Картина мира

Детская молитва академика Моисеева

О Боге, философии и науке. Фрагменты из виртуальной книги

Об академике Никите Моисееве нельзя просто сказать “ученый-физик” или “ученый-математик”. За свою долгую жизнь (род. в 1917-м) он успел позаниматься и баллистикой, и математикой, и физикой, и теорией управления, и информатикой, и биологией, и множеством других наук. Перечисление его научных “регалий” заняло бы, наверное, не меньше страницы. Достаточно сказать, что сегодня Моисеев является членом четырех академий: РАН, РАЕН, Академии сельскохозяйственных наук и Академии астронавтики. Ну а если отойти от формальных признаков научной значимости, то можно указать только на один факт – именно под руководством Никиты Моисеева в 1983 году были впервые в мире получены оценки последствий ядерной войны, известные как “ядерная зима” и “ядерная ночь”.

Ниже мы публикуем фрагменты из книги Никиты Моисеева “Как далеко до завтрашнего дня”. Слово “виртуальная” вынесено в подзаголовок этого материала не зря. Дело в том, что книга Моисеева была издана микроскопическим тиражом и стала практически недоступной. Даже в Ленинской библиотеке ее не обнаружилось, и Никите Николаевичу пришлось подарить свой личный экземпляр. Но помимо бумажного варианта сегодня существует электронная версия книги, с которой могут ознакомиться лишь пользователи сети Интернет.

оя семья не принадлежала к числу особо религиозных. Как и во всех православных семьях, у нас праздновались Рождество и Пасха, а родители ходили иногда в церковь.

Моя мама, как мне смутно помнится, пыталась учить меня молиться. Однако точных воспоминаний у меня не сохранилось. Но старшая сестра моей мамы тетя Маня – Мария Александровна Петрова это хорошо помнила и мне рассказывала о том, как мама, прежде чем ложиться спать, пыталась заставить меня стать на колени перед иконой и молиться за здоровье своих близких и за свое собственное тоже.

Тетя Маня с удовольствием вспоминала эти эпизоды и говорила, что я довольно спокойно повторял за мамой нехитрые слова молитвы, но когда доходила очередь до упоминания своего собственного здоровья, я начинал категорически протестовать. И аргумент был логичным: Никитка вполне здоров и надо освободить Боженьку от необходимости думать еще и о его здоровье. У него и так хватает дел. Как видно, уже на заре туманной юности во мне жила склонность заниматься методами оптимизации – не делать лишнюю работу. И уже тогда родилось вполне четкое отвращение к регулярной догматике…

конечном счете я не стал верующим, но и не превратился в атеиста. Мне казалось, что любые категоричные утверждения в этой сфере, лежащей на границе разума и эмоций, неуместны…

Однажды я прочел историю, которая случилась с Лапласом. В начале XIX века он написал свою знаменитую книгу с изложением первой космогонической гипотезы, известной ныне как гипотеза Канта – Лапласа. Эту книгу он подарил Наполеону, а император французов ее прочел – странные были времена: то ли книг было мало, то ли делать императорам было нечего, а может быть, императоры были другие? Но Наполеон ее не только прочел, но и имел по ее поводу разговор с Лапласом. Он сказал примерно следующее: “Граф, я прочел твою книгу, она интересная и остроумная; но я в ней не увидел Бога”. На это Лаплас ответил весьма лаконично: “Мой император, это для гипотезы мне не потребовалось”. Для успеха его конкретной деятельности он мог обходиться без каких-либо сакральных представлений. Вот такая позиция мне казалась вполне естественной для математика и достаточно удобной в наш всклокоченный век. Я ее принял и перестал думать о Боге и религиозных вопросах.

о однажды мне все же пришлось о многом задуматься. И уточнить свою позицию. Для себя самого, разумеется. Мои занятия биосферой, эволюционизмом неизбежно вывели меня на проблемы человека. Он состоит из плоти и крови, он возник в результате немыслимо сложной эволюции живого вещества. Но у него, в отличие от всех других существ, есть еще и духовный мир…

В сознании человека всегда возникают два кардинальных и очень отличных друг от друга вопроса. Первый из них это вопрос “КАК?”. Как происходит то или другое, как летит стрела, пущенная из лука, как из отдельных атомов образуется вещество и т. д. И из попыток ответить на бесчисленное количество подобных вопросов возникает наука – величайшее творение человеческого гения.

Но, вероятно, в зачатке подобный вопрос появляется и у высших животных. Обезьяна умеет “обезьянничать”, и, сбивая яблоко палкой, она решает некую сложную задачу, отвечающую на вопрос “КАК?”. Она способна и отыскивать способ, “КАК” добраться до заветной цели… Но это еще не духовный мир.

Возникновение духовного мира мне представляется тоже явлением мирового эволюционного процесса. Изначально материя лишена духовного мира. Лишь на определенной стадии развития чувственного и интеллектуального начала произошло становление феномена, который мы называем ДУХОВНЫМ МИРОМ ЧЕЛОВЕКА. Это синтез чувственного и рационального, перешагнувший особый порог сложности своего развития…

И вот за неким порогом сложности чувственного и рационального восприятия у человека однажды рождается второй вопрос “ЗАЧЕМ?”. Зачем существует то, что существует, – и небо, и земля, и вода, и я сам, наконец. Никакая логика, никакая наука не могут дать на этот вопрос какого-либо удовлетворительного ответа…

так, я совершенно убежден, что наука вполне совместима с религиозными убеждениями, а тем более с религиозным чувством – основой любой веры. Они никак не противоречат друг другу, отражая сущности двух кардинальных вопросов, один из которых порожден практикой человеческой деятельности, требованиями сохранения рода человеческого, заложенными в нашем генетическом естестве, а другой возник вместе с духовным миром человека и отражает какие-то особенности феномена человека, нам пока еще недоступные…

Человек в наших представлениях был всего лишь наблюдателем, способным фиксировать некоторые особенности запущенного однажды грандиозного механизма мироздания… Но оказалось, что все это не совсем так. И практика XX века показала невозможность обойтись без анализа подобных проблем. И виной тому оказалась квантовая механика.

Я прослушал в университете неплохой курс теоретической физики. Особенно запомнились те части курса, которые читал И.Е.Тамм. Это был курс “по выбору” – он не был обязательным для математиков. Из нашего математического потока – человек тридцать – записались на него, кажется, только я и Олег Сорокин. Впрочем, и физиков было тоже немного. Занятия носили какой-то домашний, скорее семинарский, характер. И мы часто отвлекались на отдельные вопросы, возникали полезные, запоминающиеся дискуссии.

Однажды Олег принес статью Гейзенберга, в которой была фраза о том, что нельзя отделить исследователя от обьекта исследований. Она повергла всех нас в шоковое состояние. Студенты отчаянно заспорили, ничего не понимая в предмете спора, конечно. А преподаватель тоже был поставлен в тупик этим утверждением одного из отцов квантовой механики. Он высказал лишь то утверждение, которое тогда было стандартным: электрон – всегда электрон, его свойства не зависят от наблюдателя, и то, что сказал Гейзенберг, есть сплошной идеализм, и об этом не стоит размышлять…

Прошло много лет, отшумела война, и мне самому пришлось читать некоторые разделы теоретической физики. И пришлось по необходимости вернуться к тому вопросу, который был связан со злополучной фразой Гейзенберга. Вот тогда-то я и понял то, о чем говорилось на предыдущих страницах. Выделение любого элемента всегда условно. Он всегда лишь часть целого – часть другой, более сложной системы, из которой его выделить иногда просто нельзя ни при каких обстоятельствах…

Произнося слово “электрон”, мы имеем в виду лишь вполне определенную интерпретацию некоего явления, это лишь словесное выражение наблюдаемого явления, и раскрытие смысла термина “электрон” и есть задача науки! И она будет зависеть от наблюдателя. Электрон плюс наблюдатель, вооруженный камерой Вильсона, где мы видим след “электрона”, как и всякой материальной частицы, – это одна система, а электрон и дифракционная решетка, где он ведет себя как волновой пакет, – некая другая система. И разделить, то есть выделить электрон как таковой, невозможно. А человек, наблюдая – всего лишь наблюдая происходящее, уже одним этим вмешивается в протекающие процессы, меняет их ход, пусть в ничтожной степени, но меняет!

дин из величайших мыслителей XX века Нильс Бор говорил о том, что никакое по-настоящему сложное явление нельзя описать с помощью одного языка. Необходима множественность ракурсов рассмотрения одного и того же явления. Мне эту мысль хочется выразить несколько по-другому. Для того чтобы человек имел нужное понимание (понимание, а не знание, что совсем не одно и то же), ему необходим некий голографический портрет явления. А его могут дать только различные интерпретации.

Второе эмпирическое обобщение, лежащее в основе моей картины мира, о котором я хочу здесь поразмышлять, звучит так: в основе всего мироздания, всех процессов Универсума, лежит стохастика и неопределенность.

Это действительно эмпирический факт. Мы не знаем ничего абсолютно детерминированного. А в квантовой механике мы вообще можем оперировать только с вероятностными представлениями. И стохастичность, и неопределенность, составляющие суть процессов микроуровня, прорываются на макроуровень и проявляются не менее властно. Мутагенез и его интенсивность, в частности, определяют особенности появляющихся индивидов…

Можно очень по-разному относиться к этому факту. Можно пытаться его обьяснять. И даже не принимать, как это делал великий Альберт Эйнштейн, который говорил о том, что Бог не играет в кости! Но факт остается фактом. И с этим ничего нельзя поделать. Бог все-таки играет в кости! Без этой игры не могло бы произойти то, что произошло!

не всегда казалось, что самым удивительным и загадочным в нашем мире является существование того, что существует. Я об этом уже говорил в настоящем очерке и назвал это удивительное тайной вопроса “ЗАЧЕМ”. Но приняв эту тайну как неразрешимую загадку, мы уже способны смириться и с тем, что существует и случайность.

На меня огромное впечатление произвело открытие антропного принципа. Суть его в следующем. Если бы мировые константы – скорость света, гравитационная постоянная и другие – были отличными от современных всего лишь на десятые доли процента, то мир был бы совершенно иным. В нем не могло бы возникнуть стабильных образований, не могла бы возникнуть та форма эволюции, которая привела к рождению звезд, планет, живого вещества, следовательно, и человека. Вселенная бы развивалась, но как-то совершенно по-иному и, что самое важное, без наблюдателей, без свидетелей. Ученые-физики – а в нынешнем мире все беды идут от физиков – сформулировали антропный принцип так: мир таков, потому что мы (то есть люди) есть!

процессе эволюции Универсума возникают инструменты его самопознания. Однажды возник мозг головоногих. Но такой инструмент оказался несовершенен – популяции осьминогов не могли создать коллективной памяти (а следовательно, и цивилизации) и его развитие оказалось завершенным. Другой нам известный инструмент – человек. Развитие его индивидуального мозга прекратилось уже десятки тысяч лет назад, но ему оказалось доступным создать и коллективную память, и коллективный интеллект, который развивается все ускоряющимися темпами. Как далеко пойдет этот процесс? Мы сказать об этом ничего не можем. А может быть, в других частях Универсума этот процесс уже пошел значительно дальше и разговор о Мировом Разуме не столь уж бессмыслен. Когда над всем этим начинаешь размышлять, то невольно оказываешься во власти тех снов, которые нам навевают Лем или Брэдбери.

И все же над всем царят сомнение и те два вопроса “КАК?” и “ЗАЧЕМ?”, о которых я размышлял в этом очерке. А также моя детская молитва.

Никита МОИСЕЕВ

Фото Григория ТАРАСЕВИЧА

Технология

Суперкомпьютер превысил “звуковой барьер” по скорости вычислений

Компания Intel, крупнейший в мире производитель микропроцессоров, обьявила о том, что построила суперкомпьютер, который впервые в истории превысил уровень производительности в один триллион операций в секунду (терафлоп).

Это означает побитие предыдущего рекорда в 368,2 гигафлопа (миллиардов операций в секунду) более чем в два с половиной раза. Уместно напомнить, что 25 лет назад компания Intel создала первый в мире микропроцессор с производительностью 60 тысяч инструкций в секунду.

“Это достижение, – заявил д-р Крейг Р. Барретт, исполнительный вице-президент Intel, – можно сравнить с преодолением звукового барьера в авиации. Всего лишь несколько лет назад терафлоп был для всех нас интеллектуальным барьером, поставленным самой природой. Теперь, когда эта вершина взята, мы получили вычислительную рабочую лошадку, с помощью которой можно решать величайшие задачи науки. Доступ к вычислительной мощи на уровне терафлопа ставит нас на порог грандиозных научных открытий”.

К числу упомянутых д-ром Барреттом величайших задач науки относятся ряд направлений в прикладной гидродинамике, моделирование сред на макроуровне, моделирование экосистем, биомедицинское изучение изображений и биомеханика, молекулярная биология, молекулярное конструирование и оптимизация процессов, проблемы познания и фундаментальные вычислительные науки.

Суперкомпьютер Intel/Sandia в настоящее время достраивается на заводе компании Intel в Бивертоне. Система будет установлена в Sandia National Laboratories (штат Нью-Мексико) поэтапно в течение первой половины 1997 г., и по завершении работ по ее созданию система будет обладать рабочей производительностью в 1,4 терафлопа при пиковой производительности около двух терафлопов.

Таким образом:

Это сделает компьютер быстрее летящей пули. За время, в течение которого пуля пролетает один фут, компьютер выполнит 667 млн. вычислений.

Машина Intel/Sandia быстрее мгновения ока: примерно за 1/50 секунды (продолжительность моргания) она выполняет 40 млрд. операций.

По своей производительности суперкомпьютер Intel более чем в 10 тысяч раз превосходит обычные персональные компьютеры.

В окончательном варианте суперкомпьютер Intel будет иметь 86 стоек общей площадью 1.728 кв. футов (включая пространство между проходами и исключая проходы шириной 4 фута для обхода машины). Для соединения системных узлов и стоек в машине используется около двух миль кабелей. Вес суперкомпьютера составляет около 44 тонн, а для его охлаждения требуется оборудование для кондиционирования воздуха общим весом 300 тонн.

По материалам

РИТМ-пресс