На чтение: ≈ 39 мин.– А в этой церкви венчался Пушкин с Натали, – я показывала друзьям-немосквичам столицу.
Мы шли вечерней, весенней, золотисто-закатной Москвой. Красивый город Москва! Друзья шумели. А я вдруг вспомнила свое потрясение, когда впервые услышала:
– В этой церкви венчался Пушкин с Натали. Понимаешь, сам Пушкин! С ума сойти! Вот он шел здесь… Видел это небо… Ну ты понимаешь?!
И я поняла. Ток времени стал живым. Времена – живыми. Пушкин – живым и великим. И я – пусть меня Бог простит – стала на мгновение великой, потому что в этот миг моя обыкновенная, незаметная жизнь чудесным образом соединилась, сомкнулась с величием Пушкина, его творений, с красотой и щедростью русского языка, со всей нашей историей. То, что я почувствовала, называется сопричастность. Жизнь моего народа, моей земли, Руси-России словно продлилась во мне, и какое же это счастье – быть причастным к великому и, в меру сил и способностей, длить это величие, чувствовать его, нести его груз! Вот, оказывается, что есть слово, язык, красота! Мы ведь в обыденности часто забываем, перестаем понимать, что значат для нас писатели! А они озвучивают нашу немоту. В своих стихах, поэмах, прозе они берут такую непостижимую, небесную высоту, что словно говорят нам: “Вот как можно жить, чувствовать! Вот что можно видеть, вот о чем можно думать!” И высоту эту – общения человека с человеком, с миром, со звездами, с глубинными смыслами – невозможно удержать тиражированием, “производством”. Изобретение телевещания привело телевизор в каждый дом, и “ящик” – прочный элемент “прогресса”. А пушкинское откровение:
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты, –
ну не стало же оно “нормой жизни”… Но не будь этих строк, не будь Достоевского, Толстого, Гоголя, Лермонтова, Есенина, Блока, насколько мы были бы беднее! Настолько, что мы даже бы не догадывались о том, что есть иная жизнь. И телевизор бы нам в этом осознании не помог, вот в чем беда! Но, оказывается, писательский прорыв сквозь “немоту” всегда сопровождается техническим, научным прорывом; ведь и телевизор-то, между прочим, изобрели в России!
У всех нас, кто имеет непосредственное отношение к языку – поэтов, журналистов, литераторов, есть величайшая ответственность, миссия – хранить и множить чувство сопричастности к великому. Эта ответственность – больше, чем власть. Во всяком случае власть земная – депутата ли, министра или даже президента. И наш долг – говорить о том, о чем земная власть стыдливо или неумно молчит.
Русский язык и русские в Татарстане. Я – гость Казани. Гость Всероссийской научно-практической конференции “Русский язык в школе: опыт, проблемы, перспективы”.
Гостиница “Татарстан” – в самом центре старой Казани, и, вероятно, одна из лучших в городе. Зеркальные лифты – я поднимаюсь на свой этаж. В лифте – краснолицый, среднего роста мужчина. В шапке, куртке. Судя по одежде – среднего достатка, хотя гостиница “Татарстан” – не из дешевых.
Он коротко спрашивает меня по-татарски.
– Я не знаю языка, – я извиняюще повожу плечами.
– Вы русская?
– Да.
– Русским хорошо, – с неожиданной злобой говорит он. – Самая выгодная нация. Можно ничего не делать, только жрать да с…ть, – двери мягко открылись, и он растворился на своем этаже.
…Теперь я благодарна этому “пламенному патриоту” за науку. Во-первых, он меня сразу избавил от романтического восприятия здешних мест. Во-вторых, пусть примитивно, грубо, натуралистически, но зато ясно, он “перевел” для меня смысл велеречиво-восточной, “взвешенной” государственной политики “суверенной” республики. Жаль, конечно, что в лифте ехала я, а не Пушкин, не Шаляпин или не Алексей Пешков. Вряд ли бы они стали “труженику” рассказывать про “вклад России” – это бесполезно. Просто дали бы по физиономии, и все. Но смысл местного “патриотизма” в том и состоит, чтобы брать верх в заведомо неравной борьбе. Не полезет ведь женщина драться с мужчиной и уж, конечно, не унизится до ответных оскорблений.
