На чтение: ≈ 15 мин.Финалисту конкурса «Учитель года Москвы-2007», словеснику Игорю Толкачеву достаточно всего лишь пары фраз, чтобы отличить хорошую книгу от плохой. Читать в метро, заглядывая через плечо соседу, конечно, неприлично, но удержаться от соблазна порой просто невозможно. И вот тут-то экспресс-метод Игоря Николаевича придется как нельзя кстати – поможет превратить пустое любопытство в прямо-таки научный литературоведческий интерес. Скользните глазами по странице – и если каждое слово в мимолетно подцепленном предложении однозначно, и нет в нем никакой двусмысленности, никакого подтекста, значит, не стоит на такую книгу и время тратить. Хороший литературный вкус – бесценный дар, и нечего портить его, оскорблять и корежить.
Я различаю голоса молчанья.Мне гневный камень говорит слова.Вода поет, глотая окончанья,И тренькает пространства тетива.Геннадий РУСАКОВВ сердце ударь (мой язык – государь),Вечного русского леса словарь.Ведь ударенья иного промашкаВ слове как пуля, засевшая тяжко.Владимир СОКОЛОВ
Мужчина-филолог – явление для нашей школы не рядовое. Прошли те времена, когда юного Александра Пушкина вводили в мир словесности элегантные сухопарые господа – жрецы пиитики, любимцы муз. Сегодня далеко не каждая школа может похвастаться таким «кавалером» – был бы хоть один, на большее никто и не претендует. Игорь Толкачев не видит в своем давнем еще выборе ничего сверхъестественного: в конце концов Иннокентий Анненский тоже когда-то преподавал литературу, но от того не переставал быть ни мужчиной, ни великим поэтом. Филология, если хорошенько разобраться, наука не менее мужественная, чем те же физика и математика. А что в большинстве своем представлена она женским легионом преподавателей – так то не от хорошей жизни выходит. И вообще, полагает Игорь Николаевич, мужчина – учитель литературы, если учесть, что большинство писателей – тоже мужчины, может скорее увидеть и раскрыть в их произведениях нечто, созвучное мировосприятию самих авторов. С другой стороны, и в стихах женщин-поэтесс нет ничего такого, чего бы он не понял – так что, конечно, ни о каком гендерном подходе речь вовсе не идет. Куда важнее – зачем учитель литературы приходит в класс. И ответ на этот краеугольный вопрос точно не зависит ни от пола, ни от возраста педагога.
– Не знаю, насколько я сам себя вообще внутренне считаю учителем, – объясняет Игорь Николаевич, – для меня важно, что я преподаю именно литературу и русский язык. Больше скажу, я преподаю словесность, потому что эти два предмета различаю лишь условно. На филфаке МГУ, где я когда-то начинал учиться, мы писали предложения формулами. Как доказательство того, что слова – всего лишь знаки. В тот момент красота и мощь слов для нас были вторичны. Важно было осознать структуру, некие внутренние законы. В школе так нельзя. Дети должны воспринимать язык прежде всего через культуру. Язык – это всегда парадокс, потрясение, а не строчка в расписании. Недаром все наши выдающиеся педагоги в один голос утверждали, что, занимаясь языком, имеешь дело с душой человеческой. И если учесть, что душа – материя зыбкая и относительная, так и о ее голосе, нашем языке, вполне можно сказать то же самое. Я прекрасно понимаю, что такая позиция иногда бывает очень сомнительна и даже крамольна с точки зрения строгой методики. Но преподавание словесности – процесс необычайно интимный, оценка сочинения настолько отлична от оценки диктанта, все на нюансах, на полутонах, и потому безжалостный «орфографический террор» – не мое оружие.
В своей школе №1323 Игорь Николаевич уже много лет работает только в старших классах. А последние годы так и вовсе имеет дело с очень тонкой публикой – ребятами из музыкально-педагогических классов. С учениками, по его собственному признанию, сходится довольно долго и не всегда просто, поэтому никогда не берет выпускников – времени присмотреться друг к другу не остается. Но в глубине души мечтает поработать в начальной школе, с тем нежным возрастом, когда сознание еще так гибко, податливо и благодарно. И вместе с ними совершать открытия, которые должны случаться не в десятом классе – куда раньше. Игоря Николаевича искренне огорчает, что дети сейчас так мало учат наизусть. А ведь чем больше стихов в кладовой детской памяти, тем образнее становится речь ребенка, выправляется вкус – это древняя педагогическая аксиома.
– Одного я никак в толк не возьму, – вздыхает Игорь Николаевич, – отчего наша система образования ставит целью не развить в ребенке тонкий литературный вкус, а натаскать его на списывание сочинений. Из текстов вычленяют идеи, взгляды и позиции, при этом мало кого по-настоящему волнует, какими художественными средствами пользуется писатель, как передает эмоции, работает со словом. А ведь в хорошей литературе мысль всегда прорастает сквозь стиль. Почему нас так потрясают те или иные книги? Вовсе не потому, что мы в них читаем то, о чем никогда не задумывались сами, а оттого, что написаны они удивительным, неповторимым языком. Ведь, если честно, вся русская классическая литература по своим фабулам и сюжетам более чем банальна. В ней другая сила – языка и ни с чем не сравнимого мироощущения, присущего лишь нашим авторам. А к чему приводит неразвитый вкус – не мне вам объяснять: страна зачитывается дешевыми детективами и считает, что так и надо.
