На чтение: ≈ 19 мин.Скажите честно, давно ли едали вы лягушачьи лапки – жареные и под соусом – по цене 250 рублей за порцию? Или цыплят по-канджарски? Давно ли закусывали форелью речной, запеченной или полосатым жарким (мясом, обернутым полоской бекона)?
Что вы говорите про учительскую зарплату? Что рассказываете о пенсии по выслуге лет? Не по карману вам все эти деликатесы, не говоря уж о “Текиле” по полторы тысячи за бутылку или “Джине” за пару тысяч? А кому, по-вашему, они по карману? Новым русским? Тогда скажите, откуда эти новые русские взялись, кто они такие и откуда берут эти сумасшедшие деньги, которые позволяют им жить не так, как вам?
Сейчас я скажу, дорогие педагоги, может быть, то, что вам никто и никогда не говорил. Новых русских никто нам на парашютах не сбрасывал, специально не подсылал, не приурочивал их рождение к началу перестройки. Их, новых русских, воспитали и научили всему, что знают и умеют, вы сами. Это вы научили их быть энергичными, предприимчивыми, настойчивыми в достижении цели, дали все, что нужно современному бизнесмену, чтобы стать успешным в своем деле. Другое дело, какими людьми вы их воспитали, какие ценности они усвоили под вашим руководством, сумели ли вы, вопреки всем окружающим обстоятельствам, посеять в их душах нечто великое, что всегда и во все времена позволяет человеку оставаться человеком. И в нищенские времена, и в миллионерские.
Дорога, которая ведет к… ресторану
Ранним воскресным утром мы с Михаилом Кузминским – фотокорреспондентом “Учительской газеты”, на первой электричке приехали на станцию Крутое. Символичное название, что и говорить. В этом кусочке Подмосковья, органично входящем в Орехово и Зуево, когда-то располагались знаменитые Морозовские мануфактуры. Здесь ковалось богатство знаменитого русского купеческого клана, из которого с помощью Саввы Морозова толику получали и МХАТ, и художники-передвижники, да и революционеры, потом одним махом разрушившие империю. Разрушить-то разрушили, но и сегодня стоят по всему Крутому дореволюционные казармы с узкими оконцами и железными лестницами, широкие корпуса ткацких и иных фабрик. В советские, позднепослевоенные годы переселяли людей из казарм в современные дома, а вот фабрики дожили до времен нынешних. Да так и замерли они, не работают в полную силу. Живет сегодня Крутое крутой конкуренцией торговых точек, общепитовских заведений, элитных ресторанов. Один из самых элитных – “Рось”. Тот самый “Рось”, куда мы с коллегой и держали путь.
Не знаю, какая дорога в Крутом ведет к храму, а вот к ресторану путь лежал меж множества вузов – московских, престижных, таких, как Московский юридический институт, например. Одни вузы. Как намек, что в нынешней жизни, если хочешь выбраться из маленького городка на широкую и счастливую дорогу, без образования, причем высшего, не обойтись. Виделся в этом еще один намек: все, чего добиваемся в жизни, тесно связано с образованием. Или с воспитанием – это уж как кому покажется правильным.
Нетрадиционный сбор
Владелица местного ресторана “Рось” Галина Васильевна Нефеденко объявила в местной газете сбор воспитанников бывшего (10)2-го детского дома. Соскучилась, говорят, по однокашникам, хочет узнать, как живут. Имею, сказала, право потратить свои деньги на встречу потому, что так хочу. Наверное, в городе восприняли это объявление как причуду новой русской: как ни пыталась я в различных комитетах-комиссиях, в администрации хоть что-то определенное выяснить про ту встречу, но так и не смогла. То ли местные чиновники газет не читают, то ли радио не слушают, то ли телевизор не смотрят. Но информация прошла мимо их внимания. Не нужно им это, что ли, не вписывается в какие-то их намерения-планы? Хотя в той же местной прессе довольно много места отведено знаменательному событию: открытию городского детского дома-школы: детям-де, нужно помогать. Правда, как помогать, кроме как дома открывать, видно, пока никто не знает. Вот если бы они побывали в гостях у Галины Васильевны, узнали секрет, им неведомый, как из брошенных людей воспитывать счастливых и добропорядочных граждан. Но не побывали. Что странно, даже из нынешнего детского дома никто не откликнулся. В новом здании теперь детский дом, в старом, что неподалеку от ткацкой фабрики, – центр помощи престарелым гражданам. И домик перестроен, и былого роскошного сада как не бывало, да и не помнит никто, каким был тот самый знаменитый детский дом, который в этом году отмечает аккурат 55 лет. Но этот “склероз”, наверное, не страшен, страшнее то, что, судя по всему, традиции того “счастливого несчастливого детского дома” утратились. А жаль!
