На чтение: ≈ 19 мин.– В Москве сегодня несколько центров образования. И, несмотря на единое положение, утвержденное правительством города, все они разные. Мы никогда за многолетнюю историю нашей школы не помышляли о статусе центра образования. В начале 90-х годов, в период всеобщего образовательного либерализма, в период бурного многообразия форм – лицеи, гимназии, прогимназии, академии, колледжи и т.д., мы предпочли остаться Школой.
Специфика нашего месторасположения в спальном районе Москвы, куда люди возвращаются по вечерам, как в гигантскую гостиницу, чтобы провести вечер у телевизора, попытаться выспаться и утром уехать, чтобы вечером вернуться в ставшие привычными железобетонные джунгли, еще в середине 80-х годов заставила нас пересмотреть некоторые ценности образования. Единственно школа, и больше ничто не несет на себе печать культуры в подобных кусках монстра-мегаполиса. Наша логика была проста – максимально приблизить к месту жительства ребенка возможности реализовать себя в чем-нибудь еще, помимо классно-урочной жизни, жизни обязательной, часто принудительной и законноответственной. Постепенно разрастаясь численно, мы приобрели то структурное многообразие, которое еще в начале 90-х сделало нас Центром образования, причем образования не только детей, но и их семей, совершенно посторонних для школы взрослых, родителей и даже политических деятелей муниципального и государственного уровней.
– Центр образования ставит перед собой, как я понимаю, всеобъемлющие цели. Как он формируется, чтобы достичь всего этого?
– Сегодня наш Центр – начальная и полная средняя общеобразовательная школа, система дошкольного образования, три театра, балет, картинная галерея, скульптурные и керамические мастерские, школа выживания, медико-психологическая служба, центр информационных ресурсов, спортивная школа, теннисный клуб, команды регби и баскетбола, профессиональная подготовка по пяти специальностям, многотиражная газета, сотни полторы кружков, клубов и объединений, несколько музеев и что-то разное еще, чего я не знаю. Но это – формы, способы и структура. Главное в том, что все это развивается, меняется, двигается…
– Это то, что касается Центра образования. Но вот совсем недавно в печати, в том числе и в нашей газете, был опубликован меморандум форума “Российская школа”. Что заставило вас заниматься вопросами, далеко выходящими за пределы, как это принято говорить, должностной компетенции?
– Относительно связи нашего опыта и текста меморандума форума “Российская школа” могу ответить кратко: все. Это прежде всего выделенные цели форума: утверждение роли школы как демократического института формирования гражданского общества.
Защита детства, меры по укреплению здоровья детей, обновление содержания и форм школьного образования, социальная поддержка учителя и многое другое…
– Очевидно, проблемы взаимоотношений государства и учителя, учителя и государства не могут не волновать и вас – директора преуспевающей московской школы. Ведь учитель – проповедник, творец, мыслитель – остается государственным служащим, как говорили герои Чехова, – “чиновником”. Оскорбительное отношение государства к учителю и учительству ставит вопрос о самом существовании российского образования. Так “быть или не быть”, на ваш взгляд, российской школе?
– Для меня это один из самых азартных, важных и актуальных вопросов. Ведь по сути наше государство, у которого проблемы образования находятся “на периферии сознания”, поставило нас, директоров школ, в работодателей самого маргинального уровня. Не может молодой учитель, получающий 20 долларов в месяц, учить детей, осознавая, что “образование – фактор государственной безопасности”. Он должен ездить “зайцем” в общественном транспорте, питаться остатками школьных обедов, донашивать свои студенческие брюки, не создавать семью, не заводить детей, не покупать цветы, чтобы купить раз в полгода книгу, ибо иначе он не сможет образовывать подрастающее поколение и “укреплять генофонд страны”. Это грустно сознавать, но это так, и, по всей видимости, так будет еще долго. Правда, возможны периоды любви и внимания к учительству, но исключительно как к большому электоральному ресурсу…
Конечно же, в подобных условиях сложно школе удовлетворить кадровый голод, но, к счастью, педагогика, как и другие творческие профессии, содержит в себе, помимо материальных интересов, ту сумму интересов идеальных, которые и являются предметом государственной эксплуатации: беспокойство за ребенка, профессиональная одержимость, гипертрофированная совесть. Впрочем как, допустим, в театре – моя жена, заслуженная артистка России, ведущая актриса театра, за труд и талант вознаграждается в несколько раз меньше, чем дворник в нашем доме…
– Так все-таки еще раз – “быть или не быть”?
