Конь, борозду портящий Хроника пикирующего преподавателя

Кто он, молодой учитель современной школы? Надежда и опора своих коллег пенсионного возраста, творец будущего поколения, которое возродит Россию, окрыленный новыми, свежими мыслями, идеями по усовершенствованию, реформированию школы на благо общества? Или лимитчик от педагогики, неизвестно для чего зашедший в школу, еще один пассивный винтик, смиренно принявший сан ваятеля детских душ резцом своего предмета? Чтобы уповать на новое поколение педагогов, нужно их знать и понимать, видеть в них не только молодых и неопытных учителей, но и прежде всего человека с его проблемами, личными особенностями характера.

Как много сказано и написано об индивидуальном, личностном подходе к детям, но как мало – по отношению к самому учителю! Сколько справедливых возмущений вызывают факты нарушения прав ребенка, унижения его личности, но почему сам учитель не имеет права на защиту? Молодой учитель также нуждается в понимании, сочувствии, сопереживании, помощи, ибо он – вчерашний студент, а студент – позавчерашний школьник, дитя в суровом мире действительности.
Передо мной несколько писем моего друга детства. В который раз я перечитываю их и каждый раз, как в зеркале, вижу отражение общих проблем, нависших над моими молодыми коллегами, попытки как-то воздействовать на ситуацию и естественный (думаю, для большинства случаев) результат. Так кто же он, молодой учитель, молодой человек?

“Привет, Олег!
Решил написать тебе с нового места работы. Школа мне понравилась, почти как наша. И дети – тоже ничего, работать можно. Переполнен грандиозными планами по усовершенствованию учебного процесса. Хочу доказать нашей институтской методичке, что и молодой учитель что-нибудь да значит, даже на первом году жизни. Коллектив здесь хороший, правда, все старые, средний возраст где-то за сорок. Есть тут одна молоденькая симпатичная училка начальных классов, ходит без кольца. Надо прозондировать почву для знакомства.
Зарплату еще не получал, даже не знаю, сколько дадут. Хотели всучить классное руководство, еле отвертелся, мол, первый год буду присматриваться к детям. Знаешь, работать в старших классах мне определенно нравится. Там такие фигуристые девочки в коротеньких юбочках, а я им тоже вроде понравился – пока никаких эксцессов не было. Не то что восьмиклашки… И есть-то недоростки, а еще вздумали проверять на вредность! Ну да ладно, “окно” заканчивается, продолжу в следующий раз.
Привет, Константин” 12.09.96.

“Здравствуй, друг!
Настроение скверное, посему и пишу тебе. Получил получку. Гроши! И это за полторы ставки, кабинет, тетради, участок! Коллеги говорят, что “ты знал, на что шел”, а сами поздравляют с первой зарплатой, вроде как издеваются. Советуют подавать на разряд повыше. Но ведь для этого нужно два года отработать. И дети раздолбаи! Пока я им объяснял, распинался, вроде сидели и слушали с интересом. Начал же спрашивать – ну пень пнем, как будто ничего между нами и не было! Ору на них, аж охрип. А они обижаются, вражда какая-то появилась. Сидела на уроке наша замша, так потом целое “окно” громила меня – и что без планов урок веду (вот уж не думал, что этот архаизм сохранился), не слежу за тем, кто что делает (но когда на доске пишешь, затылком, что ли, следить?), и что дидактического материала нет (его здесь и до меня не было), и вообще, урок на одной ноте, блеклый, односторонний. Короче, все то, что мы проходили на методике, я забыл или сделал наоборот. Черт бы побрал меня с моим коммунистическим воспитанием типа “кто-то же должен пойти работать в школу по распределению”! Звонил Кольке, тот переучивается на менеджера, благо средства родителей позволяют. Он сказал, что Пахан работает на рынке, гребет в день по моей зарплате, а Леха заделался в “челноки”, успел уже три (!) раза смотаться за границу. Из нашей компании только Рита устроилась в какую-то навороченную школу, получает в валюте.
И с училкой той облом. Оказалось – разведена, с ребенком, ищет обеспеченного солидного мэна. Короче, суши весла. А не плюнуть ли на все это?
Костя”. 19.09.96

