Кшиштоф ЗАНУССИ: В Сибири я понял, что Чехов жив

Он мог бы сделать карьеру выдающегося лингвиста, зная к своим 23 годам восемь языков – английский, немецкий, французский, испанский, итальянский, чешский, русский и, разумеется, свой, польский. Или стать писателем, будучи автором мемуарно-публицистических книг «Пора умирать», «Между ярмаркой и салоном», «Как нам жить? Мои стратегии». Интересен он и как педагог-новатор, который много преподает и открыл ряд частных школ. Наконец, наш собеседник незауряден как профессиональный философ, мыслящий свежо, образно, порой провокационно и парадоксально…Но мир знает Кшиштофа Занусси как выдающегося режиссера, сценариста, продюсера, обладателя «Золотого льва» Венецианского кинофестиваля, приза за режиссуру Каннского фестиваля и главной награды Московского международного кинофестиваля. Его фильмы «Структура кристалла», «Семейная жизнь», «Защитные цвета», «Константа», «Год спокойного солнца», «Жизнь как смертельная болезнь, передающаяся половым путем» стали классикой мирового кино.

Занусси 78 лет. Он заглянул в Москву «всего на минутку» проездом из Новосибирска и Екатеринбурга на пресс-конференцию в международном мультимедийном пресс-центре МИА «Россия сегодня». Смущенно улыбаясь, признался, что в последнее время спал едва ли по три часа в сутки. И уточнил:- Моя мама дожила почти до ста лет. Она мне как-то сказала: «Кшиштоф, недостойно умирать здоровым. Здоровье надо употреблять. Если ты здоров, работай», – Занусси лукаво смотрит поверх очков. – Здоровье в банк не положишь. Пока я кому-то нужен, могу рисковать и не поспать несколько ночей.- Пан Кшиштоф, мы знаем, что в самом разгаре съемки вашего фильма «Эфир», а вы покидаете съемочную площадку и летите в Сибирь и на Урал. Зачем?- Да. Я на три дня удрал со съемок. Дезертировал (улыбается. – С.Р.). Не мог не посетить Новосибирск, который сыграл важную роль в моей жизни. Отношение к России сформировалось у меня именно после моего первого визита в Новосибирск почти 40 лет назад, когда я поехал в этот город с первой моей картиной – в 1969 или 1970 году. Я попал в Академгородок и увидел такую русскую интеллигенцию! Я понял, что Чехов всегда жив. Что такая Россия существует. У меня сохранилось теплое чувство к сибирякам. Они захотели показать мою автобиографическую картину «Галоп».С огромным удовольствием раздавал автографы на своей новой книге «Как нам жить? Мои стратегии», которую издали на русском языке. Это для меня огромная радость и огромная честь. Я заметил, что и в Сибири, и на Урале книги читают. В том числе и молодые люди. Это приятное открытие. Человек кино всегда испытывает некие комплексы перед писателем. Литераторы существуют тысячи лет, а нам, киношникам, всего сто лет. Если распишусь на афише или на кассете со своим фильмом – это банально. А вот на книге!- В Новосибирске вы показывали фильм «Галоп», снятый более двадцати лет назад. Почему именно его?- Это автобиографическая картина, в которой я рассказываю о своем детстве. Мое детство проходило в мрачные сталинские времена – конец 40‑х – начало 50‑х годов. Для меня открывался мир глубоко ненормальный. Мне было и интересно, и страшно. Картина «Галоп» в России почти не показывалась. Сейчас есть русские субтитры, и ее можно посмотреть. Я снимал трагическую комедию и радовался, что люди смеялись или грустили именно там, где я на это надеялся.- В Екатеринбурге вы представляли книгу «Как нам жить? Мои стратегии». Встречались с читателями. Какие вопросы задают в провинции мэтру мирового кинематографа?- По-польски название моей книги звучит смешно, но издатель в России попросил сделать его серьезным. По-польски звучит так: «Стратегия жизни, или Как заработать на печенье». У нас есть общие проблемы, связанные с детством, юностью, зрелым возрастом, со старостью. Могу уже более компетентно рассказывать о проблемах пожилых людей, потому что я один из них (улыбается. – С.