Кресный отец мафии.

– Ты знаешь, мне ужасно нравится, что ты остался на районном уровне, нынче – окружном. Я дура была, когда требовала, чтоб ты рос Lвверх│. Теперь, когда мои детки побывали на самом верху, я поняла: чем ниже уровень, тем больше можно сделать. Район, округ – оптимум. Тот минимальный уровень властности, на котором можно оставаться человеком без героических на то усилий.

– Он не просто минимальный, скорее уж отсутствие полное какой-либо власти. Я сейчас – счастливый человек.

– Что, рад, что государство развалено?

– Не государство, а вот это его руководство, идеологизированное на всех уровнях. И слава Богу. И тогда есть я, есть мои единомышленники, есть своя собственная программа. И на эту программу я могу приглашать детей, родителей… Не согласны – выбирайте другое, вы свободны. И не нужны мне никакие ваши деньги. Потому что как только вы заплатите мне деньги, значит, вы начнете заказывать музыку. А у меня она своя. Конечно, со стороны государства, властных структур требуется оплатить такие программы, которые приносят пользу и радость людям.

– У которых, как у тебя, есть своя стратегия внешкольной воспитательной работы. Не будем говорить Lметодика│, Lконцепция│, эти слова уже всем надоели. А просто – жизненная стратегия. Разговор же о твоей методике – это отдельная статья и совсем другая рубрика – LТрудное чтение│, пожалуй.

– Ты знаешь, у нас недавно было родительское собрание нашего лагеря LНадежда│, собралось двести человек родителей – мамы, папы…

– Извини, но раньше, по-моему, у тебя меньше детей было.

– Да, сейчас в два раза больше – детей везут с разных концов Москвы, все знают, что после лагеря ребенок имеет возможность попасть в отряд LНадежда│. И вот сидят все мои Lориентиры│…

– У тебя старшие так и называются по-прежнему?

– Да. И вот я сказал родителям: вот сидят перед вами люди совершенно разных профессий, разных возрастов, разных представлений о мире, но мы все близкие, родные друг другу люди. Мы вместе выросли, здесь нет ни одного случайного человека. Мы в этой жизни договорились о каких-то главных жизненных ценностях. Мы любим друг друга, мы помогаем друг другу и в радости, и в горе. И вот эту жизнь мы хотим преподать нашим детям. Мы хотим, чтобы наш круг друзей и близких, родных людей, независимо от крови, расширялся.

– А ведь в этот круг входят и твои ребята – чилийцы, которых ты во времена Пиночета приютил в своем отряде, когда вашим другом был и Луис Корвалан. Теперь они вернулись на родину. Вот уж кто поистине мафиози, так это ты. Крестный отец международной пионерской (прости за анахронизм) мафии!

– Спасибо на добром слове. Ну так вот я и говорю родителям: вот отсюда наши цели, задачи – готовы вы? Мы готовы вас принять в свою семью, мы – открыты. Вот такое вступление.

– Ты знаешь, все же у тебя всегда была и есть более человеческая речь, чем у Тубельского. Тот великий педагог-новатор, а речь человеческая у тебя. Такое вот разделение труда. Ты же в этом вступлении все ваши цели, задачи, методики, концепции изложил русским, разговорным, пушкинским языком. Кстати, ведь и слово Lвожатый│ – хорошее, пушкинское слово. Им, если помнишь, названа глава в LКапитанской дочке│ о переодетом возничем – Емельяне Пугачеве. Я очень горевала, когда журнал LВожатый│ сменил свое название.

– Что касается речи, то мне очень важно, чтобы ребята научились слушать и слышать друг друга. Понимать, принимать человека таким, какой он есть, и помогать ему лучшее из него вытащить. А то, что в нем плохое, приглушить.

– Вот с Караковским вы сродни – по языку.

– А на мой взгляд, у него больше организации, организованности, чем у нас. Все эти коммунарские сборы…

– Не согласна. У него не организация, а явление: школа-община тоже семья.

– Так я ведь никого не критикую. У каждого свой подход, свой почерк. Мне, например, надо каждую жизнь каждого ребенка пропускать через себя.

– Ну и ему – также.

– Возможно. Но я – сумасшедший. Мне нужно чувствовать каждого.

– Ненасытный ты наш…

– Причем не столько в разговорах, сколько душой и сердцем и в деятельности. Когда ребенок начинает действовать вместе со мной, вместе со мной видеть глаза и слезы людей… Вот на днях мы были в Сергиевом Посаде с концертами, за шесть дней – восемнадцать концертов-шоу. Аншлаги! Ребята работали на износ. Когда кончался концерт, из зала подбегали люди, целовали руки ребятам, плакали, кланялись. Скандировали: LМы вас будем ждать!│ …У моих ребят – слезы, у людей – слезы, вот и все, вот контакт человека с человеком. И вот у ребенка уже ценность главная зародилась: люди ждут тебя… Нуждаются в тебе. Ты для них – будущее России. А для того чтобы к людям этим пойти, нужно самому быть интересным человеком, более интересным, чем ты сегодня. И тогда я разворачиваю перед ними условия и программу, в которой каждый ребенок может сделать себя еще более интересным для людей, и начинаются наши Lчасы ученичества│, их целый набор, ребенок может выбирать. А с другой стороны, у меня же здесь большая семья, и осталось от прежних поколений столько внутренних интересных дел: праздников, вечеров, походов, экспедиций…

– Но я напомню, в чем я была с тобой – прежним – несогласна. Я как-то спросила у тебя: а как Пушкину бы жилось в твоем коллективе? И ты мне ответил: а Пушкину мой штаб был бы не нужен!

