Кредо

Читать всерьез я стал, будучи подростком. В четырнадцать лет стихийно прочитал все романы Достоевского. Я был поражен тем, что узнал, испытал. Во мне стало сильным ощущение, что в книгах прячется все потаенное, чего не полагается знать о жизни тем, кто еще не достиг зрелости. И вот серьезная литература влекла как запретное, но только в силу собственной несвободы перед жизнью, ведь на книжных полках не висело нигде замков.
Чтение освобождало к пониманию жизни. Каждая прочитанная книга, кто бы ни был ее автор и о чем бы в ней ни писалось, не оставляла ощущения, что в ней что-то недоговорено или запрещено, что могут быть запретные темы уже для самой книги. Но когда в девяностых годах стала публиковаться запрещенная литература, то, уже будучи человеком вполне взрослым, вдруг осознал, что это и было запрещено мне знать. Правда как разоблачение зла и несправедливости стала значить для меня очень многое – прежде всего я сам вернулся из лагерей, где служил в конвойных войсках, и многое пережил, понял, узнал.
Я начал писать из потребности рассказать свою правду. Творчество освобождало для жизни так же, как когда-то чтение. Иное дело, что и понимание появилось свое. Но в обществе снова все неприкрыто поделилось на имущих и неимущих, бесконечно угнетенных и тех, кому все дозволено. Рабское не искоренилось, хоть какие-то вожди рабов и сделались царьками. Да и правд много оказалось – у каждого своя правдочка. Если в прошлую эпоху главенствовала идея все запретить и оболгать, то теперь главенствует идея все разрешить и оправдать. И если ключевым словом когда-то было “сажать”, то теперь уж таковым стало словцо “отмывать”. Понимать так: нечистое делать чистым. Но при обилии правдочек и при том, что отмытой, допустимой оказалась самая скверная грязь, никто никому и ничему не верит, а жизнь общественная становится день ото дня все грязнее, беспросветнее. Но есть ли закон, общий для всех людей, если не нравственный? Теперь этот вопрос снова так же прост: а есть ли Бог для людей и высшая справедливость или жить имеет смысл только для того, чтобы как можно больше всего для себя иметь?
Мальчиком маленьким из книг я узнал когда-то ответ на этот вопрос, уверовал – есть. Человеком взрослым, сознательным, как автор книг, снова отвечаю – есть. Есть потому, что я в это верю. Ничего бы не было, не будь веры. Без нее даже построенное будто на века постоит, постоит, да и разрушится. И вот о всякой лжи, чтобы она не разрушила того, во что я верю, напишу тогда уж неугодную этой лжи правду. От всякой рабской свободы, дарующей разве что свободу греха и приучающей угодничать на стороне сильных, уйду тогда уж как от греха подальше, сойду на сторону слабых и униженных. И вера ведь моя от этого не убудет, а станет только закаленнее, крепче. Она же и есть для меня настоящая моя жизнь и вложенный в нее, в жизнь мою, настоящий смысл: я хочу жить так, по совести, а не иначе.
Независимость в публикациях и творческая свобода во всякое время обнаруживаются тогда, когда даются они не легко, а тяжелее некуда, во вред своему же благополучию. Если же не обнаруживаются – это значит совесть молчит. Это значит, что плывешь-то как раз по течению, вполне угождая духу времени. Это значит, что у тебя не стало в литературе своего, никем не хоженного еще пути, раз ты встречаешь впереди себя заранее подготовленную, удобную комфортную стоянку. Это значит, что ты сдался – и уже ни во что не веришь или, как обычно говорится, “всего достиг”.
Олег ПАВЛОВ