Каждый раз, в зрелом возрасте, когда я прихожу в свой школьный класс и сажусь за парту, теперь уже узкую и неудобную, становится тревожно и грустно. Вспоминаешь школьных друзей, «иных уж нет, а те далече».
«Сквозь слез смотрю в решетки,Перебирая четки».Пушкин – сестре
Но во сколько же раз грустнее и тревожнее входить в комнату №14 на четвертом этаже Царскосельского лицея, которую ее обитатель Александр Пушкин окрестил кельей и где пролетели, пожалуй, самые беззаботные годы юного поэта! (Заметим, что в александровское время комнаты лицеистов назывались несколько старомодно – дортуарами.) В этой комнате невольно возвращаешься к истокам жизни поэта, наперед зная, когда, как и кем она будет оборвана.
Здание лицея первоначально предназначалось для великих князей, братьев императора. Когда же задумали приспособить его под учебное заведение для дворян, то помещения четвертого этажа превратили с чьей-то легкой руки, возможно, монаршей, в типичную казарму, перегороженную так, чтобы каждый из лицеистов получил отдельную комнату. Последнее, конечно, похвально. Другое дело, какими эти комнаты получились. А получились они маленькими и страшно неудобными.
Лицейская комната №14. Четыре стены, из которых две низкие, не до потолка: та, что граничит с комнатой Ивана Пущина, и та, где дверь в коридор. Дверь с окошком, забранным решеткой, что разрушает любое уединение. В самой комнате есть только половина окна, вторая – за стеной, у Пущина.
Размеры комнаты поражают: в длину – четыре метра, в ширину – полтора. Площадь, как несложно подсчитать, шесть квадратных метров. Пушкин метко называл ее кельей. Только здесь понимаешь, откуда в юношеских стихах поэта жалобы на затворничество, в то время как лицейские годы для многих лицеистов – самая радостная пора жизни и одно из самых светлых воспоминаний.
Обстановка комнаты неприхотлива: застеленная кровать, конторка, комод, стул, кувшин с водой. Все то, что стояло здесь и при Пушкине. Снова в который раз невольно ловишь себя на том, что жалеешь поэта, начавшего свою сознательную жизнь в этой мрачноватой келье. Впечатление усиливается пояснением экскурсовода о том, что в лицейских спальнях всегда было довольно прохладно. Теплый воздух едва поступал на четвертый этаж из нескольких душников от печей, топившихся в нижних этажах. Да и эти душники располагались по краям длинного коридора. Так что, по существу, лицейские спальни оставались без отопления. Шесть зим мерзли юноши в своих спальнях. И не роптали в условиях прямо-таки спартанских!
И все же годы, проведенные поэтом в комнате №14, вовсе не были столь трагичны, как может показаться. Здесь юный Пушкин писал свои первые любовные стихи, с любопытством поглядывая из половины окна на окна фрейлин во флигеле Екатерининского дворца, читал Вольтера и Апулея, изучал труды любимых профессоров, восторженно смотрел на проходившие мимо лицея войска, шедшие защищать Россию от Наполеона, а затем бежал в «газетную», чтобы по карте проследить события на полях сражений…
Легенды о лицее и действительность лицейской жизни отражены во многих книгах. Но в его комнате становится особенно понятно то волнение, которое юный Пушкин переживал, вбегая сюда и рассеянно хлопая дверью. В первый раз это случилось 19 октября 1811 года, после открытия лицея и речи профессора Куницына. Позднее поэт напишет:
Куницыну дань сердца и вина!
…Им чистая лампада возжена…
Чувство бесконечного счастья заставило Пушкина стремглав убежать в свою комнату и через три года – 8 января 1815 года, во время переходного экзамена с младшего (трехлетнего) курса на старший. Тогда в актовом зале лицея Пушкин в присутствии известных профессоров, именитых гостей и поэта Державина прочел специально для этого случая написанное им стихотворение «Воспоминание в Царском Селе», которое заставило «старика Державина» заметить его и благословить на поэтическое поприще.
Келья стала местом первых его слез, рожденных радостью или грустью. Наверное, за это он и любил ее так…
Комментарии