Кто вынес приговор о смерти Иешуа?

Из Евангелий известно, что последнее слово в приговоре о казни Христа принадлежало Пилату, который хотя и не желал, но вынес смертный приговор Христу. Одновременно отмечается, что иудейский синедрион страстно хотел казнить Иисуса, а основная масса иерусалимского народа поддержала приговор. Повествование Булгакова местами напоминает эту евангельскую ситуацию, но присмотримся внимательнее к булгаковскому Пилату.

Писателем он назван в полном соответствии с историческими источниками – пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат. Прокуратор – это официальная римская должность правителя и лица, ответственного за сбор налогов в пользу Рима. Напомню, что завоеванная Иудея была в те времена римской провинцией, поэтому Пилатова власть была наивысшей, особенно в вопросах такого рода.

Сам себя герой величает всадником Золотое Копье. Всадник – это знатное римское сословие, своего рода элита. К примеру, всадником был Цицерон.

На заре язычества не было зрительных образов богов, а существовали символы, обозначающие того или иного бога. Символом Марса было копье. Скорее всего, Золотое Копье определяет бога, которому, будучи язычником, поклоняется Пилат. Известно, что языческий Марс (Арес) был воплощением всех ужасов войны. Он никогда не разбирал, на чьей стороне справедливость, и старался только увеличить число жертв и усилить смятение. Отсюда можно предположить, что писатель, выбирая прозвище герою, стремился отметить воинственность Пилата, доходящую, как и у Марса, до кровожадности. Не случайно герой романа первосвященник Каифа характеризует Пилата как “губителя”. Тем самым ершалаимский священник немного приоткрывает тайну последнего решающего слова о казни Иешуа. Губитель – очень емкое и образное слово, в библейском словаре употребляется только в адрес сатаны.

Описывая Пилата, писатель все время обращает наше внимание на какую-то особую звериную сущность этого человека. Булгаковский Понтий напоминает волка, попавшего в капкан. В глазах которого – пугающая звериная злоба, злость и одновременно страх и ужас. Автор отмечает испуг Пилата неоднократно, а его трусость выводит как самый главный человеческий недостаток. Кого же так испугался Пилат? Вначале приходит мысль, что он испугался кесаря, т.е. более сильного человека, наделенного большей властью, чем он сам. Это первое впечатление сменяется недоумением. Мог ли смелый Пилат, не пугавшийся никого в самых страшных сражениях, испугаться человека? Присматриваясь, постепенно начинаем замечать, что прокуратор чувствует присутствие рядом с собой какой-то силы, которая, овладевая им, наводит на него этот ужасный страх. Отсюда Пилатовы “видения” страшной беззубой головы кесаря, скорее, можно воспринимать как чужое наваждение, с которым на первых порах справился прокуратор.

Пилат все время нервничает, корчится в каких-то странных гримасах, и, чем дальше, тем ужаснее становится выражение его лица. По мере приближения принятия решения о смертной казни Пилата, помимо физических, начинают мучить и моральные, духовные корчи. Его поведение становится противоречивым. После того как Марк Крысобой побил Иешуа, в тексте появилось описание страданий не Га-Ноцри, а Пилата: “Вспухнувшее веко (Пилата) приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым”. Он так и сидит страдающий и “одноглазый”. Создается впечатление, что побитым оказался не подследственный, а судья.

Болезнь и все, что связано с ней, придуманы автором для того, чтобы ослабить “сильного” Пилата. Писатель специально ставит своего героя в ситуацию, где самый “сильный мира сего” беспомощен. Попробуем разобраться в “истории Пилатовой болезни”. Если воспринимать ее впрямую, то удивляться не приходится. Булгаков, являясь профессиональным врачом, очень точно описал состояние человека во время мигрени, когда нестерпимо болит та или иная часть головы. “Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь…От нее нет средств, нет никакого спасения”. Болезнь прокуратора непростая. Средств для ее излечения нет. Для избавления от прокураторовой гемикрании нужен не врач, а некто иной. Эта мысль для писателя крайне важна, он дважды возвращается к ней:

– Сознайся, – тихо по-гречески спросил Пилат, – ты великий врач?

– Нет, прокуратор, я не врач, – ответил арестант…

И далее:

– Итак, ты врач?

– Нет, нет, – живо ответил арестант, – поверь мне, я не врач.

Если Иешуа не врач, но избавил от этого тяжелого недуга прокуратора, то кто же, по мнению писателя, его герой? Как характеризовать Га-Ноцри и понимать мгновенное избавление прокуратора от страшных мук? Писатель осторожно подсказывает нам. Болезнь он называет “непобедимой”. Следовательно, ее можно только победить. Отсюда Пилату нужен не целитель, а победитель.

Поскольку, по словам автора, Пилатову болезнь может излечить “только смерть”, задача, стоявшая перед Га-Ноцри до излечения прокуратора, намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Избавив Пилата от “непобедимого” недуга, он как бы побеждает смерть. Иешуа совершает своеобразное чудо, свойственное не человеку, но божественной сущности.

