Ключ к пониманию терроризма. Роман Достоевского «Преступление и наказание» сто пятьдесят лет спустя

​Работая с актерами над спектаклем «Петербургские сновидения» по роману Достоевского «Преступление и наказание» (сам я видел и этот спектакль, и спектакль, поставленный Юрием Любимовым в Театре на Таганке, и фильм Льва Кулиджанова, и телевизионный сериал по «Преступлению и наказанию» Дмитрия Светозарова; не видел пока что рок-оперу по роману, поставленную Андреем Кончаловским на музыку Эдуарда Артемьева со стихами Юрия Ряшенцева), режиссер Юрий Александрович Завадский говорил своим актерам: «Раскольников видит жуткую картину расслоения человечества: каждый – носитель истины, каждый – Раскольников. И герой в ужасе отшатывается от этой последней границы, куда привела его приверженность ложной идее; ему становится страшно, самого себя страшно».

И еще один текст читаю на уроке. Из комментария к роману Бориса Тихомирова. Цитирую, потому что когда эта книга вышла, то даже в Москве ее в продаже не было, мне ее привезли из музея Достоевского в Санкт-Петербурге.«В этих снах сознанию героя предстает картина мира, в которой уничтожен моральный принцип, разрушен моральный закон (в том числе и в самом человеке, его сердце). Это все та же раскольническая теория, но только доведенная до своего предела, воплощенная в планетарном масштабе. Одновременно сны – это и своеобразный противовес теоретическим построениям героя, саморазоблачение и самоотрицание его идеи. Если прежде его теория представлялась Раскольникову «спасительной, может быть, для всего человечества», то теперь – во снах – его сознанию открывается, что попытка «принцип убить» – разрушить мораль, всеобщий связующий закон – гибельна для всего человечества».Отзвук этих идей, всей этой арифметики слышали и мы, и читали о них в книгах, которые, правда, приходили к нам с большим опозданием. Только в 1956 году, после реабилитации автора и реабилитации книги, прочел я написанную в 1928 году и пользовавшуюся большим успехом (она произвела сильное впечатление и на Николая Островского) повесть Виктора Кина «По ту сторону». «Боже мой, сколько разговоров из-за одной старухи!» – восклицает, прочтя роман Достоевского, один из героев повести Виктора Кина, отважный революционер. «Один человек, – говорит другой герой повести, – дешево стоит, и заботиться о каждом отдельном нельзя… Надо думать о своем классе, а люди найдутся всегда». Виктор Кин, комсомолец первого призыва, организатор комсомола в родном городе, в 17 лет участвовавший в подавлении восстания под руководством Антонова, политрук на польском фронте, прошедший партийное подполье на Дальнем Востоке, всю эту философию познал в полной мере, он был репрессирован и погиб. Защитники арифметики и погибали под арифметику.А в 1988 году я прочел (и был потрясен) только что опубликованный у нас (в 1939-1940 годах он был издан на немецком, а потом на английском на Западе) роман Кёстлера «Слепящая тьма». Роман и сегодня поражает глубиной прозрения. Один из эпизодов романа связан с «Преступлением и наказанием».Рубашов, главный герой романа Кёстлера, убежденный коммунист, рассказывает о следствии по его делу. Следователь Иванов, ведущий дело Рубашова, убежден, что сострадание, совесть, отчаяние, ненависть, покаяние или искупление вины – все это для революционеров, борцов за идеи социализма, непозволительная роскошь. «Революционная мораль, – утверждает он, – однозначно доказывает, что общественная польза – коллективная цель – полностью оправдывает любые средства и не только допускает, но и решительно требует, чтобы каждая отдельная личность безоговорочно подчинялась всему общему, а это значит, что, если понадобится, ее без колебания принесут в жертву или даже сделают подопытным кроликом».Вот почему он не принимает «Преступление и наказание» Достоевского: «Каждый экземпляр этой вредной книги нужно как можно скорее сжечь». «Послушай сам, – говорит он Рубашову, – куда мы придем, если попытаемся принять до конца эту философию мягкотелых юродивых, если отдельно взятую личность нам придется объявлять священной и если у нас отнимут право относиться к отдельным человеческим жизням в соответствии с правилами строгого счета (вот она, арифметика, счет. – Л.