«Куда все уходят?..» К 80-летию со дня рождения Андрея Миронова

Писать про таких знаменитых и блестящих актёров, как Андрей Александрович Миронов очень сложно — кажется, что о них всем всё давно известно. Кинокомедии, в которых он снимался, уже хрестоматийны. Менее популярны драматические фильмы,  например, “Фантазии Фарятьева”, “Мой друг Иван Лапшин”, или замечательная и неоценённая по достоинству философская притча “Сказка странствий”, или совсем неизвестный сейчас последний телеспектакль, где играл Андрей Миронов, “Белые розы, розовые слоны…”.

В архивах Театрального музея имени А. А. Бахрушина хранятся уникальные материалы, которые Мария Владимировна Миронова передала в музей после смерти сына. Особенно интересна семейная переписка Андрея Александровича с родителями, их воспоминания о его детских годах.

В весенний день 1941 года уже тогда известная эстрадная актриса Мария Миронова играла свою роль в спектакле Московского театра миниатюр. Дневной спектакль она отыграла без приключений, а вот с вечернего её отвезли прямо в знаменитый роддом имени Грауэрмана, где на третьи сутки родился её сын Андрей.

Из записки Марии Мироновой мужу, актёру Александру Менакеру: “Милый Сашенька! Если б ты знал, как я измучилась. <…> К сожалению, ко всем мучениям, родился мальчик, но он очень похож на тебя и совсем беленький, а не красный, как все. 8 марта, 1941 г.”.

22 июня началась война. Мария Владимировна поехала с сыном в эвакуацию, по дороге он тяжело заболел.

Из воспоминаний Марии Мироновой: “Добирались мы до Ташкента недели полторы. А когда доехали, ему стало совсем плохо. Подозревали тропическую дизентерию. У поселившихся напротив нас Абдуловых от неё умер сын. Две недели мы с няней носили его попеременно на руках, а жили мы в комнате с земляным полом. Это были бессонные ночи, когда я слушала, дышит он или нет, и мне казалось, что уже не дышит. Он лежал на полу, на газетах, не мог уже даже плакать. У него не закрывались глазки. Я жила тем, что продавала с себя всё. <…> Врач сказал, что спасти сына может только сульфидин. Я заметалась в поисках лекарства по Ташкенту, но безуспешно. На Алайском базаре я встретила жену лётчика Громова, который в 1937 году совместно с Юмашевым и Данилиным совершил беспосадочный перелёт “Москва-Северный полюс-США”, а теперь был командующим ВВС Калининского фронта. Узнав, в каком я положении, она сказала: “Я вам помогу?”. <…> Через несколько дней у нас был сульфидин”.

Благодаря родителям Андрей Миронов с детства находился в кругу общения выдающихся актёров, музыкантов, художников. Друг семьи, художник Орест Верейский, вспоминал: “Когда мы впервые пришли в дом к Мироновой и Менакеру, к нам подошёл сын — весьма плотный рыжеватый мальчик, который, знакомясь с моей женой, щёлкнул каблучками и изрёк: “Пикантная мордашка!”. Родители наперебой пытались объяснить мальчику бестактность его поведения, но хохот стоял всеобщий. “Сколько тебе лет?” — “Восемь”.

До замужества Марии Мироновой ею был увлечён Леонид Осипович Утёсов. Да и  после — Утёсов оставался одним из самых близких друзей их семьи.

Мария Владимировна вспоминала: “Утёсов очень любил Андрюшу. Он дарил ему разные пиликалки, дудочки, скрипочки. А Андрей их ломал. Утёсов страшно огорчался и говорил: “Боже мой, Андрей, это невозможно, неужели ты не любишь музыку?” Андрюша музыку любил, но ему было интересно посмотреть, что там внутри. Это у него осталось на всю жизнь. Он так выбирает и роли — смотрит, что внутри…”.

Позже об этом вспоминал и Андрей Миронов: “Всё моё детство было связано с Утёсовым. Я старался походить на него, даже пытался петь его голосом. Один из первых экземпляров своей книги воспоминаний он подарил мне с надписью: “Дорогой Андрей Миронов, помню тебя маленьким мальчиком — вижу большим актёром. Радуюсь! Твой дядя Лёня. В миру — Утёсов”.

