Каждому ребенку – знание русского языка

​Проблемы, связанные с трудовыми мигрантами – иностранными рабочими, и пути их решения обсудил Общественный совет Москвы на заседании «круглого стола» «Проблемы адаптации трудовых мигрантов в столице: здравоохранение, образование, социальная защита», который был проведен по инициативе и при участии Общественно-консультативного совета при УФМС России по городу Москве.

Наталья ШЕРРИ, заместитель руководителя Департамента образования:- В общеобразовательных школах столицы учатся 28 тысяч детей иностранных граждан-мигрантов, что составляет около 3% от общего числа школьников в Москве. Среди посещающих детские сады детей иностранцев менее 1%. Все эти дети делятся на три группы: «ребенок не говорит на русском», «говорит, но плохо» и «вроде бы говорит, но понятийный аппарат у него не работает». При этом следует все же учитывать, что в понятие «дети иностранцев» входят не только выходцы из Средней Азии и Закавказья, но также и граждане Украины, Белоруссии и стран Евросоюза.Решать проблемы нужно поэтапно – с первых классов. Так, в этом году детей записывают в школы преимущественно по месту жительства. Каждая школа готова работать с таким ребенком, и каждый учитель готов включиться в этот процесс. Совместно с Институтом развития образования департамент прорабатывает подходы к обучению, которые уже с 1 сентября позволят минимизировать дискомфорт для детей приезжих.В принципе для школы нет ребенка-мигранта или ребенка-немигранта. Для школы есть ученик, учащийся, ребенок – каждый со своими проблемами. Когда мы берем ребенка в первый класс, я всегда преклоняюсь перед учителем, который принимает этих малышей и каким-то образом пытается научить их учиться. Это было всегда: и сейчас, и в прошлые времена. Но в школу приходят дети, которые не умеют читать, дети, которые неправильно научены читать и читают не по слогам, а по буквам, дети, которые имеют серьезные логопедические проблемы, дети, которые социально запущены и с которыми в семье вообще никто и никогда не разговаривал, причем по разным причинам – так сложилась жизнь, дети, которые плохо знают русский язык или вообще его не знают, поскольку он для них неродной. Задача учителя – найти подходы и решить эту проблему, вполне возможно, что в каждой школе к каждому ребенку будет найден особый подход: для одного – логопедический, для другого – психологический, для третьего – социальный, для четвертого – по изучению русского языка, культуры, правил поведения. В школах всегда и во все времена были дети, которые не готовы к обучению, к этой категории можно отнести и детей, для которых русский язык неродной и которые не знают нашей культуры, истории. Обычно для них устраивают обучение с погружением: чем раньше мы погружаем ребенка в языковую среду, тем он быстрее осваивает язык. Проблем у нас больше потому, что тот ранний возраст, когда ребенок осваивает язык, бывает упущен. Евгений БУНИМОВИЧ, уполномоченный по правам ребенка в Москве:- Сейчас в Москве живут и учатся около 120 тысяч детей мигрантов. Фактически, поскольку Россия после Америки вторая страна в мире по числу мигрантов, естественно, что то место, где сосредоточено наибольшее количество мигрантов, – это Москва. Для Москвы это очень острая проблема, тем более что она довольно нова.  В отличие от других мировых столиц проблема семей и детей, которые приезжают в нашу столицу, для которых важен образовательный процесс и которые в то же время не владеют основным языком преподавания – русским, раньше не была такой острой, ее вообще не было в той степени, в какой она есть сегодня. Раньше дети из разных концов Советского Союза учились в Москве, но они все знали русский язык, и поэтому, чтобы обучать их, нужна была только методика. Сегодня нам нужно реагировать на новую проблему, но навыки, методики, опыт так быстро не наберешь.Что происходит сейчас? Большинство ребят, приезжающих в Москву, не говорят или плохо говорят по-русски, в такой ситуации вне зависимости от того, каковы их возможности, умственные способности, интересы ребенка к обучению, обучение их просто бессмысленно, так как если человек не понимает учителя, все впустую. Что важно? На первых порах были проблемы, связанные с тем, кого мы учим, кого мы не учим. Сегодня, несмотря на то что это вопрос дискуссионный, установка нашей законодательной базы заключается в том, что все дети, приехавшие в Москву, могут и должны учиться. Школы формально готовы и должны принимать всех детей вне зависимости от статуса их родителей в городе. Тем не менее проблем очень много, я не могу сказать, что директора школ очень охотно их решают, так как прием таких детей в школу (30 процентов первоклассников не владеют или плохо владеют русским языком) связан с большим количеством дополнительных сложностей, которые нужно решать. Учителя тоже не очень умеют работать с такими детьми, у нас нет такой специальной системы повышения квалификации. Речь идет, конечно, не только о русском языке, но естественно, что, если язык другой, да и культура другая, то трудно себе представить урок литературы (а это урок русской литературы), урок истории (когда человек может вообще ничего не знать о русской истории, а курс таков, что предполагает какое-то изначальное знание хотя бы общих параметров и какой-то интерес к этому, но далеко не всегда такой интерес есть у детей мигрантов, так как не все они стараются адаптироваться в столице, зная, что через какое-то время уедут на родину).   