А.). Твой Раскольников – дурак и преступник, но вовсе не потому что убил старушку, а потому что он совершил убийство только ради своей личной пользы. Закон «цель оправдывает средства» есть и остается на веки веков единственным законом политической этики: все остальное – политическая болтовня. Если бы твой малахольный Раскольников прикончил старуху по приказу Партии для создания фонда помощи забастовщикам или для поддержания нелегальной прессы, – логическое уравнение было бы решено, а роман так и остался бы ненаписанным, – к вящей пользе всего человечества».Не потому ли роман так долго не был в программе по литературе в советской школе? Ведь он противостоит такого рода логике и философии. И не потому ли так стараются изгнать его из программы по литературе некоторые сегодняшние неистовые ревнители?Достоевский всю эту казуистику предвидел. И сегодня для меня «Преступление и наказание» – антитеррористический роман, не потому что его герой – террорист. Нет, юридически он всего лишь уголовный убийца. Но этот роман раскрывает бесчеловечность арифметического отношения к человеку, стремления высокими идеями оправдать бесчеловечность и смерть.А Достоевский всю эту казуистику предвидел. Вот что он писал в 1877 году в «Дневнике писателя» о сдирании кожи с живого человека: «..я утверждаю, что если его нет на Невском, то разве случайно, по не зависящим от нас обстоятельствам и, главное, потому что пока еще запрещено, а что, за нами, может быть, дело и не стало, несмотря на всю нашу цивилизацию. По-моему, если уж все говорить, то просто боятся какого-нибудь обычая, какого-то принятого на веру правила, почти что предрассудка; если бы чуть-чуть «доказал» кто-нибудь из людей «компетентных», что сдирать иногда с иной спины кожу выйдет даже и для общего дела полезно и что даже если оно и отвратительно, то все же «цель оправдывает средства», – если бы заговорил кто-нибудь в этом смысле, компетентным словом и при комплементных обстоятельствах, то, поверьте, тотчас явились бы исполнители, да еще и из самых веселых».И как все это увидел, предугадал Достоевский: важно только оправдание найти!Я шел к этой статье 48 лет. И все больше убеждался, как современен и злободневен этот роман. И когда нынешние горячие ратоборцы шумят о том, что и они сами в школе в свое время ничего в романе не поняли, а посему и нынешним детям тут делать нечего, я одного только не пойму: а зачем нынешние головы школяров мерить лишь своей неразумной в юности? Да и читали ли этот роман его супротивцы? А уж про «перечитывали» я и не говорю…А господа методисты и господа издатели заняты, похоже, только одним: настругать в большом количестве методический ширпотреб. Зайдите в книжный магазин. Чего тут только нет! Здесь и вал пособий по подготовке к ЕГЭ, и шпаргалки для пишущих итоговое сочинение, и русская классика в кратких пересказах, и «шпаргалка на ладони» (мерил – меньше ладони), и маленький цитатник для экзамена по русскому языку и итоговых сочинений (вполне легко помещается и в ботинок, и в бюстгалтер). Нет здесь только одного: опыта учителей.25 лет конкурсу «Учитель года». Но книг об опыте его участников нет. Методика преподавания литературы (только ли литературы?) давно превратилась в методику сдавания литературы. А к чему приводит «разруха в головах», как говорил профессор Преображенский, рассказал писатель Достоевский.Но что нам головы? Нас всех – и учителей, и администраторов, и учеников, и родителей – беспокоит, тревожит, волнует только одно: баллы, баллы, сертификаты. И все только во имя этого. И уроки по литературе снимаются, чтобы усилить занятия по русскому языку (и кто ее, литературу, вообще-то сдает?). И растут количество тех, кто занимается с репетитором, и расходы семей по этой статье. И центры (платные, платные!) по всей стране для диагностики своей готовности к экзаменам. И курсы в вузах. И бесконечные мониторинги. И открытые или замаскированные платные курсы по подготовке к экзаменам в школе. Про книги, которые издаются, я уже говорил. Но за разруху в головах мы уже платим дорогой ценой, а заплатим еще большей.Я был первым человеком в СССР (!), который столкнулся с тестами по литературе. В январе 1991 года в нашей школе Министерство просвещения СССР проверяло тестовую систему по всем предметам. С тех пор четверть века я противостоял этой заимствованной новации, убивавшей литературу, и не только литературу. Меня, естественно, шпыняли как консерватора и ретрограда. Время поставило все на место. Но еще четверти века для борьбы с новыми изобретениями лукавых умов у меня нет. Одна надежда на вас.Эта тревога за будущее и заставила меня написать то, что вы прочли. Меня волнуют головы и сердца. Это главное.