На чтение: ≈ 11 мин.Георгий Адамович начинал литературную деятельность как поэт. В эмиграции наряду с Владиславом Ходасевичем станет тем критиком, статьи которого будут определять движение литературы русского зарубежья. Иван Бунин считал Адамовича первым критиком эмиграции. Cамым значительным произведением Адамовича стала прозаическая книга “Комментарии”, которую в равной степени можно назвать и “эссеистикой”, и “лирической прозой”, но действительный жанр которой определить не так просто. Это заметки и размышления о литературе, об историческом пути России, ее судьбе. Книга может быть полезна всем учителям, которые затрагивают эти темы на своих уроках. Вышло несколько изданий “Комментариев”, наш разговор – о последнем из них.
Эта книга (Георгий Адамович. Комментарии. – СПб.: Алетейя, 2000) должна была бы появиться на свет лет десять назад. Но периодические издания предпочитали из “канонического” текста “Комментариев” вытягивать “избранное”, не умея ощутить внутренней, “тайной” связи самых “далеких” друг от друга фрагментов, составивших книгу, не уловив их “неотделимости” друг от друга. А “полная” публикация “Комментариев” в 1996-м внутри огромного тома “Одиночество и свобода”, выпущенного “Республикой”, не столько обрадовала, сколько разочаровала. Увесистый “кирпич”, где собран и Адамович-критик, и Адамович-поэт, и Адамович-эссеист, и Адамович-мемуарист, затушевал главный смысл “Комментариев”. Эта книга плохо чувствует себя в соседстве других произведений. Она требует “обособленности”.
Комментарии – это “последняя” литература. Это проза, которая пишется накануне “смерти литературы”, это “последние строки”, которыми завершается великая традиция, имевшая легендарное прошлое.
Отсюда неопределенность темы – можно говорить обо всем: о России, о стихах, о христианстве, о Толстом и Достоевском, о “тайне писательства”, об “оправдании черновиков” – и так далее, и так далее. И отсюда же – неизбежное единство тона, который способен соединить “тематически несоединимое”.
При первом взгляде на нынешний том может показаться, что наконец-то работа не только выполнена, но даже перевыполнена. В книгу вошли “Комментарии”, выпущенные автором отдельным изданием в 1967 году плюс все (!) фрагменты по мере их появления в русской эмигрантской периодике с начала 20-х по 1971 год, как вошедшие в книгу (с исправлениями или без), так и оставшиеся за ее пределами.
И все же (при медленном чтении) рождается сомнение, которое не может не смутить любого читавшего издание 1967 года.
“Комментарии” Георгия Адамовича, статья “Комментарии к “Комментариям” нынешнего издателя Олега Коростелева, его же настоящие комментарии к “Комментариям”. Уже здесь слишком навязчива “филология”. Когда же видишь, что все фрагменты книги 1967 года пронумерованы римскими цифрами (у Адамовича нумерации нет), а дополнения имеют сквозную арабскую нумерацию (опять-таки “волею издателя”), убеждаешься, что филология не просто главенствует в книге, она подчиняет себе авторский текст.
“После всех бесед, споров, недоумений, надежд, гаданий, обещаний, после евразийства, после русского шпенглерианства, вспыхнувшего и погасшего в берлинских и парижских кофейнях…” – книга Адамовича начиналась сразу, “ни с чего”, единым порывом. Когда волна мысли, помноженная на волну вдруг вспыхнувшего чувства, угасала – “угасал” и отрывок. Никакого “окончательного вывода”. Не истина “на века”, но “сейчас подумалось”. Если же мы открываем книгу и видим посередине строки: “I.” и только ниже – “После всех бесед…”, рождается ощущение догматической уверенности автора. Адамович, умевший утверждать свою мысль только вопросами, превращается в резонера, в “изрекателя истин” и в конце концов в скучного педанта. Образ настоящих “Комментариев” – вечного вопрошательства при грустном понимании, что ответа ждать не приходится, – уходит из книги. И вместе с тем многократно усиливаются “филологическая работа” и “научный аппарат”. Живой Георгий Адамович превращается в музейное существо, из живой литературы перебирается в “историю литературы”.
