Ключ к пониманию терроризма. Роман Достоевского «Преступление и наказание» сто пятьдесят лет спустя

Ученики должны хорошо понимать, что использование наблюдений и находок, сделанных другими, греховно только в одном случае – когда они выдаются за свои.

Обращаю внимание десятиклассников на три обстоятельства, которые часто ученики в полной мере не воспринимают. Очень часто многие старшеклассники не чувствуют, что герои Достоевского страдают не только и даже не столько от бедности и нищеты, сколько от оскорбления бедностью и унижения нищетой. Это совершенно разные вещи. Посмотрите воспоминания или дневники ленинградских блокадников. Они жили на пределе человеческих возможностей. Но само по себе это не унижало, не оскорбляло. Совершенно другое у Достоевского. «Герой Достоевского, – пишет Ю.М.Лотман, – когда у него пронашиваются подметки, страдает не от холода, а от того, что окружающие видят в этом свидетельство его бедности. Подметки становятся знаком отверженности, беззащитности и унижения, что доставляет герою муки, несовместимые с физическими страданиями от холода». Сегодня бывает, что выпускницы не приходят на выпускной вечер – у них нет возможности блеснуть нарядами.Второе. Как ни страшны муки бедности, самое страшное для героев Достоевского – страдания оскорбленной и униженной души. Вот рассказывает Мармеладов о супруге своей: «…когда прибил ее за то господин Лебезятников, то не столько от побоев, сколько от чувства в постель слегла». А что должна была пережить Дуня от «презрительных взглядов и шептаний», от того, что все знакомые от них отстранились? А Соня, ославленная воровкой?И еще на один сквозной мотив романа обращаю внимание. Подхожу к доске и рисую круг. Это – жизнь, пространство всей жизни. Покажите, где происходит действие «Обломова», «Отцов и детей». Подходят к доске и показывают точки в пространстве круга. А где действие «Преступления и наказания»? Кто-то говорит: «За кругом». Но за кругом не жизнь, а смерть. Тогда многие говорят: «У самого края круга», «У границы жизни и смерти». Это верно.В самом начале романа о Раскольникове, пришедшем к старухе-ростовщице, сказано, что ему «идти больше некуда». Потом Раскольников услышит страшный вопрос Мармеладова: «А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы каждому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти». И Катерина Ивановна пошла за Мармеладова, плача и рыдая и руки ломая – пошла. Ибо некуда было идти. «Понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?»Это НЕКУДА и есть художественное пространство романа. «Дойдешь до такой черты, – скажет Раскольников, – что не перешагнешь ее – несчастна будешь, а перешагнешь – может, еще несчастнее будешь». (Все эти цитаты записываем в тетрадь по литературе.)Эту безысходность хорошо показал Писарев в статье, которая была написана тогда же, когда появился роман Достоевского: «Что вы скажете в самом деле о поступке Софьи Семеновны? Какой голос эта девушка должна была принять за голос совести? Тот ли, который ей говорил: «сиди дома и терпи до конца, умирай с голоду вместе с отцом, с матерью, с братом и сестрами, но сохраняй до последней минуты свою нравственную чистоту», – или тот, который говорил: «не жалей себя, не береги себя, отдай все, что у тебя есть, продай себя, опозорь и загрязни себя, но спаси, утешь, поддержи этих людей, накорми и обогрей их хоть на неделю, во что бы то ни стало»?»Но тут необходимо сказать вот о чем. Я уже писал, что сорок с лишним лет назад, когда роман только пришел в школу, многие ученики увидели в Раскольникове только жертву трагических обстоятельств. Последние десятилетия акцент стали делать на его теории, всячески подчеркивая ее чужеродность русской жизни и ее делая первопричиной преступления. На самом деле все гораздо сложнее. Еще сорок лет назад Н.М.Чирков в книге о стиле Достоевского писал, что «необыкновенная чуткость героя, его отзывчивость на чужое страдание отмечается в романе не раз». Мы легко на уроке вспоминаем примеры этой отзывчивости. В блистательном комментарии к роману Борис Тихомиров пишет, что в судьбе Раскольникова вначале была не «теория», не «идея», вначале была БОЛЬ.Но тут мы должны перейти к нашему первому, как говорил Гоголь, лирическому отступлению, хотя оно и совсем не лирическое. Шагнем от романа на полтора века. Ограничим рамки своего отступления тем, что ближе всего к роману Достоевского и его герою Родиону Романовичу Раскольникову, во многом предтече нашей эпохи. Я не специалист, потому буду здесь опираться на работы специалистов. Начну со статьи Якова Миркина, заведующего отделом международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН («Российская газета», 2016 год, 28 марта):«Есть терроризм бедности, отчаяния, великого переселения народов. Не важно, какие идеи стали линией разлома – этнические, социальные, религиозные, но за террором стоит кипящий мир тех, кто бесчислен, молод, устрашающе беден. Их неустроенность и агрессия в 17-30 лет, когда еще нет корней, нет опыта, нет жалости, нет своих семей, но есть страсть, жестокость и внушаемость тех, кто еще не жил по-настоящему.