– Как не нужен?

– Ты мне сам так и сказал, что Пушкин, мол, и сам по себе вырастет…

– Никогда я так не говорил!

– Говорил, говорил, очевидно, это у тебя такой припадок был полемический. Я только что вернулась из Царскосельского лицея и вот думаю: а если бы Сашу Пушкина вместо лицейского братства довезли, как до того у них в семье и планировалось, до отцов-иезуитов – а тогда, до открытия Сперанского, только эта была в России модель подготовки детей высшей знати, – то вот этот мрачный мальчик, кусающий ногти, нелюбимый всеми в семье, кроме нянюшки, явил бы он миру Lсолнце русской поэзии│? И какая бы в итоге вообще была российская словесность? Не попади он в лицей… Ведь именно там, как он писал, Lявляться муза стала мне│. Случайность или промысел Божий?

– А знаешь, сколько муз пришло к нашим детям именно здесь! И не будь LНадежды│ – сколько бы муз вообще бы никогда не пришло! У меня есть мальчик один, Гончаров Дима, он пришел к нам в седьмом классе. Из многодетной семьи, где люди ничего не читают, замучены бытовыми проблемами… Молчащий мальчик, который молчал у нас полтора года, – ни слова не сказал. Обычный хиленький деревенский мальчик. И вот он здесь стал абсолютным чемпионом многих спортивных соревнований, он в Lчасах ученичества│ научился этому. Он здесь начал читать стихи, танцевать, играть на гитаре. Он за три года раскрыл себя уникальным человеком. Учитывая его доброту и усердность родовую, от деревенской семьи, от земли, он здесь, я хочу сказать, стал Пушкиным. Он не пишет стихов, но он делает многое другое. Сережа мой – вот тот, видишь, в красной рубашке, командир отряда, он сейчас так вырос, он здесь обрел крылья, а такой был слабенький мальчишка, а сейчас он может две тысячи людей так завести на радость! И танцует, и читает, в общении он удивительный, острый… Он здесь тоже обрел свою музу.

– Я с тобой согласна, в твоем окружении, в твоей энергетике, в твоей, как хочешь ее назови, программе жизни, программе работы действительно каждый становится Пушкиным, каждый в своем ключе. Но почему тогда, скажут, из твоей LНадежды│ не вышло знаменитостей? Знаешь, я, кажется, поняла, почему. Есть еще одна муза – я ее когда-то назвала условно Lсоциальное творчество│. Вот то, что ты говоришь об этом мальчике – умение завести на радость две тысячи людей, – это тоже искусство, тоже творчество. Но в нетрадиционных видах искусств, а в новом, назовем его социальным, и вот это – тоже талант: работа с людьми, работа для людей. Точнее, жизнь, а не просто работа.

– Можно я тебя прерву? Вот Саша Бутнова – ты ее помнишь? У нее папа архитектор. Она живет в Париже, она прекрасный художник, она теперь одна из лучших архитекторов Франции. Мой Димка Сакилариди работает в Швейцарии, он устроил ее вернисаж в Швейцарии, и она везде не устает повторять, что вот эта муза ее, архитектурно-художественная, пришла к ней в отряде. А Танечка Ушмайкина моя? Ведущая сейчас актриса Центрального детского театра…

– Все, снимаю свой тезис об отсутствии у тебя знаменитостей.

– И не только ведущая актриса, вокруг нее все артисты объединяются.

– Ты знаешь, наверное, это называется просто – вдохновением. Или, если хочешь, Божьей благодатью… Вдохновением, которое нисходит на твоих детей в этом вашем замечательном отряде-семье… И в конце концов неважно, какую именно музу они потом выбирают (или она их), главное, чтоб случилось у человека в детстве, юности это чудо: зажглась искра Божья, разбудился бы Талант в высшем, емком понимании этого слова. Чрезвычайно важно, что эта искра загорается не в одиночной голове, а среди людей, в людях… Я вот смотрю сейчас на этот ряд твоих фотографий и понимаю, что ты, конечно, как и собирался в юности поступать в театральный, стал не только великим актером, но и режиссером, а попросту говоря, Педагогом. Учителем. Вожатым. Ведь эти понятия вмещают в себя все прочие музы, сколько бы их в человечестве ни было…

Ольга МАРИНИЧЕВА