Однажды во время очередного приезда в Одессу Утёсов достаточно серьёзно заявил: “Я мог стать отцом Андрея Миронова”.

А вот письмо десятилетнего Андрея матери на гастроли: “Здравствуй, дорогая Мамочка! Ты просила меня написать, как мы живём. Мы живём хорошо и с папой совсем не ссоримся. В доме всё в порядке. Тебя, наверное, интересует, как я выступал? Это был очень большой и интересный концерт (что я совсем не ожидал)… Народу было очень много, и совсем неожиданно пришёл папа. Вначале я, конечно, очень волновался, но после первого выхода почти всё прошло. Принимали весь концерт хорошо, даже очень хорошо. В 1-ом отделении я делал 2 свои пантомимы, которые всем очень-очень понравились (много хлопали). Я объявлял много номеров и поэтому был вроде ведущего. Во 2-ом отделении мы с Толей Макаровым (кстати, очень способный парень) делали три сценки: “как в разных странах мира отвечают на урок”. Об этой сцене, между прочим, и написано в газете. (Мы тебе её посылаем). Мамочка, вообще, я остался очень доволен, что всё-таки прилично получилось. В театре мне даже объявили благодарность. Сегодня я туда схожу и возьму копию приказа (это нужно для поступления в ВУЗ)”.

Десятилетний человек уже знал, в какой институт он будет поступать!

А вот первая попытка сняться в кино — в фильме “Садко”, предпринятая летом 1952 года, не удалась. Отобранный сыграть в массовке будущий актёр был забракован режиссёром Александром Птушко, который рассердился, увидев самовольно надетую Андреем под сценический костюм рубашку — будучи очень чистоплотным, мальчик не решился надеть хламиду из дерюги прямо на голое тело.

В дальнейшем родители полагали, что Андрей станет переводчиком — хорошо усваивался английский язык. Да и когда Александр Менакер, прознав про намерение сына пойти по стопам родителей, привёл Андрея к знаменитой вахтанговке Цецилии Львовне Мансуровой, молодой человек так переволновался, что, едва встал в позу и начать читать положенную басню, как у него носом пошла кровь.

И всё-таки ничто не помешало ему стать надеждой Щукинского училища, а затем — после первого же появления в спектакле “Над пропастью во ржи” — звездой московского Театра сатиры.

Актёрская судьба Андрея Миронова сложилась так, как он хотел: “Когда успех — это результат долгой борьбы, трудностей, неудач, когда он становится справедливым завершением актёрской судьбы, тогда он — награда и счастье”.

14 августа 1987 года свой последний спектакль на гастролях в Рижском театре оперы и балета Андрей Миронов доигрывал уже без сознания за кулисами — но он дочитал монолог Фигаро до конца — уже на пути в смерть.

Незадолго до этого в Москве Андрей Миронов снялся в телеспектакле “Белые розы, розовые слоны…” по одноимённой пьесе американского драматурга Уильяма Гибсона. Людмила Чурсина, его партнёрша в этом спектакле, сама искала второго главного героя. Звонила, встречалась с актёрами, давала читать пьесу. Но, увы, кто-то сетовал на нехватку времени, кто-то находил другие причины, но витал в воздухе непроизнесённый вопрос: зачем это, да разве это наши проблемы? День съёмок был уже почти назначен, когда Чурсина решила отдать пьесу Андрею Миронову. У него был трудный день, два спектакля, репетиция, съёмка, он устало сказал: “Прочту — тогда скажу, но заранее прошу меня извинить, слишком много дел и все первоочередные”. И уже наутро позвонил: “Когда начинаем?”. На съёмках он работал — дубль за дублем, один интереснее другого, все удовлетворены, а он все говорил: можно лучше, надо лучше. И повторяли, повторяли, повторяли… Режиссер Ион Унгуряну сказал ему, улыбаясь: “Ты всё-таки удивительно лёгкий артист, Андрей, ну просто фантастически лёгкий”. Миронов тихо ответил: “Это потому, что у меня всё сердце в шрамах…”. Это была самая последняя роль великого артиста. Он не увидел ни одного смонтированного фрагмента — сразу после съёмок уехал на гастроли.

Последняя фраза его героя в этом телеспектакле — “Куда все уходят?..”.

Юлий Пустарнаков, специально для сетевого издания “Учительская газета”.