Средний возраст населения в Афганистане – 18 лет, Ираке – 22 года, Сирии – 23, Египте – 25, Иране и Ливии – 28, во многих африканских странах – от 17 до 20 лет. А в Европейском Союзе? Бельгия – 43 года, Франция – 41, Великобритания – 40, Германия – 46 лет. Это два разных мира.А по состоятельности? ВВП на душу населения в странах – «горячих точках» – от 3 до 5 тысяч долларов в год, в Афганистане – 0,5-0,6 тысячи, в Бельгии – 40 тысяч, во Франции – 38, в Великобритании – 44, в Германии – 41 тысяча. Разрыв в 10-15 раз в благополучии, доходах, доступности работы, качестве жизни. Ядерный потенциал ненависти и притяжения».Вспомните «Преступление и наказание». Подумайте о том, что среди тех, кто сегодня молодыми выброшен на обочину жизни, немало амбициозных, убежденных в своей исключительности, рвущихся ее продемонстрировать. Вспомните Раскольникова.Исследование одного из ведущих демографов страны, директора Института этнографии НИУ ВШЭ А.Г.Вишневского «Демография и террористические угрозы» («Независимая газета», 2015 год, 22 декабря). Лишь очень кратко.Вишневский пишет о мировой асимметрии. Небывалой, изменившей мир. По прогнозу население нынешних развитых стран к концу века не будет достигать 12 процентов населения Земли. Уже сейчас демографическая масса развивающихся стран «глобального Юга» образует огромный «навес» над странами «глобального Севера», чье население практически не увеличивается. И этот «навес» будет только расти. Растет и огромное неравенство богатого демографического меньшинства и бедного большинства. Россия относится к мировому демографическому меньшинству.Ситуация осложняется еще одним демографическим обстоятельством: население большинства развивающихся стран очень молодо. Так называемый медианный возраст населения России – 39 лет. Это значит, что половина россиян моложе 39 лет, а половина – старше. В Сирии половина населения моложе 21 года. В Нигерии – моложе 18 лет.«Огромное количество молодых людей, подростков, почти детей, полуобразованных, а то и вовсе необразованных, не видящих перспективы, вырастающих в бедных, маргинализующихся обществах, легко поддается манипулированию, управлению с помощью броских лозунгов, рассчитанных не на понимание, а на слепую веру». Есть две вещи элементарных, как дважды два четыре. Максимальная защита своих граждан от терроризма. Беспощадная борьба с любыми проявлениями террористических угроз. Это трудно, сложно, но ясно по цели.И есть трудные проблемы. Что делать с угрозой обездоленного большинства, постоянно растущего?И один вопрос, к нам, словесникам, обращенный: как строить подростковую и юношескую кардиологию на уроках литературы? У меня ответ один: если будем ориентировать все на баллы сертификатов, то поле битвы, о котором говорил Достоевский, проиграем. В зоне сердца и ума только одно направление – думать и чувствовать. Об этом и пойдет речь. Вернемся к сердцу и уму Родиона Романовича.Еще в тридцатые годы А.П.Скафтымов писал, что в творчестве Достоевского есть общая постоянная тема: противоборство «непосредственных источников сердца и «враждебного» сердцу теоретического рассудка». В борении этих двух начал протекает вся романная жизнь Раскольникова.О «великом сердце» Раскольникова будет говорить Порфирий Петрович. Но тот же Порфирий Петрович характеризует преступление Раскольникова как «дело фантастическое», когда «помутилось сердце человеческое».Домашнее задание: рассказать о теории Раскольникова. Рассказывая о двух разрядах людей, сначала девятиклассники, а потом уже десятиклассники очень часто делают роковую ошибку; они говорят на уроке то, что, истолковывая эту статью, сказал Порфирий Петрович: «Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут… то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон не писан». Сколько раз сам я слышал на уроке, что необыкновенные люди имеют право пролить кровь безнаказанно. Но ведь это проповедь чистой уголовщины и разбоя.В статье Раскольникова все не так. И слушая то, как излагает содержание статьи Порфирий Петрович, «Раскольников усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи». Ученики часто делают то же самое неумышленно, но искажают идею Раскольникова тем не менее.Для Раскольникова (слушайте внимательно, читайте внимательно, мы приближаемся к эпицентру, а эпицентр здесь не в провозглашении права на кровь, а в нравственном оправдании этого права на кровь) «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует». Здесь главное в нравственной оправданности, оправданности совестью.