Почему говорю “счастливый несчастливый”? Да потому, что в 1947 году собирали туда детей, опаленных войной, чьи родители погибли на Великой Отечественной или умерли. Это потом стали появляться дети тех, кто тоже под ударами, послевоенными, не смог удержаться на ногах, а потому был лишен родительских прав. И всех принимали, обнимали в детском доме добрые руки воспитателей.
Мы вас помним и любим
На празднике в “Роси” бывших воспитателей, директоров, завучей, пионервожатых посадили на почетное место, чтобы все их видели, чтобы вспоминали все то, что связано было с ними в детстве. Воспитатели, как и воспитанники, не виделись лет по пятьдесят. Контакты в основном по переписке, потому что многие из Орехово-Зуева уехали, кто в Москве, а кто и подале, оттого и собрались не все, оттого и разговоры о жизни были длинными и интересными. Все не перескажешь, разве только роман написать про каждого.
Но разве не роман жизнь вожатой Галины Дмитриевны Титовой? Той самой, что научила ребят и девчат так замечательно петь, танцевать. Совершенно неожиданно для всех она вышла замуж за одного из воспитанников. Был он всего на год моложе наставницы, а потому и решился предложить руку и сердце. Долгие годы бились рядом два счастливых любящих сердца. Впрочем, нет, почему два, было еще третье – дочь. А теперь есть еще и внучка.
А история Толи Прокопенко, который уже полгода как вышел на пенсию, но пенсионером назвать его язык не поворачивается? Родился Толя за четыре дня до начала войны. В 1943 году мать получила похоронку, оставила сына на попечение бабушки и сгинула, никто не знает куда: то ли на фронт – мстить за погибшего мужа, то ли руки на себя наложила, а может, и умерла от горя или болезни. Но не стал Толя беспризорником, попал в детский дом, окончил школу, 43 года отработал честно на ткацкой фабрике. Пенсия, конечно, маленькая, но это Толя предложил на встрече скинуться (сколько кто может) и передать деньги в нынешний детский дом. Пусть поймут нынешние, что заботиться друг о друге надо в любых обстоятельствах.
А Нина Печкина так всю жизнь и посвятила заботе о других. Сначала, после окончания десятилетки, ее определили на “хлебное место” – в магазин, и там она отработала пять лет. В “хлебном месте”, кстати, тогда платили всего 180 рублей зарплаты, так Нину воспитатели никуда из дома не отпустили, была у нее и крыша над головой, и тарелка каши на завтрак. До тех пор, пока не стала зарабатывать побольше. Отработала Нина пятнадцать лет в собесе, 20 – в Госстрахе. С бедами людскими каждый день встречалась, но улыбаться не разучилась, улыбка у нее по-прежнему милая, добрая. И даже когда рассказывает, как детдомовцы ели на переменах завтрак (хлеб, слегка присыпанный сахарным песком) или как на деньги, тайком данные воспитателями, по вечерам раскладывали тюльку по кускам черного хлеба, продолжает улыбаться. А что? Хорошее время было, доброе, веселое.
Невидимые миру слезы
Они, воспитанники, считали, что это у них трудности в жизни, а у воспитателей все ну просто отлично. Воспитатели же им в жилетку не плакались, старались показать, что жизнь хороша. Ну просто веселая жизнь. Для воспитателя, а потом завуча Капитолины Михайловны Канидиной девчонки прятали под кроватью патефон и заводили запрещенного тогда “Чубчика”. “Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый” – пел из-под кровати Лещенко, а девчонки танцевали для Капитолины Михайловны. Многим она заменила мать. К Капитолине Михайловне по очереди девочки то ходили на праздничные семейные обеды, то ездили на дачу. Как на побывку домой, представляя, каким бы мог быть их дом и каким он обязательно будет. Канидина относила им одежду собственной дочери, делила игрушки между своим домой и детским. Не знали девочки, что трудная жизнь и у самой Капитолины Михайловны. В войну закончила Московский областной педагогический (после трехлетнего учительского в Орехово-Зуеве), потом поехала в 45-м по распределению в Псковскую область, вернулась домой, никак не могла устроиться на работу. Детский дом, открывшийся в 1947 году, стал первым и последним местом работы. 37 лет, как один, отдала детскому дому Канидина, две строчки в ее “Трудовой книжке”: “Принята на работу” и “Уволена в связи с уходом на пенсию”. Доставались ей всегда самые трудные ребята и девчата, но дисциплиной она их не донимала, потому, наверное, и любили ее, как родную. “Как муж терпел такую работу?” – спросила я у Капитолины Михайловны. “Я же терпела, что он заядлый рыбак”, – ответила, улыбаясь, она. Не терпел муж ее работу, а с пониманием относился к ней, любил и уважал жену. Не только за работу с обездоленными детьми, но и за то, что не побоялась связать с ним, инвалидом войны, свою жизнь.