Этот случай – песчинка, всего лишь ничтожнейшая песчинка в огромных часах по имени “Время”. Но я не могу не придавать этому случаю значения, ведь тогда и то, что я испытала, глядя на церковь, где венчались Пушкин и Натали, тоже ничего не значит! В жизни каждого человека, и народа, и государства, при всей их широте, непознаваемости, неожиданности, есть некая неведомая цельность. Я до сих пор жалею, что опешила тогда, в лифте, просто растерялась от такой беспочвенной наглости, совершенно беспричинного хамства и не нашлась, что сделать, сказать. Это чувство обиды на себя мучает меня до сих пор.
Нынешняя власть в Татарстане есть, по моему мнению, упрощенная схема, под которую подгоняется действительность, схема настолько примитивная, “обобранная”, заимствованная, а не выросшая из глубин здешней жизни, что она поражает всякого, кто прибыл “извне”, именно своим абсурдным схематизмом.
В основе этой схемы – неестественное, непропорциональное и, прямо скажем, незаслуженное засилье во властных структурах представителей “титульной нации”.
Обратимся к брошюре В.С.Малахова “Золотое кольцо России и наследники Золотой Орды” (М., 2000). “По официальным данным, в 1989 году проживало: татар – 48,5%, русских – 43,3%, остальные – 8,2% – чуваши, мордва, украинцы и др. Следовательно, первых меньше половины от числа жителей. Но в Госсовете (парламенте) РТ 85% мест занимают татары. В совете министров РТ из 35 членов кабинета 26 татары, или 75% от общего состава.
И дальше, о нынешних реалиях: “В Казани проживают 60 % русского населения, но оно имеет лишь 33 % мест в горсовете. Из 52 глав районной администрации – 43 татарской национальности, или 82, 5 %, а вместе с заместителями татары в администрациях представлены 90 %”.
Как же возникла подобная диспропорция? Избирательная “машина” работает таким образом, что голос одного сельчанина (а татарское население преобладает в сельских районах) весомее голоса жителя Казани в 4,3 раза. “Он из деревни” – уничижительная характеристика, которую дают представители местной интеллигенции многим “столпам власти”. Характеристика эта – вариант известной пословицы “Из грязи – в князи”. Из людей с минимальным уровнем культуры, кругозора строится властная “пирамида”. Видная внешность, татарская фамилия, сотовый телефон… Пирамида устойчива, потому что в “восточных” авторитарных системах предполагается, что маленький начальник всегда глупее большого начальника, а уж умов выше “первого начальника” существовать не может в принципе. Кадровый подбор идет строго по “чертежу”. Какие уж тут “альтернативы”, “ротации”…
“Процесс татаризации, – пишет В.С.Малахов, – осуществляется в республике по каналам государственной власти: тихо, скрытно, но настойчиво и целеустремленно”. Национальные проблемы не принято обсуждать в местных СМИ. Нет обсуждения – нет проблемы. Но на обыденном уровне национальный вопрос всплывает постоянно.
Роза, моя соседка по гостиничному номеру, возмущается:
– Я вообще не понимаю этой жизни! У Шаймиева – скважина нефтяная, у его сына – скважина. Где эти деньги, куда они деваются? А учителя, бедные, как мне их жалко! Из последних сил тянутся! В больницах тоже ничего нету. Мне операцию делали, все свое – от бинта до лекарства. Так меня по знакомству положили, в хорошую клинику. А как же другие? Нынешняя власть вообще о людях не думает!
– А вот ислам, возрождение веры…
– Ой, ну это просто смешно! У нас теперь как мулла, так бывший партработник. Что за люди! В революцию кто мечети рушил? Русские, что ли? Нет, татары. Сами веру свою предали, а теперь ислам, Аллах…
Роза – голубоглазая, стройная, светловолосая. Я – темноглазая, темноволосая, смуглая. Я осторожно спрашиваю Розу:
– А вы… русская?
– Да почему! Чистокровная татарка! А вы… татарка?
– Нет, русская… Чистокровная.
Несколько секунд мы испытывающе, недоверчиво смотрим друг на друга. А после уже не можем удержать общего, объединяющего смеха…
Счастье России, Татарии, Башкирии и многих других местностей и областей состоит в том, что народ не укладывается в “схему” и все еще остается умнее, трудолюбивее, сообразительней своих правителей и не творит из “первого начальника” кумира. Тогда начальникам самим приходится работать над “образом”.
