Крутится, вертится шар голубой…. Какова же на самом деле природа света?

В наш 10‑й «А» солнечным весенним утром вошел учитель. В классе не было постоянного учителя физики, приходили из других школ. Прежняя физичка ушла в декретный отпуск. Физику никто не знал, кроме тех, кто фактически учил ее самостоятельно. В ожидании очередного учителя класс откровенно балдел от безделья.

Вадик Кашеварский организовал коллективное чтение «Декамерона», и вокруг него образовался кружок мальчишек, которые смаковали подробности прочитанного и громко ржали. Девочки облепили Ирку Грохович, в руках которой был редкий по тем временам иностранный журнал мод. Женя Фещенко листал трехтомник Ландау. Женька был активный спорщик и знаток, любящий показать свою эрудицию и щелкнуть по носу товарищей и даже учителей. Коля Мельников и Пашка Числов обсуждали последнюю победу донецкого «Шахтера». Несколько девочек во главе с Наташей Артощенко тихонько напевали песню «Костер на снегу». Толя Музин (по кличке Муза) и Вовик Брюханов (по кличке Брюха) сидели на подоконнике раскрытого окна и курили «Беломор». Эти ребята были «авторитетами», которые «рулили» не только в классе. Конечно, курение на уроках – это из ряда вон, но обстановка в классе спровоцировала крайнюю степень наглости. За первым столом среднего ряда сидела самая трудолюбивая девочка класса Аня Вельфанд. Она никогда не поднимала руку, но на любой вопрос учителя по любому предмету у нее был четкий и полный ответ. Учением она была одержима. На всех контрольных по точным предметам мы списывали у Ани, которая всегда решала все варианты.Один из «очередников» в это утро и появился в нашем классе. Едва поздоровавшись, повернулся к доске и начал писать на ней, бубня что-то себе под нос. Класс никак не реагировал. Но учитель, почувствовав запах дыма, повернулся и, увидев курящих, крикнул: «Что за безобразие?!» Толя Музин, глубоко затянувшись и выдохнув дым, спросил: «Мужик, тебе закурить дать?» Учитель физики, мужчина средних лет, на вид нехилый, пулей вылетел из класса.Брюханов и Музин засмеялись. Класс продолжал балдеть. Через несколько минут вошел высокий грузный человек лет 65 и, глядя на хулиганов, заревел: «Во-он!» Как потом стало известно, этим же вечером был собран педсовет, они были отчислены из школы.Высокий грузный человек повернулся к классу и рявкнул: «Встать!» Так еще к нам никто не обращался. Все вскочили и замерли. Затем мужчина сказал уже вполголоса: «Садитесь». Ребята с интересом разглядывали его. Он был одет в потертый темно-синий костюм и начищенные до блеска коричневые туфли. В полной тишине прошелся по классу, а потом произнес: «Я Александр Михайлович Егоров, новый завуч школы, буду вести у вас физику». Неожиданно повернувшись к Жене Фещенко, спросил: «Что ты знаешь о природе света?» Тот замялся. «А ты?» – к Вадику Кашеварскому. «Волновая», – ответил тот неуверенно. – «Так волновая или корпускулярная?»И произошло чудо. Класс начал бурлить: одни доказывали, что природа света волновая, а другие – что корпускулярная. Так у нас началась физика.Александр Михайлович сразу получил кличку Егорушка. Чего здесь было больше – уважения или просто удобства? Как выглядел Егорушка? Рост за метр восемьдесят, внушительный живот, длинные руки с большими ладонями. Но самое примечательное – голова.Она была, что называется, похожа на тыкву, как у афинского стратега Перикла. Нижняя часть лица с крупными зубами и большим подбородком делала физика похожим на французского комика Фернанделя. А верхняя, с большим лбом, маленькими серыми глазками и набрякшими на них веками, – на другого знаменитого француза – Жана Габена. Это было бы смешно, но в учителе ощущалась настоящая мужская сила. Смеяться никому не хотелось. На каждом уроке звучали определения физических терминов, логические объяснения и споры.Женя Фещенко пришел в себя и был главным застрельщиком, а Александр Михайлович своими вопросами его осаживал. А когда ситуация становилась совсем тупиковая, учитель поднимал Анечку Вельфанд. Тут выяснялось, что она читала и зубрила не только учебники, но и вузовские материалы.Пашку вызвали к доске через несколько уроков, и первая его оценка была «2». «За что?» – изумился Пашка. «Ты в определении упустил одно слово, а это уже не физика», – сказал учитель. «Я же все понимаю», – пытался возразить Пашка. «Но не знаешь», – последовал ответ.Но это был не весь Александр Михайлович. Однажды Сашка Ферзилин, последний из оставшихся «авторитетов», принес в школу гитару, что, мягко говоря, не поощрялось. Сашка сел возле дверей класса и замурлыкал что-то вроде «Огни Ростова-города встречают нас, к перрону тихо поезд подходил». Александр Михайлович как завуч дежурил в это время на нашем четвертом этаже. Он услышал и подошел к Сашке. «Дай-ка, тезка». Сашка опасливо протянул инструмент. «Ну все, – подумалось ребятам, – инструмент в щепки, Сашке кранты!» Но с неожиданной для своей комплекции легкостью Егорушка подхватил гитару, ловко ударил по струнам, перебирая их пальцами, и запел: «Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой…» Пропев песню до конца, Александр Михайлович сказал: «Вот как надо!» и отдал гитару. Кто-то из ребят выдохнул: «Во дает!»…Время шло своим чередом, близились экзамены. Все сравнивали свои знания по физике со знаниями ребят из других классов. Вовка Смолин, заядлый троечник, говорил: «Даже если я получу на экзамене у Егорушки трояк, в институте могу рассчитывать на четверку». Так оно впоследствии и вышло. Большинство сдавали экзамены в технические вузы довольно успешно, а особенно физику.Прошло несколько лет. Пашка, которому когда-то Александр Михайлович сказал: «Ты гуманитарий, вижу, но физику знать надо!», стал студентом исторического факультета. И однажды Пашка встретил Александра Михайловича в том городе, где учился. Разговор был короткий, но теплый. Пашкино сердце всегда будет хранить память об учителе, который солнечным весенним утром вошел в 10‑й «А» класс, о Егорушке.