И русские бывают разными
Столы “Роси” ломились от дорогих закусок, напитков, фруктов. Сначала мы попробовали хотя бы прикинуть, во сколько это торжество обошлось хозяйке, но скоро затею бросили. Деньги, что и говорить, сумасшедшие. Широко размахнулась Галина Михайловна. С чего бы это? Али даются те деньги так легко, что выбросить их можно вот так легко, не считая? Потихоньку стали разбираться.
“Ой, Галя-то? – в ответ на один из наших вопросов всплеснула руками Капитолина Михайловна. – Да она сорви-голова была, дерзкая. С мальчишками дралась, характер жесткий, норовистый. Группу в 30 человек на нее можно было оставить – дисциплина будет образцовой. Из школы выйдет, не дай бог кто-нибудь из мальчишек снежок в нее кинет, тут же закидает так, что ты и не рад будешь. На крышу взберется, из рогатки стреляет…”
Надеяться Гале было не на кого. Мать умерла от рака, брату, рожденному матерью от первого мужа, Галя была не особо нужна, отца не видела никогда. Поссорились брат и мамин муж, мама приняла сторону сына и выгнала мужа еще до рождения дочки. Когда умерла мама, Галю за ручку перевели из детского сада в детский дом, так и началась ее взрослая жизнь. Одна страсть была у девочки – кормить всех вкусно и досыта, потому и пропадала на кухне. Что попросят, то и делала – полы мыла, посуду надраивала до блеска, а пуще всего любила печь пироги да оладьи. Так и сложилось в детском доме представление: Галя будет поваром.
Как деньги зарабатывала?
Кто-то посоветовал открыть у дороги закусочную, вот они с подругой и рискнули. Сами поставили киоск , сами за продуктами ездили, сами готовили, сами обслуживали, сами постепенно на ноги вставали. Тут кто-то опять совет дал: в старом доме когда-то был ресторан, не взять ли им это помещение, не открыть ли свой. Влезли в долги, отремонтировали помещение, открыли сначала ресторанчик, потом пивной бар. Все сами.
Ругают новых русских. А Галина Васильевна – тоже новая русская. Мы вот только попытались понять, в чем смысл ее жизни. Оказалось, в работе: в театры не ходит, за границу поехала бы только в том случае, если бы смогла освоить какую-нибудь заморскую кухню. Денег больших не зарабатывает, но и те, что есть, мечтает вложить в расширение дела. На первом этаже открыть зал приемов и клуб для пенсионеров (чтобы за небольшие деньги смогли вечерком посидеть, встретиться с друзьями), на третьем, пока пустующем, построить гостиницу – студентов в город приезжает много, преподаватели из Москвы опять же наезжают лекции читать, нужно, чтобы все имели возможность отдохнуть в нормальных условиях и не платить бешеные деньги. А еще откроется весной летнее кафе прямо на травке у дома, чтобы люди могли выпить сок, съесть мороженое. (Цены в “Роси” не заоблачные, простому люду по карману). Получается, жизнь для людей, потому что сама Галина Васильевна к роскоши не стремится – квартира однокомнатная, дачи нет, машина “восьмерка” появилась недавно. Такая вот странная новая русская.
Всем урок?
Может быть, все дело в том, что идет эта “странность” еще из тех далеких, детдомовских времен, когда всем было трудно, но всем мечталось о жизни другой, сытой и счастливой, в которой они смогут сделать друг для друга что-то особенное? Может быть, только сейчас, через пятьдесят лет, смогла Галя осуществить ту свою старую детскую мечту, а потому не пожалела ничего.
А может быть, дело совсем в другом, может быть, она, вольно или невольно, напомнила своим однокашникам, однодомовцам, что и сегодня выжить можно только помогая друг другу, не забывая друг о друге? Может быть, в широком жесте бывшей детдомовской Гали и содержится тот философский смысл бытия, которого всем нам так не хватает для того, чтобы страна наша была богатой, чтобы были счастливы дети?
…Деньги они собрали. Немного. Может быть, немного смешно выглядели те деньги на фоне той роскоши, что стояла на столах, но были они, эти деньги, наверное, много ценнее выпитого и съеденного потому, что это был поступок. Вот только поймут ли нынешние детдомовцы цену этих денег, смогут ли сами когда-нибудь сделать хоть на вечер, хоть на день счастливее тех, с кем сегодня живут бок о бок в доме, созданном государством?
Виктория МОЛОДЦОВА
Москва – Орехово-Зуево – Крутое,
Фото Михаила КУЗМИНСКОГО
Выбор читателей
Комментарии