– Мои коллеги не выживают, они живут, учат и учатся. Приведу характерный пример – неподалеку от нашего Центра несколько лет назад была открыта частная школа, сегодня две трети ее педагогов – наши учителя. Они долго скрывали от меня совместительство, пока на одном из педсоветов я не заявил, что горжусь ими и горжусь тем, что они востребованы как профессионалы. На мой вопрос учительнице химии, почему она полностью не переходит туда, где платят в несколько раз больше, я получил ожидаемый ответ: “А как же школа?”.
В нашем Центре мы не испытываем кадрового голода, наоборот, есть специалисты, которые ждут, когда появятся вакансии. А кадровый подбор мы осуществляем тщательно, неторопливо, используя разные технологии: от любви с первого взгляда до сложных тестов, анкет и испытательного срока. Команды у нас нет, да она и невозможна в Центре, где свыше трехсот педагогов, у нас скорее много команд, разных и не единомыслящих, и я это приветствую. Ибо считаю, что в такой сложной гуманитарной системе возможно единство ценностей, но не мыслей и целей.
– Вот как раз о единстве ценностей я и хотела вас спросить. Готовя школьников к жизни, к нашей современной жизни, где, кажется, утеряно всякое представление о духовных и нравственных ценностях, вы настойчиво продолжаете утверждать идеал в сознании и душах ваших питомцев.
– Мы не защищаем школу от каких бы то ни было внешних влияний. Наоборот, мы стараемся донести правду об этой самой окружающей среде, ведь она неотъемлемая часть среды образовательной, и школа давно уже не является монопольным институтом образования в обществе. Нередко ухоженный подъезд или цветущая клумба во дворе дают больше, чем урок по эстетике… А что касается грязи и безобразий, то мы стараемся нашим воспитанникам делать прививки от лжи, цинизма, ханжества… Стараемся научать их принимать решения и быть ответственными за ситуацию, стараемся жить с ними в режиме диалога.
– Значит, школа не должна отражать тенденций изменения общества и общественного развития?
– Во-первых, школа не может не отражать все процессы, происходящие в обществе, хотим мы того или нет. А во-вторых, я не уверен, что в сознании целого народа может происходить какой-то “обвал”. Подобные процессы возможны на групповом уровне, может быть, даже на региональном, что маловероятно. “Обвалы” в сознании толпы не отражают состояния сознания общества. Общество здорово, и здорово как никогда. И это ложь, что у нас нет гражданского самосознания или социальной активности и что якобы это достоинства иных цивилизаций. Приведу совсем недавний пример. Незадолго до Нового года школы нашего Южного округа решили, не дожидаясь, пока пойдут трансферты и что-то такое еще от Москвы в окраины, отправить одну большегрузную машину в конкретный район Тверской области с собранными нашими детьми, родителями, директорами и учителями книгами, учебно-наглядными пособиями, одеждой, игрушками, мелом и спортивным инвентарем. Одной машины не получилось. 26 декабря колонна из 10 грузовиков отправилась в Осташков, в конкретные школы конкретных деревень. По сравнению с этим и еще сотнями других примеров все “обвалы в сознании” – мечта тех, кто хочет вновь начать манипулировать этим самым общественным сознанием, загнать вновь на кухни свободу мысли… Поэтому тенденция тенденции – рознь. Постараемся ориентироваться на гуманистические и демократические.
– Что для вас является наиболее актуальным? Каковы наиболее приоритетные направления развития вашей школы?
– Их несколько, и ни одно из них я не могу назвать главным.
Нам представляются актуальными несколько проблем, которые мы пытаемся решать: оптимизация информационных потоков в школе, попытаться сделать ученика субъектом и активным “креатором” этих потоков; инвентаризация избыточной информации и выявление ресурсов времени в существующих жестких условиях базисного учебного плана; изменение ряда дидактических принципов в начальной школе и создание условий органичности, плавности и преемственности между начальной и средней школами; включенность дополнительного образования в единое образовательное поле ребенка; принятие проблемы здоровья как проблемы общей культуры, не подменяя при этом поликлиники; неактуальность раннего профильного или “специализированного” образования, усиление доминанты общей культуры и общего образования и многие другие вопросы, жизненная важность которых основывается скорее на нашем сомнении и незнании, нежели на самоутверждении и уверенности. Ведь те, кто придет в школу в этом году, будут ее заканчивать в 2010-м. А хватит ли зоны ближайшего развития у тех, кто определяет стратегию образования на столь “среднесрочный” период?