“Здорово, Олежка!
Сегодня меня первый раз похвалили, сказали, что я прогрессирую – под их чутким руководством. Чувствую, что незаслуженно – ведь я с того раза вообще плюнул на все подготовки и планы, веду уроки так, как считаю нужным. Но все равно приятно! На День учителя дети подарили какую-то открытку, причем преподнесли ее самые двоечники. После был стол “без свидетелей”. Знаешь, не все тут такие зацикленные грымзы, как мне сначала казалось. Многие просто старые добрые педкадры, которые, по-моему, живут в своем времени и судят еще по тем меркам. Потом опять говорили в мой адрес много лестных слов, но больше не по делу, а в плане “побольше бы в школу молодых кадров, особенно мужчин”. Ищите дураков!
Однако я-то здесь…
За проверкой тетрадей, оформлением кабинета совсем охладел к личной жизни. Да и где здесь искать ее, личную жизнь, если с утра до вечера только одно: школа – дом, школа – дом… Думаю заняться одной выпускницей, она все глазки строит. Может, поставить ей двойку и явиться вечером домой, для дополнительных занятий?
С приветом, Константин”. 9.10.96.

“Привет.
Все-таки бабий коллектив – это жуть. Кроме меня, еще трудовик-пенсионер, физрук-алкоголик, работающий на три школы, и военрук (преподаватель ОБЖ по-новому), который вечно бюллетенит из-за прошлых ранений. В учительской на меня почти не обращают внимания, все треплются о тряпках, перемывают кости кому-нибудь за глаза и ругаются из-за политических взглядов. Попытаюсь о чем-нибудь заговорить – тут же перебьют и опять о своем. Для них я нечто повыше учеников, но еще не совсем учитель.
Раскритиковали в пух и прах мой кабинет. Почему, мол, на стендах мало надписей, нет уголка, посвященного 850-летию столицы, скудная растительность на подоконниках. Я виноват, что ли, если все приходится делать за свой счет – и стенды, и горшки, и аппликации. И, главное – “почему нет дидактики?”. Все эти карточки, наглядные схемы на ватманах, самодельные тесткарты, оказывается, я чуть ли не обязан сидеть круглыми ночами и писать, рисовать, печатать, клеить!
Зато – неожиданное знакомство, буквально вчера. К нам приезжали практикантки на месяц, но только не работать с учениками, а присутствовать на уроках, вот одна и зашла ко мне. Я устроил террор, понаставил “параш”. Но ей очень понравился весь урок. Говорит, очень неординарная форма, строгая дисциплина, большой объем работы и высокий уровень подачи материала. Это – для отчета. А после уроков разговорились, оказывается, она с нашего факультета, но с другого курса. И живет буквально в часе езды от меня! Стоит заняться.
Будь здоров! Костя”. 17.10.96

