Когда лучшее в спектакле – текст. Вахтанговский завалил зрителя премьерами, а студийцев – работой

Открытие Симоновской сцены в Театре им. Евгения Вахтангова, свершившееся при полном параде три месяца назад, помогло решить две глобальные задачи. Первая – расширить репертуар, потому что Симоновская сцена – это еще два дополнительных зрительных зала. Второе – дать работу многочисленным ученикам художественного руководителя театра Римаса Туминаса по режиссерскому курсу, который он выпустил в Щукинском в 2016‑м и судьбой которых был озабочен.

Учеников было много, и Туминас разрешил вопрос их трудоустройства с эпическим размахом: построил им театр рядом со своим. Чтобы держать творческий полет своих питомцев под контролем, Римас сделал так, чтобы далеко ходить и смотреть, что они творят, было не надо: от здания театра до Симоновской сцены можно пробежать, не надевая пальто.Выпускники взялись за освоение театрального пространства безотлагательно: например, премьеру «Стефан Цвейг. Новеллы» запустили в дело сразу четыре молодых режиссера, по числу новелл в одном спектакле. Счастливый зритель покидает зал ближе к полуночи в легком головокружении от густоты событий.Молодые режиссеры в свою очередь щедро раздарили роли студийцам театра. В новелле «Незримая коллекция» в постановке Владимира Бельдияна, где героев, собственно, четверо, активно действуют еще дюжина персонажей, создавая атмосферу мировой войны так насыщенно, что зритель путается, на кого ему смотреть. На антиквара, главного героя новеллы, двигающего сюжетную линию, или на придуманного режиссером проходного бессловесного персонажа, который демонстрирует последствия газовой атаки так ярко, что тянет все действие на себя. Финальный монолог антиквара, хорошо сделанный Эльдаром Трамовым, прекрасный по глубине смысла, несколько вянет перед зрелищем эпилептического приступа. Мало того, после монолога, который и есть суть того, что хотел сказать своим текстом Цвейг, выбегает персонаж, стилизованный под Гитлера, и в свою молчаливую пробежку вкладывает столько страсти, что идеи главного героя становятся уже не столь важны.Режиссер Владимир Бельдиян, конечно, такой временной сюрреализм обоснует грамотно и внятно, а вредный зритель, который хотел бы уважения к Цвейгу, ясности и смысла, будет посрамлен. Более того, антиквар у Бельдияна предусмотрительно уже нашил себе звезду Давида на лапсердак. И при звезде трактовка идеи Цвейга о том, что лучшая реальность – та, которую мы придумали, выглядит совсем иначе. А именно: безумный антиквар, сбегая из гетто, едет прикупить гравюры. А гравюры уже проданы и съедены. Нет более гравюр в Германии. Есть только человечек с косой челкой. Но тогда, при такой режиссерской трактовке и в этом случае оправданном сюрреализме, финальная фраза Гете о том, что самые счастливые люди – собиратели, не ложится, увы, на ноты режиссерского замысла. Не кроится эта материя по этой мерочке. Вот в чем проблема. Цвейг писал новеллу о счастье понимания искусства, а Бельдиян ставил спектакль о безумии. Потому что только безумие может стать мотивом того, что обитатель гетто тратит последние деньги и последнее время жизни на поездку за гравюрами.Кроме попрания смысла, заложенного Цвейгом, Бельдиян поставил перед собой еще одну серьезную режиссерскую задачу. Занять всех, кого можно занять. В крохотной новелле на четверых (а по сути, на двоих актеров) вписалось и пространство бара в проигравшей вой­ну стране, где солдат может выпить только мысленно, и образы жертв войны, которые переигрывали скромную линию собственно сюжета Цвейга.Плотный парад актеров в «Незримой коллекции» можно объяснить их ожиданиями, которые оправдались: всех студийцев, героически наполнивших новеллы Цвейга собой, Туминас по-отечески взял под Новый год в труппу театра, таким образом сильно обновив его кровь. Так что премьер на Симоновской сцене будет много.Еще одной премьерой Симоновской сцены стал «Очарованный странник» Лескова в постановке Натальи Ковалевой. Русская душа, написанная Лесковым и воплощенная хорошей игрой Игоря Карташева, выглядит в кратком развитии характера так. Человек начинает с убийства монаха и мучительства кошек, потом долго мытарится, наживая нелюбимых детей, и наконец влюбляется до самозабвения в женщину, которую убивает, чтобы не мучилась. После чего идет по дорогам замаливать грехи. Все остальные персонажи «Странника» – классические русские образы. И беспутный сладострастник, и проданная женская душа, которая сначала смиряется с тем, что ее продали, а потом влюбляется в того, кто ее купил на ее же погибель. Еще одна проданная женская душа, которая не смиряется, а убегает. Игумен, который за смерть монаха берет большие барыши с убийцы. Установка на то, что дети, рожденные от иноверцев, как бы и не люди вовсе. И главное – полная убежденность в том, что жизнь человеческая ничего не стоит. И может быть оборвана в любой момент по злому ли произволу, случайному стечению обстоятельств или просто для того, чтобы не мучилась больше и ушла наконец в мир теней… Ушла туда, где будет ей куда как покойнее.Самое лучшее в обеих этих премьерных постановках – это текст. Текст, который можно было бы вообще никак не обыгрывать, а просто читать вслух со сцены. Для пробуждения души и радости приобщения к хорошей литературе.