Игорь Толкачев – не из породы бунтарей и реформаторов. Он никогда не будет возмущаться во весь голос и публично митинговать против каких-то, на его взгляд, очевидных жизненных непорядков. Просто тихо и спокойно сделает так, как это нужно именно ему. Без революционеров мир был бы скучен, но без тех, кто бесшумно, однако, не оглядываясь и не сворачивая, идет своей дорогой, – просто невыносим. Сложно себе представить, чтобы такой человек начал вступать в публичную полемику или писать «открытые письма» с требованием, к примеру, включить в школьную программу то или иное несправедливо забытое произведение или, наоборот, вычеркнуть из нее нечто устаревшее и не соответствующее «устремлениям дня сегодняшнего». Все, что считает необходимым и достойным внимания, он и так донесет до своих ребят. Иногда он читает на уроке отрывок – пару абзацев, больше и не нужно – из задевшей его накануне книги. А потом просто отдает ее первому, решившему прочесть. Книга, как правило, начинает «гулять» по рукам, а через какое-то время, если ребята этого, конечно, захотят – устраиваются обсуждения. И время на это можно выкроить всегда. Самое удивительное, что, как правило, больше всего читают «не по программе» ученики «трудные». Они откликаются охотнее всего, расшевелить их и увлечь, оказывается, не так сложно. Именно они с упоением читали повесть Рубена Гальего «Белое на черном» – шокирующую в своей правдивой жестокости историю инвалида-сироты, проехавшего в своей коляске через мясорубку советских детских домов и интернатов и выжившего не благодаря, а вопреки. Казалось бы, какое дело московским школьникам с Большой Ордынки до скрюченного церебральным параличом подростка из прошлого? Оказалось, есть дело… Потому что есть книга, так вовремя оказавшаяся в их поле зрения.
Был и такой эпизод – целый семестр Толкачев читал своим ученикам «Одиссею» Гомера в переводе Жуковского. Ведь, убежден Игорь Николаевич, насколько те, кто хоть немного учил латынь, отличаются от тех, кто не учил ее никогда, а те, кто прочел хотя бы пару глав «Войны и мира», не похожи на тех, кто никогда этот роман даже в руки не брал, настолько и мистическое звучание древнего гекзаметра поднимает нас над теми, кому этот размер и вовсе не знаком.
– Любой здравомыслящий человек понимает, что глубокое и серьезное знание русской литературы невозможно, если вы ничего не смыслите в литературе западной. Слишком велико влияние и очевидны переклички. Точно так же нельзя в нашей многонациональной стране даже не подозревать, какие удивительные образцы высокой поэзии рождали народы, живущие с нами по соседству. И как тонко и чувственно переводили ее на русский язык наши мастера. Да, программа не предполагает изучения литературы народов России и стран СНГ, считается, что великие шедевры Закавказья и Средней Азии нашим детям ни к чему. А потом удивляемся, почему кругом столько злобы, агрессии, непонимания. Откуда же взяться добру, если ребята просто не знакомы ни с одной культурой, кроме своей собственной, да и с той, говоря откровенно, лишь шапочно.
Эту проблему наш герой тоже решил для себя сам, не дожидаясь программных изменений извне. Вот пришел к нему в класс мальчишка-грузин, Игорь Николаевич только руками развел: парень слыхом не слыхивал ни о Шота Руставели, ни о его «Витязе в тигровой шкуре». Сели читать, пусть в переводе Заболоцкого, но для первых шагов постижения своих корней Николай Алексеевич – не худшая компания.
На вопрос, какое произведение, будь на то его воля, он непременно включил бы в школьную программу, Игорь Николаевич отвечает уклончиво – все, мол, зависит от класса, времени и настроения, одних примирит с действительностью что-то классическое, других – напротив, надо растормошить чем-то современным и взрывным. Зато он твердо знает, от какой книги в школьном курсе литературы нельзя отказываться никогда и ни при каких обстоятельствах. От пушкинской «Капитанской дочки», сколь странным ни покажется вам этот выбор. Потому что береги честь смолоду… Потому что эта «скромная повесть», как назвал ее поэт Борис Слуцкий, и есть тот камертон, по которому человек должен настраивать свое понимание нравственности и совести.
На одном из этапов конкурса «Учитель года Москвы» у Толкачева спросили, как складываются его отношения с современной литературой. Он честно признался, что жадное увлечение культовыми некогда «толстыми журналами» уже, конечно, в прошлом, на смену им пришел интернет. Старается не пропускать статьи литературных критиков – только тех, конечно, чьему мнению доверяет. Хранит Игорь Николаевич верность и своим любимым поэтам – Геннадию Русакову и Владимиру Соколову. Что-то дают читать дети – образование, как известно, процесс двусторонний, и нет ничего зазорного в том, чтобы позаимствовать у ученика книгу, совет, суждение. Любопытны, на его взгляд, Пелевин и Акунин, мастера аллюзий, литературные игроки, бесценный подарок для любого учителя, как лишний повод вспомнить Лескова, Чехова, Достоевского и в то же время поразмыслить о том, в чем разница между стилем и стилизацией.
В одном Игорь Николаевич никак не хочет сознаваться – пишет ли он сам. Это, отвечает, дело столь потаенное, что не стоит такой разговор даже начинать…
– Когда я сам еще учился в школе, у нас была замечательная учительница литературы. Все бы ничего, но она писала ужасные стихи. И заставляла нас их слушать. Я слишком хорошо это помню, поэтому сочинительских порывов в себе не поощряю. Как, впрочем, и в окружающих… Потому что если человеку суждено писать, он будет работать несмотря ни на что. Ни до чужой брани, ни до чужих похвал ему тогда дела не будет. Но на это способны лишь единицы – они-то, видимо, и есть настоящие писатели. В противном случае, получится как у поэта Боброва. Его Александр Сергеевич похвалил, и жизнь тут же пошла наперекосяк. Потому что одобрению Пушкина надо было соответствовать, а не вышло: сил не хватило, а может, божьей искры…
Выбор читателей
Комментарии