“С учительским приветом!
Помнишь, хотел удивить всех педагогическими новшествами. Так вот, никому это не нужно. Говорю, давайте откажемся от оформления кабинета мелкими, от руки написанными статьями. Ведь их можно читать только стоя рядом, разбирая почерк. Но ведь на уроке-то их не почитаешь, а на перемене классы должны быть пустыми и проветриваться (так нас учили на гигиене труда). На меня посмотрели с состраданием и начали втолковывать: “Что это будет за класс без постоянно (!) обновляемого самими учениками стенда “Это интересно” и что за портрет будет висеть в классе без краткой статьи о том, кто там нарисован”. Как будто никто не знает, что ученики сейчас через одного близоруки и писать нужно аршинными буквами.
На районном методическом объединении учителей я тоже попытался было посоветовать кое-что из тонкостей преподавания одной темы, только что вычитанных в английской книге по методике. Мне кивнули и продолжили “далее по плану”.
Иногда кажется, что все выполняют какой-то странный ритуал, заключающийся в том, что они приходят на работу, устают как черти, ругаются, убегают, быстренько подготавливаются к следующему дню, чтобы не висело, а назавтра – то же самое. И все это они называют “самой важной профессией”, “Учитель, перед именем твоим позволь … чего-то там… преклонить колени”. Как же, ждите, преклонят! Вот пролетело почти два месяца, а вспомнить вроде и не о чем, все как один день. А еще говорят, что работа наша творческая.
На личном фронте без перемен. Конец четверти, не до этого. Напиши хоть, как твои дела.
Привет. Константин”. 25.10.96
***
“Извини, что долго не писал, тут один казус произошел. Выставил оценки четвертные, а одному хорошисту (до меня) пару влепил – тот всю четверть палец о палец не ударил. Он-то думал, что я, как молодой учитель, ничего ему не сделаю. А когда узнал, пришел ругаться, требовал исправить, будто ни за что двойка. Я пошел на принцип – он послал меня по-английски. Я вытолкал его из класса взашей, но случайно порвал ему воротник. Приходила его мать, грозила подать в суд, сообщить наверх, если не примут меры. Директор обещала загладить, а мне намекнула, что если я сам (!) не налажу отношения, то надолго застряну с низшим разрядом и грязной характеристикой. Пришлось идти к нему домой и извиняться, да еще заниматься с этим подонком на каникулах, чтобы исправить ему двойку. Чувствую себя в глубоком дерьме. Коллеги советуют впредь не доводить до этого. “Лучше поставить липовую тройку, пожалеть ребенка, чем потом тратить нервы на выяснение отношений”.
Я ненавижу свою работу. Еще один повод для конфликта, и подам заявление об уходе. Я специально интересовался и узнал, что из тех, кто ушел из школы, никто не получает на новой работе меньше, никто не жалеет об уходе. И что меня удерживает – сам не знаю.
Костя”. 13.11.96.

“Привет от Кости!
Наконец-то дали на подписку сразу за целый квартал. Можно жить! Думаю взять еще шесть часов оформительских, все равно висят. А это деньги! Предлагают вести кружок для младших классов типа “Веселые растения и животные”. Почему бы и нет? И так ведь после уроков задерживаюсь допоздна, то тетради проверить, то опыт заложить, то цветы пересадить, то просто чайку попить в домоводстве.
С директором наладил отношения. Обещает на следующий год дать хорошую нагрузку и класс для руководства получше, помочь с ремонтом кабинета. Намекнула на возможность досрочного повышения разряда. И с учениками вроде бы все благополучно, недавно даже контрольную работу неплохо написали. Радует мысль, что я нужен людям.
Что слышно о наших общих знакомых? Как у тебя дела? Пиши!
Константин Федорович, как меня теперь все зовут”. 9.12.96.

“Здравствуй!
Закрутился так, что некогда и письмо настрочить. У меня все нормально, правда, на днях на больничном был со своим гастритом. Говорят, нужно нормально и вовремя питаться. Это они мне будут советы давать! При моем расписании да при моей зарплате… Даже при оптимальном раскладе, если тратить только на потребительскую корзину, хватит дней на десять. Но довольно о грустном.
В моей жизни появилась Наташа. Оказывается, она живет в соседнем подъезде, переехала в этом году. Учится на экономическом, на старшем курсе. Эксперт по международному туризму – это звучит гордо! Если все пойдет гладко, к весне распишемся. Ей для работы необходимо быть замужем. Оказывается, есть и такие условия в их будущей фирме – это чтобы не было проблем с заграничными командировками. Она все капает на мозги: “Кому нужно твое учительское самопожертвование, отдавать свое здоровье за мимолетную благодарность, жалкие крохи!” Говорит, что с моим умом преступно корпеть над тетрадями дебилов. Лестно, черт побери! Я с ней поспорил, ведь ее саму тоже в школе учили такие же люди, как и я, и что, плохо научили? А она мне: “Знаешь, сколько пришлось заплатить за репетиторство, чтобы меня подготовили в этот вуз? Со школьным уровнем знаний никуда теперь не попадешь”. Может, она права? Стоит попутно приобрести какое-нибудь второе образование, которое кормит. Но как же бросить школу, замыслы, обещания? Да и когда учиться? Посоветуй, пожалуйста.
Констебль”. 2.02.97

