Коронель Малино

В военную историю нашего Отечества навсегда вписано имя Родиона Яковлевича МАЛИНОВСКОГО (1898 – 1967 гг.) – Маршала Советского Союза, дважды Героя Советского Союза, награжденного орденом Победы, участника Первой мировой, гражданской и войны в Испании, в годы Великой Отечественной – командующего армиями и фронтами. Его войска освобождали Румынию, Венгрию, Чехословакию, участвовали в разгроме японской Квантунской армии. После войны командовал Дальневосточным военным округом. Последние 10 лет жизни был министром обороны СССР. В то время было не принято распространяться о личной жизни официальных лиц. Тем более интересными представляются воспоминания дочери маршала, члена Союза писателей России, испаниста, кандидата филологических наук, доцента кафедры зарубежных литератур филологического факультета МГУ, переводчика и лауреата единственной в нашей стране премии «Инолит» в области художественного перевода Натальи МАЛИНОВСКОЙ.

– Я родилась 7 ноября 1946 г. в Хабаровске, – рассказывает Наталья Родионовна. – В тот день папа впервые принимал парад. Родители ждали девочку и не спорили об имени. Папа назвал меня в честь тети Наташи, приютившей его, десятилетнего, когда он, незаконнорожденный, в день материнской свадьбы ушел из дому навсегда. Как только в годы войны освободили Киев, папа стал искать тетю Наташу и узнал, что она трагически погибла в 1942-м.

– Биографию вашего отца можно найти в любой энциклопедии, справочнике. А о маме почти ничего не известно…

– Моя мама Раиса Яковлевна родом из донбасского села Богородичное, девичья ее фамилия Кучеренко. Окончив сельскую школу, она уехала в Ленинград, поступила на библиотечные курсы, затем – в библиотечный институт. Получив диплом, стала библиотечным инспектором, объехала весь Север, работала в Лодейном Поле. Потом вернулась в Ленинград, заведовала районной библиотекой, занималась в планерном кружке, но полеты прервала война.

– Как познакомились ваши родители?

– При вручении Малиновским маме ордена Красной Звезды за ее сведения, от которых зависел успех боя. И с 1944 г. до папиной смерти в 1967-м они не расставались.

– Ваш отец сменил на посту министра обороны легендарного маршала Жукова. Как Родион Яковлевич и семья восприняли назначение министром обороны?

– Мама рассказывала, что тот день запомнился ей как один из самых тяжелых. Папа приехал на дачу чернее тучи. Он с тяжелым сердцем принял новые обязанности. На его предшественника вылили ушат грязи, но отец ясно сказал, что смещение – не эквивалент гражданской казни и не повод для улюлюканья: «Сделанного Жуковым у него никто не отнимет». Кстати, весь аппарат Жукова остался на своих местах. Случай уникальный. Обычно всех меняют на «своих».

– Не секрет, что своим назначением маршал Малиновский обязан Хрущеву…

– Отец относился к Хрущеву с уважением, теплотой, искорки которой – в войне. Он говорил, что Никита Сергеевич был замечательным членом военного совета (так называлась должность партийного работника в действующей армии). Во-первых, потому что не вмешивался в чисто военные дела, во-вторых, потому что не сидел в штабе, а находился в войсках. Однако в качестве министра отцу не раз приходилось отстаивать свое мнение. Знаю об этом, естественно, не от отца (он никогда не говорил дома о работе, вообще был немногословен), а от людей, работавших вместе с ним.

– Ваш отец сохранил свой пост и при Брежневе. Какие отношения были с его семьей?

– Никаких. Я лично не знакома ни с кем из семьи Брежнева.

– Оставалось ли у Родиона Яковлевича время на семью, отдых? Как он проводил досуг?