Но римская нумерация отрывка не только придает ему большую “законченность”, которой Адамович не хотел и от которой сам старался уйти. Она еще “архаизирует” его произведение. Книги из пронумерованных отрывков – это отсыл к началу XX века, а то и к концу ХIХ. Адамовичу как бы навязана воля предшественников Розанова, хотя сам Адамович в своих “Комментариях” стремился и от последнего уйти как можно дальше. Часть своих фрагментов при публикации в 3-м номере альманаха “Воздушные пути” (1963) он назвал “Послесловие”. “Комментарии” и есть “послесловие” к великой литературе. “Конец литературы” отчетливо ощутил Розанов, но и он для Адамовича еще не конец, еще живая литература.
Стоит ли корить составителя, сделавшего огромную и трудную работу, в чрезмерной “филологизации” этого тома? Быть может, в “музейном подходе” есть и своя правда, свой резон? Или за ним светится совсем иное – тайная задача “не пустить” главную книгу Адамовича в современную литературу? Будто составитель, готовя текст и комментируя этот том, ни на минуту не забывал излюбленную историю Георгия Адамовича, как однажды на долгие сетования Тургенева, что трудно пишется, что вообще писать, быть может, не нужно, Боборыкин хлопнул себя по жирным ляжкам и воскликнул: “А я пишу много и хорошо”.
Похоже, образ современного писателя, вполне “по-боборыкински” не знающего сомнений, пусть неявно, но отпечатался на этом томе Георгия Адамовича. “Конец литературы” возникает не тогда, когда “обо всем уже написано” или когда “писали уже по-всякому”. Он приходит как неизбежность, если писатели утрачивают свою неповторимость, если они произносят слова “как все” или хотя бы “как многие”. И что поймет тогда современный писатель в “Комментариях”, если он, радостно шлепая себя по ляжкам, вчера писал “под Набокова”, сегодня – “под Тургенева” или “под Гоголя”, а завтра застрочит “под Пильняка”?
То ошеломительное воздействие, которое производили “Комментарии” с момента появления первых фрагментов в журнале “Числа” (30-е годы) до 90-х годов ХХ века, – в их тоне, в утверждении мужества быть самим собой, несмотря ни на что: ни на мировой кризис культуры, ни на отсутствие почвы под ногами, ни на то, что “все уже было” и “ничего уже нет”. Что менее всего заметно в современной “словесности” – это именно мужество самостояния. Все слишком “литература” и слишком “знакомая уже литература”.
Появиться в России, вероятно, “Комментарии” опоздали. Их живое действие возможно лишь тогда, когда многое понимается с полуслова. Адамович не говорит о главном “прямо”, “в лоб”. Есть вещи, о которых сказать что-то можно лишь “вскользь”, намеком, “эхом слов”. Современная литература, оглушенная самой вульгарной книжностью 90-х и невероятно “прямолинейная” в своем стремлении к успеху, пишет слишком “много” и слишком “хорошо”, чтобы уловить это дробное эхо.
И все же есть довод и против чрезмерно “литературоведческого” подхода к изданию “Комментариев”. Его можно услышать из уст самого Адамовича. В самом последнем фрагменте, который появился в “Новом журнале”, когда автор мог предвидеть скорый свой уход: “Нет слова более мертвого, мертвящего, нежели “литературовед”, и, когда поневоле употребляешь его, трудно обойтись без кавычек”.
Он знал безнадежность своего главного дела, знал, что в сущности пишет “ни для кого”. Но не мог не надеяться и на чудо, на “созвучие душ” пусть и со случайным, далеким читателем. Ведь трудно сказать, что внушает большую грусть – книга “из наилучших”, которая ищет и не находит живого читателя, или эта же книга, которая лежит в музее “истории русской литературы” и ничего уже не ищет.
Сергей ФЕДЯКИН
Выбор читателей
Комментарии