Набережная Казанки. Памятник Карлу Фуксу, благородному немцу, ученому, приятелю Пушкина, человеку, немало сделавшему для Казани. Недавний, “перестроечный” памятник. Задумчивый Фукс с цилиндром, с тростью в руке. Если очарованный созерцатель двинется вокруг монумента, размышляя о бренности бытия, то он обязательно наткнется на “реалию”. В мощном немецком кулаке – голова мэра Казани, венчающая собой фуксовскую трость.
Да, хочется прижизненной бронзовой славы. Вернувшись в Москву, я первым делом пристрастно осмотрела памятники новейшей эпохи. Нет ли в жеребце, что под Георгием Жуковым, какого-либо сходства с мэром Лужковым, а в складках одежды Чехова аллегории с его заместителями Шанцевым или Ресиным? И не “списана” ли стать и походка Сергея Есенина, что на Тверском бульваре, с “имиджа” председателя Московского комитета образования Любови Кезиной? Увы, увы. Церетели, главному московскому вкусоведу, нужно еще многому учиться у казанского мэра.
Но что мэр! В конце концов это разовая акция. Образование дает более надежный результат. Учителя одной из казанских школ мне рассказали: “Спускают “сверху” тест по истории. Для десятиклассников. Первый вопрос: какое хобби у премьер-министра Рустама Минниханова? а) велогонки; б) скачки; в) автогонки. Ну мы собрались в перерыве, посудачили, повозмущались и разошлись”.
Да, вот вам и национально-региональный компонент! Вот вам и новейшая история! Уже не первый год, как пишет В.С.Малахов, оппозиция и честные депутаты парламента трех созывов пытаются “протестировать” исполнительную власть на предмет подробных сведений о добытой в республике нефти, но тщетно. Вот почему первый “исторический” вопрос для школьников должен быть, наверное, сформулирован так: сколько нефтяных скважин у N? а) одна; б) две; в) много…
Министерство образования РТ, будучи зависимым от даденных или не даденных ему сверху денег, полностью встроено в существующую схему, начиная от нацсостава, заканчивая проводимой политикой. Одна из публичных акций этой политики – упомянутая выше конференция по русскому языку.
Урок литературы в татарско-английской гимназии – “Первый день с Раскольниковым в Петербурге (воображаемая экскурсия по Петербургу Достоевского)”. Сразу скажу, что урок был дан хороший и учитель – Сюмбель Богданова – очень сильный. Но, сидя в классе, я думала вот о чем: а нужно ли в нынешнем Татарстане преподавать великую русскую литературу? И в частности Достоевского? Петербург Достоевского – “груды мертвых камней” – доходные дома, дворы-колодцы, комнаты-гробы, черные лестницы, питейные заведения.
– Ребята, почему в городе такое количество питейных заведений?
– Такова была позиция русского правительства. Затуманить мозги. Пьяный человек для верховной власти безопасен.
Идем дальше. А герои-то, герои каковы?! Распутный Свидригайлов. Сонечка Мармеладова с желтым билетом. Раскольников, положительный герой, и тот – убийца! Признаюсь, с такой точки видения Достоевский открылся мне впервые.
Учитель, правда, молодец, сказала, что Петербург – это город высокой культуры, а в нынешней Казани пороки отнюдь не вянут, но кто убедительней: Достоевский с запечатленным, экспрессивным словом или Богданова с устной речью?
По иронии судьбы следующий урок – в 5-м классе – тоже был путешествием, но уже по Казани.
– Мы отправляемся в путешествие по нашему любимому городу. Кутуй писал: “Здесь что ни камень – то кусок былого. Здесь что ни площадь – вечной славы сад”.
“Груды мертвых камней” и “куски былого”. Есть разница, не правда ли?
Конечно, такие сопоставления в доперестроечную пору просто в голову бы не пришли! Может, они и глупы, эти сопоставления. Но они невольно рождаются, вырастают из логики здешней жизни, логики, которая выстраивается властной “схемой”. Национальная ограниченность часто проявляется в надуваемости национального величия. А показателем национальной широты иногда может быть беспощадная требовательность к себе и даже – самоуничижение. Всякому овощу – свое время. Пусть пятиклассники признаются в любви к родному краю, а старшеклассники погружаются в стихию Достоевского, Толстого, Шолохова! Но тогда мы вправе требовать от власть имущих усвоения “литературных” и “исторических” уроков. И удивляться – опять двойка!