– В Москве мы жили скорее замкнуто. Слишком напряженной была работа отца. Редкие выходные дни проводили на даче с домашними зверями. Обычно сразу после завтрака папа уходил в кабинет. Его отдыхом была работа над книгой. Осталось 11 толстых тетрадей, написанных его каллиграфическим почерком…

В Хабаровске, где мы прожили до 1956 г., домашняя жизнь была многолюдней, чаще приходили гости, играла огромная, как сундук, радиола. Под конец всегда заводили папину любимую «Гори, гори, моя звезда…», а до нее неизменно звучали украинские песни, вальсы «Амурские волны», «На сопках Маньчжурии».

Обычно вечерами, когда отец бывал дома, мы с мамой сиживали у него в кабинете. Тихо, чтобы не мешать папиным занятиям шахматами или чтением. В Москве привычки не переменились, но поменялись книги. Папин стол заняли университетские учебники по физике, исследования по ракетной технике, а в последние 3 года их потеснила история – все, что касалось Первой мировой войны и русского экспедиционного корпуса во Франции, было внимательнейшим образом прочитано. Не будучи библиофилом в полном смысле слова, отец собрал библиотеку, отразившую его пристрастия: военная история, шахматы, путешествия, пословицы народов мира… На полке книги размещались не по библиотечным правилам, а по любви: Шевченко и Леся Украинка, естественно, на украинском, Есенин и «Горе от ума», Вольтер, Ларошфуко и Паскаль на русском и французском… В ящике стола лежали перепечатанные на машинке «Белая гвардия», «Один день Ивана Денисовича», «Теркин на том свете», «По ком звонит колокол», «Повесть непогашенной луны». Все эти книги отец давал мне: «Прочти обязательно», но, к сожалению, без комментариев. Однажды я спросила про «Непогашенную луну»: «Это правда?» – «Неправду так далеко не прячут».

– Отец повлиял на ваш выбор профессии? Гордился вашими успехами?

– Только поступив на испанское отделение филологического факультета, я известила об этом родителей, доказывая, самой себе свою взрослость и самостоятельность. Не скажу, что с пеленок мечтала о филологии. Лишь со временем поняла, что мой выбор – Испания – не только верен, но и предопределен судьбой отца. К концу первого курса он подарил мне привезенную им из Испании в 1938 г. редчайшую книгу – прижизненное издание «Кровавой свадьбы» Федерико Гарсиа Лорки, и мне показалось, что моим выбором он доволен. Отец был уже болен, когда я перешла на третий курс. Но первую мою печатную работу – статью в «Неделе» о Лорке в новых переводах – он послал Долорес Ибаррури с надписью по-испански: «Смотри, Пасионария, о ком пишет моя дочь». И подписался своим испанским псевдонимом – «Коронель Малино».

– Перу Родиона Яковлевича принадлежит художественное, во многом автобиографичное, произведение «Солдаты России», ко второму изданию которого вы написали послесловие. Любопытно, что это не мемуары, а именно художественная книга. Расскажите, пожалуйста, о ней.

– Дело, которому служил отец, забирало его без остатка, не оставляя времени на воспоминания – жанр преимущественно пенсионный. На мой вопрос: «Почему ты не пишешь о войне?» – услышала: «Пускай врут без меня». И помолчав, добавил: «Придет время, напишу. А начинать надо сначала…»

У меня хранится рукопись книги – 11 толстых тетрадей, исписанных ровным, красивым почерком без помарок и исправлений. На первом листе дата – 4 декабря 1960 г., предварительное название «Незаконнорожденный. Часть первая» и вверху пометка: «Примерный план (набросок)». Одиннадцатая, последняя тетрадь дописана осенью 1966-го. Работу оборвала болезнь, и можно только гадать, как отец предполагал работать над текстом дальше. Но одно ясно: сделанное он считал предварительной работой, первым черновиком. В этом проявились и естественная для него требовательность к себе, и в высшей степени ответственное отношение ко всякому труду, в том числе и непривычному ему литературному. Он считал, что только начинает осваивать его, поэтому никогда не говорил о книге. Если спрашивали, отмалчивался, но иногда, как бы вне связи со своей работой, рассказывал какой-нибудь эпизод, уже написанный или только обдумываемый.