Р.).Вообще меня приятно удивляет, что даже в самых отдаленных уголках России люди задают очень серьезные вопросы. В нашей жизни, где столько новых технологий, когда даже серьезные вопросы пробуют утрамбовать в одном SMS, как бы упростив все проблемы, есть страны, где люди еще способны построить развернутую фразу, умеют в мелочах разглядеть глубину проблемы. Меня радовали вопросы читателей и зрителей. Они были живые, неформальные. Я понял, что не зря поехал в Сибирь и на Урал.- Можно задать одновременно пафосный, но и распространенный вопрос: какова роль художника в современном мире? Для чего вы снимаете кино?- Я в своей книге цитирую анекдот-притчу, которую услышал в России. О том, как святой Петр принимает только что умершую душу у ворот рая. А умерший задает вопрос: «Святой Петр, зачем это все было, вся моя жизнь?» «40 лет назад, – ответил Петр, – ты сидел в каком-то кафе. Рядом сидели молодые люди. Кто-то из них обратился к тебе с просьбой передать ему сахар. Ты передал. Вот и все. Этого достаточно».Мы привыкли думать, что жизнь каждого из нас – нечто очень важное. Даже эпохальное. А я вот пришел к мысли, что, может быть, моя жизнь важна какой-то мелочью, которой я не придал значения. Меня радует и забавляет, когда я думаю, что ни мои картины, ни мои встречи с интересными людьми, ни мои книги, ни мои студенты, возможно, не так важны в моей жизни, как что-то незаметное, более приземленное, о чем я и не догадываюсь. Лучше осознавать, что все, что нас окружает на планете, – тайна, чем пытаться объяснить абсолютно все, что касается нашей планеты и человечества.Это совпадает с взглядами современной физики, которая смотрит на все другими глазами (в молодости Занусси изучал физику и философию. – С.Р.). Для гуманитарной части общества многое еще непонятно. С Ньютоном мы похоронили детерминистский мир. Его уже нет. (Детермини́зм – учение о взаимосвязи и взаимной определенности всех явлений и процессов. Согласно детерминизму все происходящее в мире, включая ход человеческой жизни и человеческой истории, взаимосвязано и взаимозависимо. – С.Р.) Наука вернула нам чувство тайны. Все, что было связано с иллюминизмом, в прошлом. (Иллюминизм считает мир порождением зла, в котором можно и нужно пользоваться любыми средствами для достижения целей. – С.Р.) Это уже неактуально. Рационализм остался. Но детерминизм отошел.- Вы сказали, что восхищены Чеховым. Расскажите, пожалуйста, о его влиянии на ваше творчество…- Я никогда не ставил Чехова на сцене. Я бы не осмелился. Я ставил оперы, но никогда не ставил Верди и Пуччини, потому что другие делают это лучше меня. Чехов для меня символическая личность. Интеллигенция у Чехова такая, какой я ее сам вижу. Это для меня самое ценное в России. А как писателя я больше люблю Тургенева. И, конечно, Достоевского. Это гений мирового масштаба! Хотя Достоевский лично мне не близок. Но когда я думаю о российской интеллигенции, я всегда думаю о Чехове.- Вы снимаете фильм «Эфир». О чем он?- Это фильм-притча. События происходят до Первой мировой войны в одной австрийской крепости, где военный врач ставит эксперименты на людях. Ищет средство для их порабощения. Это смертный грех, о котором мы знаем с самого зарождения человечества, – желание владеть другим человеком. Об этом история. В производстве картины кроме Польши принимают участие Украина, Венгрия, Литва, Италия.- Почему именно эта тема вас задела?