Кто кому поводырь? Научиться писать и читать можно уже в ясельном возрасте

Как известно, Россия заняла одно из последних мест в мире по грамотности школьников. Можно спорить о критериях грамотности и их соответствии отечественным традициям, а можно совсем по-новому взглянуть на саму проблему, как это сделала в своем докладе в Психологическом институте имени Л.Г.Щукиной Российской академии образования Наталья Крылатова. Необычность ее подхода и открытия прежде всего в том, что автор – слепоглухая воспитанница Загорского детдома, ученица выдающихся ученых психолога Мещерякова и философа Ильенкова, а ныне счастливая мама и бабушка. Вместе с мужем Юрием Крылатовым Наталья вырастила двух дочек – Хильду и Эвальдину, обучая их на дому. Сейчас девочки учатся в московском мединституте, старшая Хильда уже замужем, растит четырехлетнего Ярослава.

Собственный опыт развития по уникальной педагогической системе Мещерякова – Ильенкова, преломленный затем в самобытном опыте воспитания дочек, стал фундаментом научных открытий Натальи Крылатовой.

В основе сегодняшней публикации – ее доклад на недавней психологической конференции по проблемам грамотности.

Ольга МАРИНИЧЕВА

течественная педагогика потерпела крупную неудачу, выявившую серьезный кризис. Мне, как россиянке, обидно за страну. Как психологу – вдвойне за отечественную психологию и втройне за то, что неудача именно в тематике, над которой я проработала свыше двадцати лет.

Итак, моя позиция в том, что конфуз по части чтения произошел потому, что грамотность до сих пор не признана составной частью психики, а только педагогическим параметром и, следовательно, объектом сколько-нибудь серьезного внимания со стороны психологов не стала. Это не голословное утверждение, это факт, что ни в одном из трех изданий «Психологического словаря» нет статьи «Грамотность», нет определения, не говоря о признаках, свойствах, функциях, структуре и т.д. Может возникнуть вопрос: какое, дескать, имеет значение, есть в словаре такая статья или нет? Большое, отвечу я, принципиальное: где нет вразумительного, научно состоятельного определения, там нет и четкого смысла, и каждый волен толковать вкривь и вкось, как заблагорассудится, кто во что горазд. Поэтому и путают люди грамотность с чтением, поэтому и программы для начальной школы составляются так, что обучение грамотности начинается с обучения чтению, как будто это не два разных понятия, а одно и то же. Не всем понятно, что это заблуждение, зато его плачевный результат не заставил себя ждать. Вот почему я не согласна с традиционным подходом.

У психологии, как известно, предмет исследования незримый: ни рассмотреть, ни стетоскопом прослушать. Такие неудобства обескураживают зрячих, но не слепых. Вспомните, у Герберта Уэллса возомнивший себя всемирным диктатором человек-невидимка при встрече со слепым обнаружил бесполезность, бессилие своего оружия – невидимости и позорно бежал. Так и проблема грамотности спасовала перед моей слепоглухотой. Я обнаружила, что в основе грамотности лежат не зрение, не слух и даже не устная речь, а то, что я назвала проприосенсорными моделями дуплексных знаковых матриц. (Расшифрую этот термин позже.) В составе психики такие модели организованы в единую иерархически стройную структуру, функционально ориентированную на кратность индивида культурно-письменной традиции. Это относится ко всем людям без исключения, а не только слепоглухим.

Возникло гипотетическое предположение, что сформировать такую структуру возможно не только традиционным путем. За отсутствием других возможностей провести эксперимент я начала с того, что обучила своих детей с младенческого возраста дактилологии – пальцевой азбуке. Дактилология сочетает в себе признаки сходства как с устной, так и письменной речью, потому что функционально ориентирована на оперативное общение, а по форме построена по орфографическому принципу. Психологи знают, что она работает исключительно при наличии грамотности. Так вот я убедилась, что при помощи дактилологии возможно формировать грамотность задолго до того, как дети научатся читать и писать. Поэтому мои дети оказались грамотными еще в ясельном возрасте. Далее их психическое развитие двинулось такими шагами, что не понадобилась школа.