И все-таки почему не мемуары? И почему не о главном – не о Второй мировой? Этими вопросами задавались все знавшие, о чем пишет отец, а их было немного. Человек замкнутый, он не делился замыслами, не спрашивал совета и не вдавался в объяснения. Если бы он успел довести работу до конца, наверное, сам объяснил бы, почему ему было естественнее писать о себе как о другом человеке. Думаю, ему нужна была дистанция между ним самим и героем, обусловленные ею свобода и отстраненность. Но, кроме того, мне кажется, этот взгляд на свою судьбу, как на чужую, отвечал его замыслу – исследовать, как складывается человек, становится человеком, понять, что в нем от времени, от других людей, что от своей воли, что от случая. А книга о Второй мировой была бы написана, если бы жизнь продлилась. Осенью

1966 г. отец отдал на машинку «примерный план-набросок» первой части – рукопись книги, которую в издательстве назвали «Солдаты России», но работать над ней дальше и даже вычитать верстку ему уже не пришлось.

– Родион Яковлевич достиг профессиональных высот, о которых только может мечтать военный: дважды Герой, маршал, министр обороны. Был ли он доволен своей карьерой? О чем мечтал?

– Думаю, отец поморщился бы от слова «карьера». Он служил, у него было дело жизни, умел брать на себя ответственность и держаться достойно на всех поворотах судьбы. А ведь его биография – готовый роман: таинственное рождение, сиротское детство, скитания на чужбине, война, ранения и возвращение на Родину. И это только начало. Затем – Испания, Великая Отечественная. Так уж случилось – он стал военным, но я убеждена, что отец нашел бы себя и в другой профессии, так живо было его любопытство ко всякому ремеслу, занятию. Он мог бы стать врачом, литератором, учителем, биологом – эти профессии его особо привлекали.

С глубоким уважением и даже поклонением отец относился к ученым. Если бы во мне обнаружился талант к точным наукам, думаю, папа был бы счастлив. К гуманитарным способностям он относился спокойнее, может быть, оттого что сам чувствовал слово и был способен к языкам (хорошо знал французский и испанский). А перед гениями науки преклонялся. Помню, однажды отец взял меня, еще школьницу, на какое-то торжество в университет в фойе показал мне высокого худого человека: «Смотри и запомни – это Ландау». Спустя несколько лет, когда отец взял меня в Звездный городок, у которого тогда еще не было названия, я услышала произнесенное с тем же радостным уважением: «Смотри, это – главный конструктор». Фамилия Королев была еще неизвестна.

Разбирая после маминой смерти архив, я нашла черновик диссертации, написанной отцом по возвращении из Испании – обобщение опыта испанской войны. Кстати, в 1960-е ученый совет Академии им. Фрунзе уведомил отца о намерении присвоить ему ученую степень за эту диссертацию (в свое время защита не состоялась, так как работа была закончена накануне войны). Отец решительно отказался: «Не будь я сейчас министром, об этой работе и не вспомнили бы. Тоже мне «совокупность трудов».

Я как-то спросила: «Кем ты хотел быть?» Что не военным, я уже знала, слышала раньше: «Хотеть быть военным противоестественно. Нельзя хотеть войны. Человеку естественно хотеть стать ученым, художником, врачом. Они созидают. А ты разрушаешь, даже защищая, и жертвуешь. Отсюда внутренняя тяжесть военной профессии, тяжелой и без того».

На вопрос: «Кем?» – папа ответил: «Лесником». Думаю, это правда, и правда именно того года – не на всю жизнь. Молодым он, может (и даже наверняка), ответил бы иначе, тем более честолюбие в нем усугублялось памятью об испытанных в детстве унижениях. Лесник – поздняя утопия, глубинно созвучная его натуре. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения…