Картины, написанные в четыре руки

«Я никогда не буду работать учителем!» – заявила четырнадцатилетняя Катя своей маме-учителю, упрямо вздернув подбородок. Мама на это громкое заявление лишь улыбнулась. Бабушка – учитель, мама – тоже. Сможет ли четырнадцатилетняя Катя сломать эту традицию и, как и грозится, уйти в журналистику?.. Скорее всего. Сможет ли восемнадцатилетняя Катя воспротивиться набору нуклеотидов в ДНК, которые по какой-то непонятной причине еще не идентифицированы наукой, но совершенно точно отвечают за учительское чутье?.. Возможно. Сможет ли двадцатиоднолетняя Катя игнорировать четкое понимание того, зачем она пришла на порог своей родной школы с пустой трудовой книжкой в руках?.. Очень сомнительно. И Кате волнительно. Волнительно провести свой первый урок, ведь она совершенно не знает, чего ожидать.

И мне волнительно, волнительно до сих пор и перед каждым уроком. Волнительно, потому что я не знаю, как пройдет урок, что скажут ученики, что отвечу им я. И сейчас в отличие от двадцатиоднолетней немного напуганной Кати мне это волнение приятно. Волнение – это эмоция, это мое искреннее переживание момента, моя вовлеченность в него, мое неравнодушие к происходящему.

Звенит звонок с урока. Тысячный для школы, первый для Кати-учителя. Немного трясущимися руками Катя достает телефон и отправляет сообщение: «Я справилась! Спасибо!» Сообщение летит на два этажа выше к абоненту «Мама». К абоненту, который сегодня дал свой тысячный урок для детей и первый для своей дочки-учительницы. Ведь перед своим первым днем в школе Катя пришла к маме-учителю и сказала: «Научи меня, пожалуйста, как быть учителем». На что мама засмеялась и ответила: «Нельзя научить человека быть учителем. Ты либо учитель, либо нет. Ты можешь очень много знать, но это совершенно не значит, что ты сможешь этому на­учить. Но я могу дать тебе советы, которые взяла не из книг, а к которым пришла путем собственных многочисленных проб и ошибок».

Мне дали огромную коробку с красками и огромный чистый холст. Я сама должна была решить, какими цветами воспользоваться и как их сочетать.

И вот я стою у доски на своем первом уроке, я только что от волнения забыла перевод слова. Вся сжалась от испуга, пытаюсь придумать, как отвлечь внимание от своей ошибки. Но я делаю глубокий вдох, мысленно выбираю баночку с белой краской, наношу ее на холст. «Ошибаться не стыдно, стыдно не быть способным признать свою ошибку. А еще не стыдно чего-то не знать или чего-то не помнить, потому что никто не знает всего на свете», – вспоминаю я слова мамы-учителя. Белая краска влажно блестит на холсте, я тихо выдыхаю и говорю вслух: «Прошу прощения, забыла, как переводится это слово. Может, кто-то помнит?»

Звонок прозвенел минуту назад, сообщение с благодарностью уже доставлено адресату, и он уже даже успел ответить: «Всегда пожалуйста!»

С течением времени холст пополняется многими другими цветными мазками, я четко помню каждый из них. Вот наверху расположены голубые мазки, по одному на каждый раз, когда я была резка с ребенком, или когда потеряла листок с диктантом, или когда по ошибке поставила не ту оценку в журнал. «Уметь извиниться и признать свою ошибку – непростое умение», – говорит мне мама-учитель. И я прислушиваюсь к ней, не боюсь извиниться в ситуации, когда была объективно неправа. Ведь после моего «Прошу прощения, я действительно потеряла твой листок» на детском лице расползается благодушная улыбка и до меня доносится: «Да ничего страшного, бывает». А на холсте становится на один белый мазок больше.

Правее сверху расположен темно-синий мазок: неаккуратный, хаотичный. Он как будто олицетворяет мой большой-большой комок терпения, который каждый раз оставляет жирную синюю кляксу, когда мои эмоции стараются взять надо мной верх и поток негатива готов выплеснуться на детей. «Каким бы взрослым ребенок ни казался, какие бы ужасные слова в твой адрес ни говорил, надо всегда помнить, что он прежде всего ребенок. Учитель никогда не должен опускаться на уровень хамства и выяснения отношений». Поэтому я подчеркнуто вежлива, хотя внутри меня ураган, а на холсте еще один белый мазок.

Внизу много зеленого, поскольку честность имеет для меня зеленый оттенок. По одной травинке на каждый раз, когда я честно призналась, что слушаю того же певца, что и дети (хоть и песни у него откровенно недалекие), что в школе тоже не любила грамматику и она тяжело мне давалась, что пролила кофе на тетрадку с домашней работой, а не «обязательно поищу ее дома, она точно лежит у меня на столе». «Будь честной с детьми, они очень это ценят. И будь честной с собой», – говорила мне мама-учитель и в очередной раз оказалась права.

И абсолютно на всей площади холста разбросаны ярко-желтые маленькие мазки, которых настолько много, что все вместе они создают впечатление солнечного света, льющегося с моей картины на окружающий мир. Мои эмоции, мои чувства, мой интерес – все это заполняет каждый уголок холста. Ведь как можно оставаться равнодушной, видя искренний интерес, радость и даже азарт в глазах детей каждый раз, когда я превращаю запоминание слов в целое соревнование? Или когда вместо итоговой работы устраиваю настоящий квест по классу или территории школы? «Лучший способ сделать урок интересным – назвать то, что ты делаешь, игрой. Потому что даже дети восемнадцати лет обожают играть». И это действительно так. Дети намного лучше и быстрее запоминают вещи, преподнесенные им в игровой форме, будь то карточки с картинками, забавные аналогии и рифмы, видео и даже песни.

И вот у меня в руках большой холст, на нем много мазков разного цвета, но много и пустого пространства, которое ждет того, чтобы быть заполненным. У меня также осталось еще немалое количество баночек с краской, которые только и ждут, чтобы быть открытыми.

И вот спустя пять лет я с гордостью показываю свой холст маме-учителю. И тут меня осеняет. «Погоди, а у тебя есть такой холст?» – спрашиваю я. Мама улыбается и достает из своего стола большущую раму, местами потертую и почерневшую от времени. «Аккуратно, не смажь краску», – говорит она, протягивая мне свою картину. «Ты хочешь сказать, что все еще дописываешь ее? – удивляюсь я. – Но кто же тебя учит сейчас?..» «Ты меня и учишь. Чего только стоит погружение в молодежный сленг, умение ориентироваться в их «птичьем» языке! Благодаря тебе нет той огромной пропасти, которая часто разделяет учителей моего возраста и детей. И восхищенные взгляды детей, когда они понимают, что я с ними на одной волне, что я их понимаю и даже разделяю какие-то их интересы, это все только благодаря тебе», – заканчивает мама и показывает на ярко-розовые мазки на холсте. «А что означает фиолетовая краска?» – показываю я на еще не высохшие мазки. «Так это же презентации в PowerPoint, которые ты научила меня делать. Они позволили мне не только выиграть немалое количество конкурсов, но и сделать мои уроки с достаточно скучным теоретическим материалом яркими, интересными и запоминающимися», – отвечает мама. «Получается, что все то время, пока я училась у тебя, ты тоже у меня училась?» – удивленно протягиваю я. «Разве можно быть настоящим учителем, если я стою на месте, а не расту вместе со своими учениками? – отвечает она. – Ведь это и есть главный урок в профессии учителя – не бояться и не стесняться учиться чему-то у более молодого педагога, брать на вооружение какие-то его приемы и признавать, что в чем-то он тебя превосходит. Пойду размочу салатовую краску, давненько я ею не пользовалась…»

Меня зовут Катя. Мне двадцать семь лет. И я никогда не буду работать учителем. Потому что учитель – это не работа. Учитель – это не часть дня с восьми тридцати и до шести. Учитель – это не проведение уроков по расписанию. Учитель – это больше. Учитель – это вечный ученик с неутолимой жаждой научиться чему-то большему, чем он уже знает.

Екатерина ДОВЫДОВА, учитель испанского языка школы №1234, победитель конкурса «Старт в педагогику»-2023