Смерть, которую в Пилатовой “непобедимой” болезни побеждает Га-Ноцри, принес на землю сатана. Действиями и мыслями Пилата руководит не кто иной, как князь тьмы – сатана, названный в романе Воландом. Именно воздействие Воланда на Пилата и определяет прокураторово противоречивое поведение на суде, в этом заключается Пилатова “болезнь”.

В беседе на Патриарших Воланд раскрывает свое таинственное присутствие в сценах библейских глав. Он сообщает редактору и поэту: “…я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но только тайно, инкогнито…” И хотя в библейских главах романа Воланда нет, автором отмечается рядом с Пилатом присутствие “нечто”. Оно постепенно порабощает его, поэтому Пилат ощущает постоянные тоску и страх.

Невидимое присутствие сатаны зафиксировано Булгаковым в деталях, связанных с Воландом, которые “переходят” из современных глав в библейские. Одной из таких “кочующих” деталей является плащ таинственного профессора. “Один раз он (Пилат) оглянулся и почему-то вздрогнул, бросив взгляд на пустое кресло, на спинке которого лежал плащ. Приближалась праздничная ночь, вечерние тени играли свою игру, и, вероятно, усталому прокуратору померещилось, что кто-то сидит в пустом кресле”. Особую мистику всей сцене придает плащ, небрежно брошенный в кресло. Он – образная деталь, объединяющая две части повествования – библейскую и современную; общая часть костюма и Пилата, и Воланда. Плащ объединяет героев не только предметно, но и по смысловому подтексту. Кровавость внутреннего подбоя Пилатовского плаща образно соединена со страшной кровавой сущностью воландовых поступков. Тяжелой черной тучей присутствует над Ершалаимом черный плащ Воланда, распространяющий свою страшную черноту над Лысой горой в момент казни.

Мистика усиливается автором в последующих сценах. Невидимый Воланд вершил свое черное дело во дворце Ирода Великого, но чуткий Матфей, приведенный Афранием в покои Пилата, ощутил страшное присутствие таинственного “нечто”. Ощущая присутствие Воланда, Левий не сел в кресло, внешне стоящее пустым, но “занятое” духом зла. “Сядь”, – молвил Пилат и указал на кресло. Левий недоверчиво поглядел на прокуратора, двинулся к креслу, испуганно покосился на золотые ручки и сел не в кресло, а рядом с ним, на пол”.

Внутри Пилата как бы столкнулись два начала – личная воля и власть обстоятельств, где обстоятельства могут меняться по воле человека, если волей распоряжается он сам, а не другой. Здесь читается своеобразное предостережение автора. Он как бы говорит, что случившееся с Пилатом может происходить в нормальных жизненных обстоятельствах. Человек сам выбирает, с кем он – с Богом или с Его противником. Правильный выбор так же, как и любовь, нужно суметь сохранить в себе, если хоть раз покривить душой, то пенять останется только на себя.

Нельзя не отметить, что булгаковский Пилат пытается сопротивляться Воланду, это заметно и в его противоречивом поведении, и в двусмысленных вопросах к Иешуа. Словесному монологу Понтия порой не соответствуют, а иногда и прямо противостоят его действия. Помогая понять вынужденную двойственность сущности Пилата, писатель раздваивает мысли прокуратора на два противоположных ряда. “Мысли понеслись короткие, бессвязные и необыкновенные”. Их необыкновенность в том, что в поток Пилатовых мыслей вклиниваются чужие. Они овладевают вначале мозгом Пилата, а затем телом и его действиями. Прокуратор думает сам о себе, что ум “уже не служит мне больше”. В голове у Понтия два потока все время противоборствующих или сталкивающихся мыслей. Один поток мыслей приносит определенную информацию, против которой другой ряд мыслей пытается бороться. Автор замечает, что прокуратор сам не всегда понимает “свои” мысли и это его особенно пугает.

По логике авторского повествования, решение о смертной казни принял не Пилат, но Воланд, он виноват в смерти Иешуа. Прокуратор был всего лишь жертвой или орудием выполнения Воландового решения. Сатана использовал Пилата для воплощения задуманной им казни. Однако при этом вина Воланда как бы смягчается особым отношением автора к этому самому отрицательному герою всех времен и народов. Образ булгаковского сатаны и сопровождающих его лиц не вызывает отрицательных эмоций.

Булгаковский виновник смерти Иешуа, являясь ведущим мистическим действующим лицом современных глав романа и ни разу не названный в библейских главах, не имеет себе аналога в литературе и тем более отсутствует на страницах Евангелий. Но присущие ему черты, собранные автором в оригинальную конструкцию его личности, проступают во многих книгах Библии, особенно апокалиптического характера. Булгаковский сатана в какой-то степени сродни врубелевскому Демону, гордому падшему ангелу. В нем читается образ блудного сына, возвращения которого ждет Всевышний Отец. Видимо, отсюда те многочисленные апокалиптические мотивы и перепевы образа Воланда с библейскими апокалиптическими книгами.

Галина ДЕРБИНА