…После уроков – театрализованная композиция. Хор мальчиков, татарская песня. Строй голосов, в котором течение рек, гул лесов, протяженность степи, удаль всадников – даже не зная языка, по песне можно всегда оценить красоту народа. Народа, с которым мы уже давно и кровно перемешались, помирились и примирились, многое переняли друг у друга, многое пережили вместе… Красивая песня и красивый народ! Но вот на сцене женщина в национальном костюме. Что-то гневно говорит в зал… Ее сменяют другие выступающие.
Учительница, сидящая рядом, тихонько говорит мне:
– А я видела эту же композицию полгода назад, нас сюда приглашали на мероприятие. Тогда женщину, символизирующую Идель, стаскивали со сцены мальчики в русских костюмах. Теперь этого эпизода нет…
Ну что ж, спасибо и на этом.
“Татарстан – для татар” – нет, такого лозунга я здесь не встречала. Но один чиновник в порыве доверия сказал мне: “Если бы мы не платили налоги в центр, здесь вообще был бы Кувейт”. Наивные, наивные люди! “Нам думать не надо – под нами нефть!” Нефть, это уж само собой разумеется, принадлежит не РФ и даже не РТ, а титульной нации. А то, что у этой самой нации, попади она в другой исторический “контекст”, не то что нефти, но и “суверенитета” не было бы, это как-то не в счет. Судьба курдов в “дружественной” Турции ничему не научила. Ничему!
Ни на одном административном здании (кроме военной комендатуры) я не видела российского флага. Как это объяснить? “Неужели ткани не хватило?” – спросила я чиновника в местном КГБ (хотя силовые структуры в регионах подчиняются Москве, они и тут в “суверенитете” – сохранили прежнее название).
Чиновник вежливо улыбается.
– Ни на одной вывеске, в том числе и на той, которое украшает здание вашего ведомства, я не видела герба России… Это, вероятно, свидетельствует об определенной политике местного руководства?
Но что мне мог сказать этот кэгэбэшник? Он мог бы мне сказать следующее: а тебе что, больше всех надо?! Приезжал же в Татарстан президент Путин, “скушал” и отсутствие флагов, и строящуюся на территории русского Кремля мечеть Кул-Шариф, которая будет самой высокой в Европе.
Да и делегация Минобразования РФ, прибывшая на конференцию по русскому языку, что, разве она стала обострять мирное течение “соцреалистического действа”: мир, дружба, все хорошо. Нет, не стала. Посидела в татарском президиуме, посмотрела в почти сплошь татарский зал (как будто из шести тысяч преподавателей русского этим благородным делом в республике занимается исключительно титульная нация), поела “чак-чак”* и, убежденная в собственной значимости, отбыла. А могла бы, например, спросить:
– Почему почти все школы в Казани стали русско-татарскими?
– Почему урезали часы на русский язык при сохранении прежней программы?
– Наполняемость татарских классов (их обычно не более одного в параллели) – 10-15 человек. Учителям татарского доплачивают 15 %. В остальных классах при изучении татарского (шесть часов в неделю с 1-го по 11-й) группу делят пополам и учителя, опять же, получают надбавки. Зато преподавателям русского не доплачивают ни в татарских классах, ни в обычных, хотя интенсивность труда возросла в два раза – ведь часы-то урезали! И это называется дружба народов? И это “укрепление русского языка как языка межнационального общения народов РТ”**?!
Происходящее сейчас в РТ можно отчасти объяснить теми “перекосами”, которые были в советское время с изучением национальных языков. СССР был гигантским интернациональным котлом, где, разумеется, шли и ассимиляционные процессы. Но взамен утрачиваемой самобытности выделялись квоты для подготовки кадров из “националов” в лучших вузах страны, и это тоже забывать не стоит.
Есть еще один вопрос, “решенный”, который имеет непосредственное отношение к русскому языку в Татарстане и который ни в “полслова” не прозвучал на конференции. Это перевод графики татарского языка на латинский алфавит.
