На чтение: ≈ 13 мин.Старинные часы в углу протяжно вздохнули, закашлялись натужно и толкнули минутную стрелку еще на одно деление вперед. Та задрожала, словно бы раздумывая, остановиться ей или бессильно упасть вниз, но в последний момент все же собралась с духом и застыла на месте. Девять вечера. Огоньки на елке, до сих пор горевшие тускло и как-то сонно, неожиданно вспыхнули и замигали наперегонки, отбрасывая разноцветные тени на увешанные картинами стены, пол, потолок и празднично сервированный стол. Серебряные приборы, дремавшие, укрывшись белоснежными салфетками, казалось, только того и ждали – встрепенулись и ну перемигиваться с хрустальными фужерами и фарфоровыми тарелками.
– Кхм… кхм-кхм, прошу меня нижайше извинить, ибо могу ошибаться, но сдается мне, до наступления Нового года осталось всего три часа, – голос звучал мягко, бархатисто, а обаятельно раскатистая «р» выдавала в говорящем иностранца.Если бы в этот момент в комнате находилась хоть одна живая душа, у нее были бы все шансы незамедлительно сделаться неживой – от неожиданности. Потому что понять, кому принадлежал этот голос, не представлялось никакой возможности, ведь в комнате не было ни души!- А с чего бы вам ошибаться, любезнейший? – второй голос был выше первого и капризнее, что ли. Судя по всему, его обладатель не привык к возражениям. Да что там не привык – вознегодовал бы, приди хоть кому-то в голову бредовая идея возражать. И в этом вот: «А с чего бы вам ошибаться, любезнейший?» отчетливо сквозило: «Даже если вы и правы, то все равно ошибаетесь, потому что правым здесь могу быть только я!»- Так я и не настаиваю на ошибочности своего суждения, лишь предполагаю, что таковое возможно, хотя, по всей видимости, и маловероятно, – судя по всему, «бархатистый» иноземец знал толк в светских любезностях.- А раз не настаиваете, так и держите эти свои суждения при себе, шрапнель вам в левую пятку! – а вот манеры его собеседника явно оставляли желать лучшего.- Позвольте…- Не позволю, картечь вам ниже поясницы!Пока разгорается эта отнюдь не праздничная перебранка, возникшая, как это часто случается, из полнейшего ничего, давайте все же попытаемся разобраться (не выдавая своего присутствия, а то вдруг и нам попадет!), кто может так азартно ссориться в совершенно пустой комнате… У вас есть предположения? Думаете, это массивные кресла цвета старого вина, обосновавшиеся под окном? Ну нет, конечно же, вы так не думаете! Возможно, лет сто назад они еще были способны вяло повздорить, чьи пружины более упругие и кто из молоденьких девушек, облюбовавших их мягкие подушки, красивее. На большее их и тогда не хватало, а уж теперь и подавно. А потому кресла все чаще дремали, равнодушно кутаясь в пледы, прикрывавшие проеденные молью проплешины в их изрядно потертой обивке. Кто же тогда? Портьеры? Исключено! Портьеры дисциплинированны до зубовного скрежета. Вся их жизнь подчинена жесткому расписанию: по часам открыться – по часам закрыться. Никакой отсебятины, самоуправства, иными словами, инициативы. К тому же любая ссора требует пусть минимальной, но фантазии. А с этим у портьер совсем туго – фантазию (как и инициативу) они считали страшнейшим из смертных грехов.- Опять они за свое! Мама мия, сколько можно! Каждый раз одно и то же!Ба! Вы это слышали? О, эти жизнерадостные и энергичные интонации, их ни с чем не спутать! И если первые двое спорщиков определенно французы, то третий, без всякого сомнения, итальянец. Дело за малым – обнаружить их в пустой комнате. Впрочем, есть у меня одна идея. Многоуважаемые елочные огоньки, не затруднит ли вас чуть замедлить свой стремительный бег и пролить немного ровного света на это запутанное дело? Благодарю вас! Да, так и есть… Посмотрите на стол. Внимательнее… Ну теперь вы тоже поняли? Да-да, спор, невольными свидетелями которого мы с вами стали, затеяли промеж собой салат «Оливье», торт «Наполеон» и примкнувший к ним «Цезарь». Тоже салат…С «Наполеоном» все понятно. У него комплекс. Ему жизненно необходимо, чтобы все и вся признавали его самым знаменитым, вкусным, неповторимым и незаменимым ни на одном праздничном столе. Больше всего «Наполеон» боится забвения, хотя быстрее согласится сгореть в духовке, чем признается в своих страхах. Но вокруг, мон дье, развелось столько конкурентов! Все эти тирамису, чизкейки, суфле и безе, наглые выскочки без роду и племени, у них, конечно же, одно на уме – сбросить его, непревзойденного «Наполеона», с кондитерского олимпа. И что потом? Жалкая участь поверженного кумира, единственное воспоминание о котором – замасленная бумажка с рецептом в рассыпавшейся от времени бабушкиной записной книжке? По сравнению с этим позором остров Святой Елены – курорт. Отсюда его высокомерие и постоянное желание ввязаться в драку. Вот и сейчас, пока я вам все это рассказываю, он успел вылить на своего соотечественника «Оливье» целый ушат упреков и претензий.