Грамотность – это ориентированная на кратность индивида культурно-письменной традиции функциональная структура в составе психики, состоящая из проприосенсорно-дуплексных знаковых матриц.

Теперь постараюсь объяснить. Сперва о дуплексе. В физике управляемых и саморегулирующихся систем есть понятия прямой и обратной связи. Прямой связью называется влияние управляющего элемента на управляемый, а обратной – то же плюс встречное влияние управляемого на управляющий, что позволяет вносить коррективы в процесс управления, и взаимодействие элементов становится обоюдным и обратимым. А в теории связи существует относительно родственный термин «дуплекс»: это такой тип связи, при котором имеет место параллельный встречный обмен информацией, делающий связь обоюдной. Поскольку деятельность человека происходит как в психическом плане, так и в физическом, то это возможно только при условии такого дуплекса, т.е. обратимости между идеальным и материальным, как говорят философы, или между физическим и психическим, как говорят психологи, или иначе – между моторным и сенсорным. И особо важно назвать конкретно ту сенсорную модальность, в которой такая обратимость возможна. Понадобилось вычислить среди известных сенсорных модальностей такую, которая обладает обратимостью, а это не самоочевидно. По крайней мере психологов не заинтересовал этот вопрос, мне же эта сфера сенсорики просто оказалась ближе и доступнее в силу особенностей жизни и общения. Смотрите: в области слуха обратимость невозможна, так как человеческое ухо не способно издавать звуки, глаз тоже не синтезирует изображений ни на холсте, ни даже на собственной сетчатке; обоняние не синтезирует пахнущих веществ в носу, а язык не создает во рту ни сахара, ни сладкого вкуса от него, да и осязанию не под силу сделать ту или иную поверхность гладкой или шероховатой, горячей или холодной, мокрой или сухой.

Конечно, развитое воображение профессионального художника помогает ему «увидеть» картину на пустом загрунтованном холсте, но ему понадобятся руки, кисти и краски, чтобы эту картину материализовать и чтобы ее смогли увидеть другие. Композитор тоже способен «услышать» воображаемую музыку, но и ему понадобятся руки в сочетании с клавишами либо струнами, чтобы эта музыка реально зазвучала и стала доступной слуху других. Но такое взаимодействие между зрением или слухом с внешним миром трудно признать обратимым, слишком уж оно опосредовано участием неких орудий труда. Таким образом, список сенсорных модальностей, которые считаются основными, исчерпан, и искомое среди них не найдено. Физиологи так называют группу рецепторов, ориентированных на изменения внутри собственного тела индивида. Наиболее заметно так называемое «мышечно-двигательное чувство». Пользуюсь кавычками потому, что сама вижу здесь не одно, а комплекс разнообразных ощущений, как минимум трех по традиции собирательно называемых кинестезией:

Во-первых, это диностезия – ощущение силы противодействия внешних объектов моим собственным мышечным воздействиям. Объясню.

Согласно третьему закону Ньютона силы действия и противодействия равны по величине. Следовательно, оказывая давление рукой на какой-либо предмет, я ощущаю не только собственное усилие нажима, но и абсолютно равное ему, согласно названному закону, встречное противодействие, и воспринимаю силу этого противодействия самым естественным образом.

Во-вторых, космостезия – ощущение окружающего пространства в пределах доступности через прикосновение. В жаргоне слепых этот канал восприятия условно называют инструментальным осязанием. Например, слепому доступно при помощи трости «осмотреть» самолет или автобус и тем самым получить представление как о его форме, так и о размерах. «Осмотр» производится в сочетании с неким комплексом движений, в ходе которых ощущению поддаются направление и дистанция перемещения в пределах доступного пространства. Этим путем можно «осмотреть» тот или иной объект не только извне, например, тот же самолет, но и изнутри.