История вопроса вкратце такова. В 922 году к предкам татарского народа пришло арабское письмо, которое в разных формах и стилях просуществовало десять веков. Татарский язык богат гласными звуками, и после 1917-го усиливается работа по реформированию арабской письменности и лучшему приспособлению ее к тюркским языкам. Развивается и движение за постепенный переход на латиницу. Татарский вариант латиницы (“Яналиф”, т.е. “Новый алфавит”) просуществовал с 1927 по 1939 год. Интересно, что с протестом в ЦК ВКП(б) против перевода на латиницу татарского алфавита в мае 1927 года выступили 82 ученых, среди них – Галимзян Шараф, один из инициаторов создания культурно-национальной автономии мусульман – Штата “Идель-Урал”.
С 5 мая 1939 года, после Указа Президиума Верховного Совета ТАССР, татарам пришлось опять переучиваться – алфавит был переведен на кириллицу. До последнего времени шло его совершенствование. Но в перестроечную, “революционную”, эпоху тяга к перемене букв обострилась. В сентябре 1999 года, после местной дискуссии с привлечением турецких лингвистических кругов и с подачи Академии наук Татарстана принимается закон “О восстановлении татарского алфавита на основе латинской графики”. Срок “переливания крови” – до 1 сентября 2011 года…
Казалось бы, это внутреннее дело – кому какими буквами пользоваться. Это настолько внутреннее дело, что оно даже не обсуждалось с центральными научными учреждениями России! (Правильно, своя же Академия наук есть, со своими картами!) Читатели “Вечерней Казани”, единственного местного “зубастого” СМИ, недоумевали: почему, если власти так пекутся о национальном возрождении, не вернуться к арабскому алфавиту, ведь татары пользовались им целое тысячелетие, да и Коран, как известно, создан на арабском. Гульнара Калганова пишет: “Мотивы перехода на латиницу сегодня не только в правильности произношения, а в большей степени – это политический шаг, желание отделиться от России”. А другой читатель, Л.Урасин, добавляет: “Не потому нужно менять кириллицу на латиницу, что латиница удобнее. Вся беда в том, что русские пользуются кириллицей. Это их язык. Вот если бы турки пользовались кириллицей, а Россия была бы латинизирована, то никакие проблемы не возникали бы. Мы бы возносили благодарность Аллаху за то, что он нам дал кириллицу”.
Действительно, новая латиница – вовсе не “Яналиф”, который столь внимательно изучал Галимзян Шараф и за который отчасти получил восемь лет лагерей. В татарском языке – 40 фонем, исконных и заимствованных. В гонимой кириллице – 38 букв. А в новой латинице, внешне значительно сближенной с турецким алфавитом, – 34 буквы. Спрашивается, так какой же алфавит “полнее”?
“Давайте честно признаемся, – пишет в “Вечерней Казани” Анвар Касимов, – что главная цель латинизации – вырваться из объятий России, насолить русскому языку, попытаться “прорубить окно в Европу” посредством алфавита”. Далее Касимов предлагает “реформу” более радикальную: вместо турецкого взять за образец для подражания японский. А что, иероглифы в Европе – это “свежо, оригинально, туристично”.
Смешно? Грустно. Да, в нашей стране никому ни до кого нет дела. Никто не считает, у кого сколько скважин, а уж тем более, у кого сколько букв и каких. Единственная организация, озаботившаяся происходящим в Татарстане, Комитет Госдумы по делам национальностей, чья рабочая группа находилась в республике в январе этого года. Вывод группы однозначен: “Как лингвистические, так и педагогические основания для данной реформы графики в настоящий момент отсутствуют”. Спрашивается, а какие же тогда основания “присутствуют”? Естественно, политические.
В справке по проблемам национального образования в РТ, представленной в Госдуму, говорится: “В правовых актах РТ об образовании игнорируется вопрос о формировании общероссийского гражданского сознания”.
Какие же это акты? Во-первых, “Концепция татарского просвещения” (1991). Именно в ней сформулирован курс на автономизацию национальной школы РТ, ее изоляцию от российского образовательного пространства.