- Трудно сказать. Как-то проснулся и понял, что должен это сделать. Давно об этом думал. Фауст меня увлекает как чисто европейский миф. Похожего мифа я ни в Азии, ни в Африке не встретил. Никто душу не продавал. Конечно, я знаю картины Сокурова, Рене Клера… Столько Фаустов было в истории! Но мой Фауст будет моим рассказом с другими акцентами. Это будет моя авторская картина.- Вы представитель польской культуры, много ездили по нашей стране. В чем наша разница и в чем мы похожи?- Помню, господин Познер несколько лет назад позвал меня на свою передачу, где я попробовал в трех предложениях что-то сказать на эту тему. Прозвучало довольно примитивно. Это огромный вопрос…Нас как бы объединяет то, что мы как бы славяне. Но мне это смешно, потому что я, например, не славянин. Посмотрите хотя бы на мою фамилию, и вы поймете, что я не славянин (у Занусси итальянские корни. – С.Р.). И половина моих знакомых поляков не славяне. Это заблуждение живо только в России. Вы слышали, чтобы в Германии кто-то сказал: «Я германец»? Не бывает такого. Это уже в прошлом. Это уже XIX век.Проблема глубже и сложнее. Наше размежевание произошло очень давно. И скорее по религиозному, чем по национальному признаку. Судя по всему, еще со времен размежевания Рима и Византии. Мира, где больше Платона, с миром, где больше Аристотеля.Нельзя не вспомнить известную формулу папы Иоанна Павла II, который смотрел на два христианства как на два легких Европы. Что-то больше подходит одним, а что-то – другим. Восточным христианам более близко обостренное чувство святого, а католики склонны к более компромис­сному восприятию мира. Мы больше радуемся материальной жизни и не считаем ее грешной. Поскольку противоположности, как известно, притягиваются, это и должно стимулировать взаимное обогащение культур.- В России много споров вокруг творчества режиссера Андрея Звягинцева…- Звягинцев великий талант и удивительно скромный человек. Про его фильм «Левиафан» на Каннском фестивале говорили, что он был безоговорочным моральным победителем. Что это была самая глубокая, самая богатая мыслью картина. Почти всем моим друзьям из разных стран не понравилось решение жюри. Звягинцев победил, хотя главного приза не получил. И предыдущие его картины – абсолютные шедевры. Это первоклассный режиссер.- Считается, что наше кино в кризисе. У вас есть рецепт, как нам из него выйти?- Я думаю, для этого вам не нужен совет иностранца. Вы сами найдете пути выхода. А вот картина Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» – одна из самых важных и интересных для меня российских кинолент.- Господин Занусси, какие политические события вас огорчали, а какие радовали в последнее время?- Радует то, что все меньше и меньше людей в мире голодает, несмотря на демагогию статистиков. Тревожит, что ходят слухи о том, что готовится новое движение народов – именно то, что произошло две тысячи лет назад. Миллионы жителей Африки могут двинуться в Европу, потому что они видят на своих сотовых телефонах, как у нас хорошо жить, а у них элементарно воды не хватает. Там сотни миллионов мечтают, как удрать в Европу, где можно достойно жить.Это огромная угроза, но мы даже думать об этом не хотим. А что нам делать? Поделиться всем, что нажили? Поднять руки и сдаться? Из гуманных соображений мы вроде бы должны всем помочь, но мы к этому не готовы. Чтобы помочь всем беженцам, надо сильно сократить наши зарплаты. Мы должны многим пожертвовать, но мы к этому не готовы. Это огромная проблема.Я вмешивался в политику только по этическим причинам, когда видел несправедливость, ложь, а это уже категории не политические. Меня ни одна партия не устраивает. Я лично знаю многих политиков, и все они меня разочаровывают. Это как врачи – ни одному врачу я на сто процентов не доверю свои жизнь и здоровье. Всегда проверяю у второго врача, что он мне скажет…