- Вы, «Оливье», ничтожный приспособленец и беспринципный соглашатель! – «Наполеон» в ударе, того и гляди начнет плеваться кремом.- Это откуда же у вас такие сведения, любезнейший? – «Оливье» подбоченивается, насколько это возможно, если ты смесь картошки и зеленого горошка, щедро приправленная майонезом. – Да будет вам известно, я опора нации, ее незыблемая традиция, связующее звено между поколениями. Свидетель истоков и сам исток! Я столп европейской цивилизации, вмерзший в эти снега во имя идей просвещения.- Вы плебей! – это слово «Наполеону» особенно нравится, есть в нем нечто уничижительное, с одной стороны, и возвышенное – с другой. – Да-да, только плебей, чтобы сохранить свою никчемную жизнь, согласится заменить в своем рецепте телятину на докторскую колбасу, а креветки – на крабовые палочки, при этом не забывая кричать на всех углах, что он дитя знаменитого французского шеф-повара. Двуличие – ваше второе имя.- А вы вообще не француз! – взвизгивает «Оливье» и мечет свой главный козырь. – Вас придумали в России, празднуя столетие победы над непобедимым императором!В этот момент, многоуважаемый читатель, я бы рекомендовала вам зажмуриться и прикрыть уши. Реакция «Наполеона» может быть самой непредсказуемой. Смотрите, как занервничали огоньки на елке, а стрелки часов затрепетали от ужаса. Но тут в разговор вступает «Цезарь», пытаясь хоть как-то разрядить обстановку.- Синьоры, да будет вам! Праздник на дворе. Скоро придут гости, давайте же веселиться. Ну-ка немедленно пожмите друг другу руки, как и подобает двум благородным патрициям. Хотя, что уж там, патриций здесь один. И это я.Мне одной показалось, или что-то действительно пошло не так? Синьор «Цезарь», разве можно быть таким бестактным? Вы бы разделяли и властвовали, а еще лучше просто помолчали бы. Ох уж эти благие намерения, которыми вымощено сами знаете что, ведущее, сами знаете куда. Ну теперь держитесь… Потому что «Наполеон» и «Оливье», мгновенно позабыв о взаимных обидах, перегруппировали свои войска и ринулись в новую битву.- Мой безродный друг, какой конфуз, – зашелся смехом «Оливье». – «Наполеон», вы слышали, этот парнишка всерьез считает, что назван «Цезарем» в честь древнеримского императора. Нам-то вы зачем крошки от сухарей в глаза сыплете?- И правда, какого черта? – подхватил «Наполеон». – Дроби вам в соус!- Вас, как и меня, назвали в честь создавшего вас повара, только и всего! – назидательно продолжал «Оливье». – И нечего придумывать себе биографию более героическую, чем она есть на самом деле. Да и императоров за этим столом и без вас хватает.«Наполеон» подбоченился, а «Цезарь» только было хотел сразить противников каким-нибудь замысловатым латинским изречением, как вдруг дверь распахнулась, под потолком ярко вспыхнула люстра, и в гостиную влетела ватага детей, а за ними вошли взрослые – семья наконец-то собралась вместе. Дети, большие и маленькие, тут же бросились под елку и принялись разбирать подарки. Свертки, пакетики и коробочки тихонько посмеивались, норовя выскользнуть из маленьких цепких ручонок – им было очень щекотно, когда их распаковывали. Взрослые устремились к столу. Хрустально запели фужеры, зазвенели приборы, пробка от шампанского взмыла к потолку. Хозяйка принялась раскладывать угощение по тарелкам.- Мне «Оливье», пожалуйста, – попросил дедушка и мечтательно зажмурился. – Помнишь, дорогая, наш с тобой первый Новый год у Розовых? Вы с Галкой тогда нарубили целый таз «Оливье», правда, без мяса, зато со сметаной и горчицей! Думали, будем его неделю есть, а умяли за вечер – такие голодные были, молодые.Бабушка, конечно же, все прекрасно помнила. И тот студенческий постный «Оливье», и юного дедушку в узких брюках-дудочках, и огромные снежинки, таявшие на его черных ресницах, когда под утро они пешком возвращались домой. Бабушка счастливо кивала и в конце концов решила, что ложка любимого салата ей, пожалуй, не повредит.А мама с папой ели «Цезаря». Причем мама, оставив себе всю зелень и маленькие помидорные ягодки, сухарики отдала папе.- Ты, как всегда, – разделяешь и властвуешь! – засмеялся папа и нежно поцеловал маму в щеку.А дети, на время оставив подарки, заявили, что сразу начнут праздничный ужин с торта. Потому что он самый вкусный! В другое время мама с бабушкой, наверное, были бы не слишком рады такому повороту сюжета, но сегодня только махнули рукой. Ведь в новогоднюю ночь позволено все! И к тому моменту, когда старинные часы в углу радостно вздохнули, а длинная минутная стрелка наконец-то встретилась с короткой часовой на вершине циферблата, в гостиной уже царило абсолютное счастье, которое, Бог даст, задержится в этом доме на весь следующий год.Рис. Натальи Карпенчук
Выбор читателей
Комментарии