А в июне 2000 года в Казани опубликована “Национальная доктрина развития образовательно-воспитательных систем в РТ”, которая автономизацию нацшколы не только не смягчила, но и усилила. Федеральные учебные планы становятся “вторичными”, а местные – “первичными”. В п.III “Языковая политика”, в частности, сказано: “В настоящее время в республике ставится вопрос об отказе от унитарной системы и создании национальной системы образования. Вполне понятно, что в скором будущем придется отказаться от московских программ и учебников и подумать о составлении “своих” учебно-методических пособий для русских школ, поскольку реорганизация унитарной системы образования в национальную касается и функционирующих на территории республики русских школ (курсив мой. – Л.С.)”.
Интересно, известны ли эти документы чиновникам из Минобразования РФ? Благостные лица представителей московской делегации на конференции по русскому языку говорят одно – нет, неизвестны.
Я, Лидия Сычева, считаю, что с нашего безденежного министерства нужно спрашивать строже. Роль его вовсе не так уж периферийна, как это кажется людям, которые в нем работают. Если бы в школе в эпоху перестройки было меньше “вариативности” и чехарды с содержанием образования, то добыча “Хопров-Инвестов” и “Властилин” была бы не так велика. Если бы о брожении в Чечне, о проникновении в систему школьного образования нездоровых настроений Минобр сразу же бил во все колокола, вопиял и вопрошал, то гробов было бы меньше. И мы даже не представляем – насколько меньше! Но неужели чеченский пример – та же нефть, тот же “суверенитет” – нас ничему не научил?! И что, чеченцы счастливы теперь своим “суверенитетом”?! А мы, что, счастливы ельцинской добротой: “берите суверенитета столько, сколько можете унести”?
Вот еще одна цитата из справки, подготовленной рабочей группой Госдумы: “Доктрина национального образования в Республике Татарстан является отражением государственной политики в области образования, в ней последовательно проводится идея возрождения суверенного государственного статуса Республики Татарстан; по ней РТ находится не внутри России и не вне России, а рядом с Россией (то есть по существу речь идет о политическом союзе на принципах конфедерализма)”.
Казань, Казань… Родной город. Здесь пел Шаляпин, испытывал свою жизнь на прочность Горький, бывал Пушкин, здесь учился молодой Лев Толстой, так и не закончивший Казанского университета… Много позже, в августе 1903 года, отчасти по своим казанским впечатлениям Толстой напишет рассказ “После бала”, пронзительное повествование о том, как у молодого человека, студента, прошла любовь к очаровательной Вареньке. А все потому, что отец ее, армейский полковник, после блестящего бала и мазурки хладнокровно руководил расправой над беглым татарином.
В казанском Кремле турки реставрируют бывший губернаторский дворец – для президента. Рядом – “падающая” башня Сююмбеке, построенная в правление Анны Иоанновны. На башне – новенький полумесяц. Зато на Дворцовой церкви, что сразу за губернаторским дворцом, никаких крестов не предвидится. В храме – столовая. Правда, Благовещенский собор, что расположен в самом центре Кремля, реставрируется силами местной епархии. Я зашла на стройку – горы хлама, мусора, “срама”. Реставраторы по сантиметру расчищают фрески…
Старый город. В двух, что называется, шагах от “культурного возрождения” – старая-старая, ободранная вывеска с едва читаемыми буквами: “В доме, находящемся в этом дворе, в 1846-1847 гг. жил Л.Н.Толстой”.
В Казани очень любят вывески. Местные деятели партхозстроительства и промышленности (вполне возможно, глубоко уважаемые и достойные люди) увековечены с помощью добротных – чугунных и гранитных – вывесок сплошь и рядом… Поколебавшись у вывески, я шагнула во двор, и с этим шагом будто оказалась совсем в другом времени, в другом измерении и в другой логике.
Это была самая обыкновенная трущоба, “шанхай”, “Петербург Достоевского”, “груда мертвых камней”, что угодно. Мусорные кучи. Приземистое двухэтажное здание, лишенное окон, – тоже место свалки. Зловоние нечистот, которые веяли из дома, было столь сильным, что рядом было трудно стоять. В убогом дворике плохо одетый мужчина правил русло для талой воды. Рядом – женщина со спитым лицом, ненормально возбужденная, суетливо размахивала руками. Я нерешительно остановилась.
– Вам чего?
