. Понятно, что возможно сравнение, скажем, двух «столиц», но когда Москва и Питер одновременно сдадут обязательный экзамен по русскому языку, то тогда и можно смотреть на результаты. А если взять субъекты РФ, то в каждом есть сельские школы, которые сдали лучше, чем городские. Чтобы говорить о том, почему так произошло, нужен серьезный, глубокий анализ, с учетом множества факторов. Поэтому говорить в целом о средней температуре в больнице нет смысла. Пусть регионы сами анализируют температуру, показанную ЕГЭ-градусником.

– Не получится ли, что региональный анализ сведется к уменьшению или перераспределению финансирования образовательных учреждений?

– Губернатор Тюменской области Сергей Собянин говорит так: «Я вкладываю в образование больше, чем мои соседи, а результаты сопоставимы. Спрашивается, куда я вкладываю, на что? Давайте разбираться, может быть, не то вкладываем?» Собянин дает гранты школам-победительницам, которые работают хорошо и чьи ученики показывают хорошие результаты на ЕГЭ, а областное управление образования разбирается со сложными школами, с тем, что там происходит. Может быть, она расположена в «пьяном» районе и дети не могут добиться 90 баллов на экзамене. Может быть, есть еще какие-то другие причины. Нужно сначала анализировать ситуацию, а только затем принимать управленческие решения.