И в-третьих, хроностезия – ощущение изменений, происходящих во времени с тем или иным объектом в пространстве. Например, стоя на палубе корабля, слепой может ощущать не только качку, но и ее периодичность; ощущение пульса тоже воспринимается как ряд толчков, следующих через определенный промежуток времени и необязательно через осязание, так как нащупать пульс можно и сквозь рукав; этим же каналом я легко узнаю, включен ли системный блок компьютера, достаточно прикоснуться к его корпусу и ощутить характерное «гудение». Воспринимаемые колебания, вибрации и качки происходят во времени и дают представления о том, насколько медленно или быстро они происходят. То есть ощущение времени через те же мышцы.

Вся перечисленная триада (диностезия, космостезия, хроностезия) собирательно именуется кинестезией, я тоже часто употребляю этот термин, который давно узаконен. Но нередко бывает, что в комплексном восприятии внешнего присутствуют и активно участвуют и другие «темные» чувства, например, чувство гравитации, чувство равновесия, ощущение ускорения или замедления движения и др., о которых я знаю меньше, но ощущаю, например, в лифте или машине, когда скорость ее движения изменяется, или при повороте. Вот почему общепринятый в физиологии и психологии термин «проприосенсорика» является достаточно емким и адекватным, хоть и недостаточно однозначным, и подходит к тому, о чем я веду речь. В общем и целом можно сказать, что восприятие внешнего посредством комплекса внутренних ощущений может выражаться через парафраз известной поговорки средневековых схоластов: чтобы познать внешний мир, пропусти его через себя.

Таковы сенсорная природа и дуплексный характер определяемой структуры психики, остается лишь сказать о ее составе.

В конце 50-х годов вплотную к этой структуре приблизился выдающийся отечественный психолог Н.И.Жинкин, но обошел ее стороной. В частности, он сказал, что в психологическом механизме речи имеют место речевые кинестезии (а они, как ясно из сказанного выше, могут функционировать в режиме дуплекса между мышечно-двигательным и мышечно-чувствительным, это и есть проприосенсорный дуплекс. – Н.К.), которые, по всей вероятности, никакой существенно важной роли не играют. В значительной мере эта оценка – личная позиция Николая Ивановича, которого просто не заинтересовала находка, и он не счел нужным уделять ей больше внимания. Я полагаю, что напрасно. Широко известен факт, что оглохшие люди обычно на всю жизнь сохраняют достаточно внятную устную речь, и это возможно в силу тех же упомянутых Жинкиным «речевых кинестезий». Однако этим вряд ли их функции исчерпываются. Трудно поверить, чтобы в составе исследованных им психологических механизмов речи столь сложная структура существовала лишь на случай возможной потери слуха в качестве запасного средства возмещения и компенсации и, пока этой потери не случилось, жила бы в бездействии. Функция, несомненно, это внутренний подсознательный самоконтроль, но при наличии слуха он не является единственным и потому вниманием обделен.

Очевидно, Жинкин имел в виду кинестезии устной речи, основанные на знаковой матрице, построенной по фонематическому принципу, так как слышащим людям удобнее в повседневном общении пользоваться устной речью. Этот механизм – самый древний, он существует с тех пор, как люди обрели членораздельную речь, а по мнению ученых, это произошло несколько десятков тысяч лет назад, еще у кроманьонцев, а возможно, и раньше, еще в палеолите. Однако эта фонематическая знаковая матрица не является единственной. Матрица, основанная на орфографическом принципе, тоже известна очень давно, возможно, около шести тысяч лет назад, т.е. со времени возникновения клинописи. Нередки до сих пор случаи, когда грамотный человек, утрачивая слух и возможность речевого общения с окружающими (например, при параличе или глубоких поражениях органов речи), сталкивается с необходимостью общаться посредством записок, и в его жизни происходит вынужденная перестройка всего внутреннего речевого механизма.