У нас есть и другие данные. Например, когда мы говорим о миграционной среде, о не самых благополучных районах и школах, поскольку семьи мигрантов снимают жилье там, где это обходится дешевле, то понимаем: там и своя публика непростая. При этом мы становимся свидетелями другого феномена, поскольку для тех ребят, чьи семьи приехали работать в Москву и пытаются остаться здесь (таких семей тоже очень много), школа, система образования на самом деле становится единственным «лифтом» и возможностью выхода из этой среды. Надо сказать, что высчитывание общего процента детей мигрантов не дает никакой общей     картины, так как они учатся очень неравномерно, совсем разное количество мигрантов в разных районах Москвы, в разных школах. У нас, конечно, совсем иная ситуация, чем, например, в Нью-Йорке, где есть разные национальные (китайские, итальянские и прочие) кварталы. В Москве нет такого прямого разделения, но, конечно, у нас тоже есть районы компактного проживания, где в отдельных классах и школах больше детей мигрантов (Восточный, Юго-Восточный, Южный округа). Тут возникает особая проблема: есть и сложности общения, и неприятие, и социальные конфликты со стороны москвичей, но есть и другое – серьезное замыкание, когда большая группа детей мигрантов учится в одной школе. Там они говорят на своем языке, и это не способствует изучению русского языка, но при этом возникает и этическая проблема. Друг с другом ребята могут разговаривать на своем языке, но когда к ним подходят ребята, говорящие на русском языке, а дети-мигранты продолжают при этом говорить на своем, то это создает довольно серьезные внутренние проблемы в классах и в школе.К сожалению, в среде взрослых есть довольно много негативных эмоций по отношению к совместному обучению юных москвичей и детей мигрантов, да и вообще по отношению к мигрантам. Так происходит и в других столицах, в других странах, где есть много трудовых мигрантов. Очень часто люди не осознают, не понимают, что в сегодняшнем мире мигранты составляют одну из привычных сред в больших городах. Да, конечно, для образования и для детей было гораздо лучше, если бы миграционные потоки были отрегулированы и миграция была легальной, ясной, внятной, если бы были квоты на рабочую силу, если бы коррупция, неразбериха и алчность всех тех, кто допускает и стимулирует нелегальную миграцию, были предотвращены. Но если взрослые люди часто даже эмоционально бросают какие-то фразы по этому поводу и по поводу мигрантов, то их опыт дает возможность им находить какие-то балансы в своем отношении к мигрантам. Однако взрослые не понимают, что, говоря это при детях, на кухне, они стимулируют те столкновения, которые тоже есть сегодня у нас в школах. Это тоже наша проблема, нам нужно решать, как выходить из этого. Надо сказать, что по результатам нашего исследования, которое мы провели, национальный вопрос для подростков нынче не самый острый и не самый распространенный. На самом деле конфликты в подростковой среде совсем другие, просто на какой-то стадии они вдруг обретают национальную форму. Самым распространенным, самым болезненным вопросом, о котором говорят московские подростки, стала проблема богатых и бедных. Национальный вопрос при этом становится внешним проявлением этой проблемы. Бедный подросток может с презрением смотреть на более обеспеченного, а богатый подросток испытывать те же чувства по отношению к бедному из-за того, что у одного есть, а у другого нет гаджетов, каких-то прибамбасов, которые имеют для них значение. Но конечно, есть и просто национальные проблемы, которые больше связаны именно с разными национальными традициями. Например, мы столкнулись с тем, что даже вполне готовые к обучению и адаптации подростки с Кавказа плохо воспринимают вообще учительниц и особо плохо молодых учительниц – по их более архаичным традициям мудрость должна идти от пожилого мужчины. Это одна грань, но таких граней полно. Надо сказать, что по нашим же исследованиям, когда материальное благосостояние семьи мигрантов улучшается и они переезжают в другой район, а дети переходят в более благополучную школу, то количество конфликтов сокращается. Мы видим, что за конфликтами (как мы говорим – межконфессиональными, межрелигиозными) очень часто стоят, с одной стороны, обездоленные москвичи, не нашедшие себя, с другой стороны, мигранты, которые живут на птичьих правах и имеют возможность заниматься только неквалифицированной работой, в результате обида на весь мир одной группы концентрируется на другой группе. Я думаю, что если у нас будут более ясные, более внятные, более легальные потоки мигрантов, если к нам будут приезжать более квалифицированные люди, как они приезжают в другие страны мира, те же США, то у нас будут другие проблемы, но проблемы прямой ненависти будет гораздо меньше. Я очень на это надеюсь.