– Чем наполнен типичный день директора такой огромной школы?
– Большими и “значительными” проблемами пусть занимается кто-нибудь важный и значительный. А в нашей жизни “мелочевка” вроде текущей крыши или 180-рублевой зарплаты уборщицы имеет не меньшую образовательную значимость, чем виртуальные стандарты важных думских начальников. А может быть, и большую. Я могу, конечно, успокоиться по поводу спортивного инвентаря, нехватки стульев и отключенных телефонов, не думать, что половину зарплаты молодой учительницы словесности съедает проездной билет, а на вторую она покупает книжки о Гоголе. А думать исключительно о доктринах и концепциях, давать интервью и произносить монологи о смене парадигм. А кто детей учить будет?
Кстати, об учителях. Это миф, что самые профессиональные ушли из школы, самые-то профессиональные и остались. И хоть десятками пусть тиражируют неправду в виде указов о приоритетности образования, учитель будет учить и учиться. Расскажу об одном случае, который произошел несколько недель назад. В молодую учительницу нашего Центра влюбился достаточно богатый мужчина, и, желая быть понятым, он сделал сильный ход: после обеда в дорогом ресторане он пригласил девушку в картинную галерею, затем в ювелирный магазин и предложил выбрать себе кольцо. Она потупилась и еле слышно прошептала: “Мне бы диапроектор в кабинет…”.
Типичных дней у меня не бывает, потребность все посмотреть самому, во все вмешаться и попытаться все сделать прошла уже давно. Для того и существует то, что мы называем культурой управления, которая по сути есть определенный набор степеней свободы, к пониманию которых мы с коллегами двигались довольно долго. Но парадокс в том, что эти движения порождают новые потребности, а значит, новые возможности. Главное в моем “дне” – сумма действий, связанных с аналитической, проектной и рефлективной деятельностью, конечно же, не обходится и без контроля, но последнюю функцию я почти полностью делегировал своим заместителям, а их контролировать не нужно. Конечно же, есть циклограммы, планерки, совещания. Непременная составляющая моей недельной жизни – вечерние встречи с родителями каждый вторник, вот уже второе десятилетие это время неизменно…
– Что происходит сегодня в вашем Центре образования, я, насколько это возможно за короткое время интервью и путешествия по школе, вернее, по нескольким школьным зданиям – начальной, средней, старшей школы, загородной базы, – кажется, поняла. Что же завтра? Каковы перспективы роста и расширения?
– К счастью, уже не растет и не расширяется географически. Мы этого не хотим, и не потому, что есть некие оптимальные пропорции, а скорее потому, что ставим перед собой другие задачи. Как это ни странно, но у меня нет четких планов на будущее, а есть конкретные задачи и программы, которые мы пытаемся сделать. Ведь по сути такая структура, как Центр образования, – явление бесконечного нового формообразования. Нас волнуют проблемы мотивации детей среднего школьного возраста, содержание и технологии начальной школы, мы вновь создаем центр информационных ресурсов и коренным образом меняем место и роль школьной библиотеки в учебном процессе, набирает масштабность и глубину проектная деятельность детей, переосмысливается роль дополнительного образования, и потихоньку растет сомнение: дополнительное ли оно? Одна из актуальнейших для нас проблем – целесообразность и природосообразность такой формы, как классы коррекционно-развивающего обучения. Мы второй год их не открываем, и дело здесь не в сохранной популяции детей, а в принципиально иных подходах. Детей с проблемами, в том числе и с проблемами несформированностей психического характера, мы учим в одном классе с другими детьми, впрочем, как и детей-инвалидов. И мы убеждены в положительном эффекте этого начинания, причем не только для больных, но и для здоровых детей. Вы были свидетелями того, как пятиклассники поставили “Антигону” Софокла, но ведь на сцене был и ребенок с детским церебральным параличом, и он был выразителен и успешен…
– Ваш идеал учителя?
– Был такой случай в прошлом году. Образовалась вакансия в начальной школе. Мне порекомендовали учительницу с идеальным резюме: 10 лет педстажа, различные способы повышения квалификации, высшая категория и т.д. У нас почти все кандидаты на вакантное место заполняют длинную и сложную анкету, в которой есть такой вопрос: “Были ли люди в вашем подчинении?” Ответ оказался для этой учительницы роковым: “Да, были – 3-й “А” класс”…
А идеал – учитель диалога, слышащий и слушающий, умеющий принять решение, способный понять, что и у ребенка можно многому научиться…
Ирина ДИМОВА
Выбор читателей
Комментарии