На чтение: ≈ 4 мин.Это очень плохо – подслушивать телефонные разговоры. Но у нашего телефона характер капризного, непослушного ребенка: может надуться и молчать на своем столике, когда озабоченные люди пытаются дозвониться до нас; может неожиданно подключиться к чужому разговору как раз в тот момент, когда берешь трубку. Хитроумными сплетениями проводов, словно цепкими пальцами, он держится за руку большого, гудящего города. Вечерами этот город кажется усталым, притихшим, засыпающим. Мирно и сонно светятся молчаливые окна, трамваи и троллейбусы развозят по домам уставших за день людей.
Вечером мне тоскливо в комнате. Край письменного стола, загроможденный книгами, кажется одиноким островком, выхваченным из темноты светом старого торшера. Мне скучно от тишины, покоя и задач по физике. Мне хочется дотянуться до людей. Я беру трубку капризного телефона и слышу чьи-то голоса. И я знаю, что не нажму на рычаг и буду слушать их, хоть это и невежливо. Среди гулкого, сухого потрескивания висят два тихих голоса незнакомых мне женщин:
– …А я говорю: пей лекарство, у тебя расстроена нервная система (голос с мягким украинским «г», властный и густой).
– …Ты, Таня, и не поверишь, шаг сделать трудно… такое состояние… сил нет (голос слабый, прорывающийся, который может принадлежать маленькой морщинистой женщине, очень усталой и несчастной).
– Вот что я тебе скажу, Таня: выкинь ты из головы все. Ну ушла дочь, ну и черт с ней! Пускай сама за свою судьбу отвечает. Побереги себя, тебе уже меньше жить осталось, чем ей.
– …И дома не могу (будто не слыша, продолжает слабый голос, чуть всхлипывая). Подумать только… такая квартира, а одной страшно…
– Ты не плачь, не плачь. Приходи ко мне завтра в больницу, мы тебя полечим. Нельзя же изводить так себя!
Больше я не слушала. Я снова села за стол, но никакие задачи в голову не лезли. У человека ушла дочь, он остался один в большой и пустой квартире, ему одиноко и грустно. Значит, он совсем неспокойный, мой город. И людей, приходящих с работы в свои теплые квартиры, я совсем не знаю. Мне очень хочется им помочь. Но почему-то всегда боюсь подарить им чуть больше доброты и тепла, чем требует вежливость. Вот сегодня заболела наша учительница по русской литературе, я ее очень люблю, но если приду к ней завтра, то снова начну говорить натянуто и неловко. Она сейчас, наверное, читает что-нибудь в своей пустой квартире, спрятавшись в глубоком кресле. Может, та женщина из телефонного разговора чем-то напомнила ее, и мне стало грустно, что я не умею помогать хорошим, печальным людям. И еще я подумала, как это, однако, трудно: быть просто человеком.
17 лет, Запорожье, 1968 г.
Выбор читателей
Комментарии