“Здорово, Олег!
В личной жизни полный крах. Я ей не прощу этого. Вот ведь зараза, похоже, что ей нужен только сам брак – и ни на сантиметр дальше. Ну и дура!
В школе опять полоса неудач. Поругался с замшей по поводу расписания и замен. Она думает, что если молодой, то можно тобой заткнуть все дыры. Будто других нет. Скоро надо будет озеленять пришкольную территорию, словно садовник какой-нибудь. “Мы же вам платим за участок!”. А что там делать без семян, саженцев, лопат, граблей, тяпок? Говорят: “Проявляйте инициативу, привлекайте родителей”. Будто родителям это больше всех нужно. Дурдом!
И вообще все плохо. Чувствую, что садится зрение, да и гастрит опять беспокоит, авитаминоз весенний. Прямо хоть продавай микроскопы из школы и лечись.
Пока. Костя”. 4.03.97.

“Привет.
Довели до того, что не выдержал, вдрызг разругался с пожилой химичкой-язвой. На педсовете обсуждали предстоящие переводные экзамены. Я возьми да скажи, что зачем они вообще нужны, переводные-то, достаточно обобщающей контрольной, ведь экзамен – это стресс, а к концу года все на пределе. А химозу, видно, еще до меня завели. Она и давай поливать, что экзамен – показатель всей работы за год, что против могут быть лишь ленивые учителя, которые боятся результатов этого мероприятия, что экзамены дисциплинируют, заставляют заново повторить и запомнить пройденный материал. И что в идеале должны быть экзамены по всем предметам каждый год – вот тогда и дети станут серьезней относиться к учебе, а учителя – к работе. Меня разобрало, что она намекала на плохую успеваемость своего класса по моей биологии. Я встал и начал доказывать, что мы все и без экзамена знаем, на что способен каждый ученик, что логично выставлять итоговую оценку по четвертным и по общей успеваемости по предмету. Сказал, что на экзамен можно и натаскать, если в течение года заставлять отвечать по билетам, вызубрив их от слова до слова. Короче, все встали на химичкину защиту. “Вы, Константин, послушали бы опытных учителей, которые полжизни у доски простояли. А не просидели, как вы, на уроках!” (Буквально на днях замша распекала меня за это, говорила, что хороший учитель всегда на ногах, он не садится). Тогда я обиделся и сказал: “Хороший учитель не тот, кто стоит весь урок, а тот, у которого дисциплина не падает и работа в классе идет даже после того, как он сел!” Тут такое началось!
Получилось, что я опять в дураках. Чтобы сделать что-то неординарное, сломать сложившуюся систему и стереотипы, нужно или стать начальником, или приобрести авторитет. И то, и другое требует много времени и огромных затрат труда, здоровья, средств.
Я еще года не отработал, а валюсь с ног. Нервы расшатаны, не достигнуто почти ничего, что задумывал. Хочется напиться и набить самому себе рожу за то, что выбрал не тот объект притязаний. Наверное, ты прав, надо было идти в аспирантуру, заниматься конкретным делом, наукой, а не пытаться реанимировать “утоплый труп мертвого человека”. Пожалуй, я так и сделаю.
С уважением, Константин”. 14.05.97.

Постскриптум
Своего друга после этого я видел всего лишь один раз, да и то не узнал. Шикарно одетый, розовощекий, искрящийся радостью, он стоял с огромным букетом роз на остановке маршрутного такси, мимо которого нас провозил автобус-детовоз по дороге из зоопарка. И до сих пор я теряюсь в догадках: как же повернулась судьба у моего теперь уже дальнего друга? Может, он спешил к своей Наташе? Или возвращался с родительского собрания? А может, это вовсе не он, ведь, насколько я его знаю, вряд ли обратная дорога для него ведет в светлое будущее.
Остались лишь письма. И вечные проблемы. Друг мой, отзовись!
Вадим МЕЛЕШКО