Что касается пресловутого антагонизма между материальным и идеальным, то я убеждена: он надуман, ибо вряд ли нужно доказывать, что душе без плоти место в раю, а плоти без души – в гробу. Пока человек жив и пребывает в этом мире, идеальное с материальным в нем не только мирно уживаются и сосуществуют, но и сотрудничают, взаимно обусловливая друг друга в неделимом единстве, нарушить которое может только смерть, поэтому любые попытки отделять психическое от физического и обсуждать по отдельности я считаю разговорами о мертвом, а не о живом. Психология тем и отличается от патологоанатомии, что изучает живое. Точка соприкосновения и взаимодействия психического с физическим и есть главная моя находка. Обнаруженные проприосенсорные дуплексные знаковые матрицы представляют собой тот сообщающийся сосуд, через который протекает взаимодействие разных форм существования живой физической плоти с собственно психическим.

Вот выводы, основанные на моем опыте: проприосенсорно-дуплексная гипотеза грамотности позволяет построить соответствующую альтернативную дидактику, а дети, обученные на ее основе, способны в ясельном возрасте овладевать азами элементарной грамотности, в дошкольном – накопить зрелую технику чтения и современной десятипальцевой (скоростной) машинописи, даже зрелой письменной речи, в начальной школе освоить латынь, греческий и другие древние языки, и далее постигать основы наук с опорой на прочный фундамент.

(Доклад напечатан в сокращении)

Комментарий специалиста

Для меня было настоящим подарком познакомиться с этим докладом. Я знал Наташу, тогда еще Корнееву, студенткой, когда учил английскому языку знаменитую четверку слепоглухих ребят, в ту пору студентов психологического факультета МГУ. Но я не знал Наташу-исследователя. Это высококачественный текст настоящего, зрелого ученого.

На меня глубокое впечатление произвели ее ссылки – прежде всего на лингвиста Жинкина, который стоял у истоков отечественной психолингвистики. То, что она заметила глубокую мысль в одном из «проходных» высказываний ученого и блестяще эту мысль развила, свидетельствует, как глубоко и серьезно она читает научные труды, применяя их к своему уникальному опыту мамы. Доклад Наташи Корнеевой-Крылатовой – это введение в ее жизнь, ее опыт, по-прежнему, к сожалению, малоизвестный читателю.

Поворотной ситуацией для ее открытий стало то, что родившиеся со зрением и слухом здоровые ее дочери были понуждаемы необходимостью научиться разговаривать с незрячей и неслышащей мамой с помощью пальцевой буквенной азбуки – дактилем (то есть когда «говорящий» изображает ту или иную букву в ладонь «слушающего» разными комбинациями пальцев). А это значит, что они, по сути, сначала научились писать (начиная уже с семи месяцев от роду!), складывая слово. А значит, и читать тоже. Иначе они просто не умели бы говорить со своей мамой.

Этот поставленный жизнью довольно жестокий эксперимент блистательно подтверждает, что у человека есть огромные резервы развития, никак еще не задействованные в педагогике. Что научиться писать и одновременно читать можно уже в ясельном возрасте без перегрузок и напряжения.

И еще: Выготский говорил как о катастрофическом для развития разрыве между временем освоения ребенком устной – и только затем письменной речью. Как видим, в опыте Крылатовых эта катастрофичность снята, что дало мощный скачок в развитии Хильды и Эвальдины, самостоятельно, с помощью родителей, овладевших всей школьной премудростью, а затем без всяких репетиторов сдавших на «отлично» вступительные экзамены в мединститут, где сейчас блестяще учатся.

Наташе и ее мужу Юрию Крылатову удалось создать методику того, что издревле присутствовало в опыте человечества лишь в описаниях.

Глубокое, системное, человековедческое, междисциплинарное научное оправдание для своей собственной сенсационной важной для педагогики и психологии практики – вот что я вижу прежде всего в этом докладе, ничуть не умаляя оригинальности и значимости авторской постановки проблемы грамотности вообще.

Борис БИМ-БАД, академик РАО, доктор педагогических наук