Кто над нами вверх ногами? «Евгений Онегин» в Екатеринбургском театре оперы и балета: про Чайковского забыли

На афише оперы «Евгений Онегин», премьера которой состоялась в Екатеринбургском театре оперы и балета в конце сезона, изображена усадьба, очевидно, Лариных. Усадьба вполне современная, с бассейном и газонами, правда, перевернутая вверх ногами. Как и положено афише, она подсказывает зрителю, к чему готовиться. В данном случае недвусмысленно намекает, что будут перевернуты его, зрителя, представления о классическом произведении Пушкина и Чайковского.

Начну с конца. В гардеробе, этом средоточии зрительских впечатлений, симпатий и антипатий, всегда можно «подслушать» что-то оценочно-важное. Женщина средних лет, укутываясь в полосатый шарфик, «брызжет слюной»: «Ужас: Ленский признается Ольге в любви в каком-то корыте, явно обкуренный! И здесь – масс-культура! Мы столько гадости по телевизору видим, а тут и в театре подсовывают всякую фигню!» Другой полюс впечатления. Девушка стоит, счастливо закрыв глаза: «Я готова еще три часа на таком спектакле просидеть, нет, даже четыре!»Прошло уже некоторое время после знакомства с осовремененным «Евгением Онегиным», но мне до сих пор трудно обозначить свое отношение к этой работе. Одно могу сказать без сомнений: я не пожалела, что посмотрела спектакль. Я бы жалела, если бы его не посмотрела.Сразу хочу отвести обвинения в масс-культуре. Это понятие означает продукт, исходно рассчитанный на удовлетворение простых эстетических и развлекательных потребностей. Вряд ли создателей спектакля можно упрекнуть в потакании вкусам большинства. Это эксперимент, создатели его осознанно шли на риск быть непонятыми. Сегодня массовой культурой скорее можно считать приторно традиционные пейзажики и попахивающие затхлостью оперетки.Но эксперимент эксперименту рознь. Есть в Екатеринбургском театре оперы и балета «Борис Годунов» в постановке Александра Тителя, где форма и содержание слиты воедино, где музыка, написанная полтора столетия назад, зазвучала актуально, когда с героев сняли кафтаны и сбрили бороды. А вот «Евгений Онегин» желаемой гармонии не достиг, здесь то и дело выпирают острые углы, о которые цепляется и даже ранится зрительское восприятие.Самим фактом перенесения старых сюжетов в современный антураж сегодня никого не удивишь. Более того, приемом стали пользоваться столь часто, что он уже раздражает. Примета современного искусства: маркеры времени отменены. Создатели «Онегина», а это в основном иностранная команда: режиссеры Дитер Каэги, Геральд Штольвицер, художники Дирк Хофакер, Томас Мэркер (получилась «энциклопедия русской жизни» глазами преимущественно немцев), – продекларировали, что их цель – рассказать универсальную историю о неразделенной любви, вне исторического контекста. Зацепка за временной момент условна. Вроде бы 60-е годы прошлого столетия, судя по одежде, прическам персонажей, крутому для сельской местности мотоциклу и типичной для тех лет танцплощадке. Но при чем здесь снопы, символизирующие Русь скорее пушкинской эпохи? Безвременье спектакля выглядит странным, не до конца выдержанным и вызывает недоумение.Образы героев снижены и упрощены. Прежде всего это касается Евгения Онегина, который абсолютно лишен индивидуализма, а вместе с тем и индивидуальности: упор делается на типичность, а не на особенность. На мой взгляд, усредненность не приобретение, а потеря.Отношения героев в третьем действии приобретают характер любовной схватки. Еще одна черта нынешнего времени – любовь как борьба. Как будто это единственная или самая достойная ипостась чувства. Татьяна буквально хлещет Онегина словами, отталкивает, чтобы через секунду рвануться к нему и впиться поцелуем… Лиризм Пушкина – Чайковского растворяется в буйных эмоциях и внешних страстях. Но буду справедлива: накал чувств героев не может оставить равнодушным.Вообще на протяжении спектакля нас постоянно загружают эмоциями. Но вызывает их не содержание, а скорее форма. Вас постоянно тормошат, будоражат, удивляют. Да, и последнее тоже, хоть театр вроде бы и не цирк. Перед встречей Онегина и Татьяны на светском рауте на сцену опустился зеркальный занавес. В отражении зрители увидели самих себя. Сцена как бы ушла в зал, став вдвое больше, а зал вышел на сцену. Театр полон, ложи блещут! Красиво, впечатляюще. Со своего одиннадцатого ряда я различала сидящих в первом ряду «культурных» начальников. Мы словно оказались на сцене, герои же пришли к нам: мужчины во фраках, женщины в нарядных платьях бродили меж рядов, как на светской тусовке. Прием соединения сцены с залом, мягко говоря, ненов, но здесь был ох как эффектен!Что ж это мы все о нарядах, декорациях, световых играх? Да потому что в данном спектакле именно формальный пласт выходит на первый план. Полное торжество режиссера и художника! А где же знаменитая музыка? Ее «забивал» активный внешний фон. Постоянно ловила себя на желании закрыть глаза, отключить изображение и просто слушать. Но агрессивная режиссура не позволяла зрителю побыть наедине с Чайковским.Спектакль завершен. Зритель уходит в свой мир. Но спектакль продолжается – в каждом по-своему. Во мне он звучал диалогом-спором о том, каким должен быть современный театр. Музеем? Заповедником? Местом, куда можно вырваться из суеты, чтобы «забыть о том, быть или не быть быту», соприкоснуться с тонкими энергиями? Или реальным «полем сражения», где идет схватка за наши души, куда вторгается вездесущая действительность, чтобы предстать в самом остром своем варианте? Не знаю. А почему бы ему не быть разным? Между прочим, афиша екатеринбургского оперного это позволяет.Екатеринбург