– Да вот дом, где Лев Толстой жил…
– Вить, – возопила женщина, – глянь че делается, про Толстого вспомнили! Откуда ж ты взялась?! С Марса, что ли?!
В глубине двора угадывался купол храма, давно, впрочем, превращенный в светскую “постройку”, неподалеку стоял двухэтажный дом. Тоже без окон, донельзя загаженный, забитый мусором. Обитатели “шанхая” с энтузиазмом взялись за “экскурсию”:
– Вот он, дом этот…
– Не может быть!
– Почему ж не может! Очень даже может! Лет двадцать назад сюда столько экскурсий водили! Этот ж на наших глазах было. Тут, гляньте, и вывеска висела – “Здесь жил Лев Толстой”, а потом ее выковыряли. Другую с улицы повесили…
Действительно, на фасаде здания, на уровне второго этажа, темнело четырехугольное пятно от бывшей вывески.
– Но почему здесь такая мерзость запустения?
– А исторический центр сносят. Тут, небось, офисы настроят или коттеджи для богатых. А жильцов расселяют по новостройкам. Мусор никто отсюда не вывозит, так, конечно, выбрасываем, куда придется. И в толстовский дом – тоже…
Подошел еще один жилец – Гена, или, по-татарски, Гельфан.
– Это ж вообще место ценное. Мы ведь живем в бывших монастырских помещениях, стены – полтора метра. У меня над головой – святые!
– Как так?
– Идемте, увидите.
И я увидела в Гениной коммуналке расчищенные фрески – Христа, Деву Марию, Николая Чудотворца… Светлые лики над развешанным на веревках бельем, над немудрящим домашним скарбом, над всей нашей жизнью – часто такой суетной и бездарной.
– Некоторые соседи масляной краской роспись закрасили. А мне нравится. Красота какая!
– Гена, – спросила я хозяина, – неужели ничего нельзя сделать? Неужели все это пропадет и уйдет – и Толстой, и эти фрески, и остатки монастыря?
Гена почесал крепкой шоферской пятерней в затылке.
– Да почему нельзя? Все можно. Если бы нам отдали в собственность эти дома, люди бы все сделали. Постепенно, не в один год, конечно. Ведь место – лучше не бывает, центр. Все рядом. Это не то, что мне предлагают ехать на какую-то окраину, я уж один раз отказался… Говорят – ветхое жилье. Да какое ветхое – тут все на века построено. Динамитом, наверное, рвать будут. Нет, нам бы дали с зятем – не коммуналку, конечно, а квартиру – мы бы все сделали. И другие бы сделали. Но ведь не дадут. Не про нас место это…
…Мне кажется, что познание смысла своего существования, мира и бытия – одно из главных дел человека на земле. Честность и красота – два “крыла” художественного образа, с помощью которого писатель “перелетает” эпохи.
Знать Пушкина, Достоевского, Толстого, Блока и пытаться “отгородить” свой народ от их языка – ну не безумие ли это? Не преступление ли? Я не беру сейчас возможные геополитические последствия “равнения” Татарстана на Турцию. Есть ведь и другие последствия – то, что мы называем духовной жизнью народа. Но, может быть, те, кто мечтает об изолированном “татарском Кувейте” или о демгосударстве Россия, где все регулируется деньгами и только деньгами, просто не понимают ни значения слова, ни значимости познания? И что им тогда какой-то храм, где венчался Пушкин, и какой-то дом, где жил Толстой? В лучшем случае – это объекты туристического бизнеса для остатков “продвинутой” публики. Горе нам, горе! Горе – народам. Но горе и тем, кто пытается рассорить народы, сыграть на национальном самолюбии, провести “анализ” крови, разделить тех, кто вместе – века. Да, этим хитроумным “архитекторам”, загоняющим души своих народов в новые храмы – “офисы”, – никогда не понять и не постичь смысла слов Достоевского: “Между народами никогда не может быть антагонизма, если бы каждый из них понимал истинные свои интересы. В том-то и беда, что такое понимание чрезвычайно редко, и народы ищут славы только в пустом первенстве пред своими соседями”.
Но мы-то с вами, русские и татары, чуваши и мордва, украинцы и чеченцы! Неужели эту истину мы забудем?!
Лидия СЫЧЕВА
Апрель 2001, Москва
Выбор читателей
Комментарии