Какими быть российским вузам?

Это волнует не только высшую, но и среднюю школу, которая каждый год отдает ей практически всех своих выпускников. Ответ на этот вопрос искали на экономическом форуме, организованном Высшей школой экономики.

Дмитрий ЛИВАНОВ, министр образования и науки РФ:- Мы планируем предпринять в течение ближайшего времени – года, двух, трех – несколько шагов для того, чтобы сделать систему образования в Российской Федерации более конкурентоспособной, гибкой, адаптивной, в том числе и к новым экономическим вызовам.Первый касается работы с большим количеством вузов и филиалов, которые неспособны давать студентам качественное образование и в конечном счете занимаются деятельностью по имитации обучения, продавая за деньги сертификаты, то есть дипломы о высшем образовании (это в основном негосударственные вузы и филиалы государственных вузов). Сейчас все, что связано с контролем и надзором в сфере образования, – это деятельность и Федеральной службы по надзору, и Министерства образования и науки РФ, она отлажена так, что фильтр на пути некачественного образования поставлен достаточно жесткий. Все организации, которые вызывают вопросы с точки зрения своей способности вести образовательную деятельность, будут и дальше объектом проверок, соответствующих контрольных мероприятий, по каждому из которых будут приняты необходимые решения. В результате у нас останутся только те вузы, которые могут дать качественное образование. Второе направление связано с поддержкой ведущих университетов, лучших вузов, которые ставят себе задачи конкурентоспособности на международном уровне. Сейчас есть группа из 10, 15, может быть, 20 университетов, которые осознали свой потенциал и поняли, что, опираясь на него, могут выйти на новый уровень с точки зрения качества исследований, качества обучения студентов. Государство сегодня оказывает селективную поддержку этим вузам для достижения их целей и задач. Мы прекрасно понимаем, что та степень автономности, которую сегодня имеют вузы, и степень демократизма в принятии основных решений касательно своей деятельности исключают навязывание вузам сверху каких-то целевых показателей. Сам вуз определяет свою стратегию, способы ее реализации. В Кембридже, правда, никогда не было стратегии, но это ему не мешает быть одним из лучших университетов в мире, однако если вуз хочет быстрого развития, то ему лучше осуществить правильное целеполагание, выбрать приоритеты, сконцентрировать на них ресурсы и осуществлять более жесткое управление этим развитием. Мы понимаем, что любые рейтинги условны, движение вверх в каком-то одном из них совсем необязательно объективный измеритель успешности работы университета, но совокупность этих рейтингов отражает обобщенное представление международного академического сообщества о месте того или иного вуза в международной иерархии. Именно с этой точки зрения мы оцениваем успешность тех вузов, которые ставят перед собой задачи движения вперед. Третья цель – формирование сильных региональных вузов. 10 лет назад мы начали процесс формирования федеральных университетов, сейчас их 10, это крупные многопрофильные вузы, возникшие в результате объединения нескольких отраслевых региональных университетов, расположенных в определенном городе. Сейчас мы можем сказать, во-первых, об успешности этой модели и об успешности в целом большей части этих федеральных университетов в повышении качества образования и научных исследований; во-вторых, о крайней востребованности этой модели во многих других регионах Российской Федерации как способе создать мощный университет –  концентратор и человеческого капитала, и материальных ресурсов, способный выполнять серьезные, масштабные проекты в интересах того или иного макрорегиона или региона. Эта ситуация накладывается и на демографическую картину, когда мы видим серьезное сокращение количества студентов и еще в течение 10 лет будем свидетелями достаточно драматического сокращения количества студентов в нашей высшей школе. Если еще в 2011 году из 11-х классов были выпущены 1,2 млн выпускников, то в 2015 году это уже 650 тысяч, в ближайшие десятилетия выпуск из 11-х классов будет от 600 до 700 тысяч, ясно, что общее количество студентов сократится почти вдвое, а впереди у нас дно этой ямы – 4 млн студентов. Понятно, что слабые вузы останутся без студентов, это создает для очень многих региональных университетов стимулы к объединению ресурсов, имущества и к более эффективной модели деятельности. Таким образом, здесь мы имеем, с одной стороны, объективный запрос экономики, социальной сферы тех или иных регионов, очень часто поддержку региональных лидеров, с другой стороны – объективные факторы, которые стимулируют университеты к объединению. Наша позиция как учредителя большей части российских государственных вузов состоит в том, что такое объединение будет успешным только в том случае, если оно будет добровольным. Поэтому мы не подталкиваем региональные вузы к объединению, но мотивируем их на эти действия и материально – ведь мы будем принимать специальные программы развития для таких объединяющихся вузов, создающих опорный университет, и с использованием других инструментов, например, именно там будут сосредоточены образовательные программы высокого уровня, то есть магистратура, аспирантура, сеть диссертационных советов, для того чтобы эти вузы действительно стали центрами интеллектуального развития соответствующих макрорегионов. Мне кажется, что эти три тенденции в течение нескольких ближайших лет и будут определять ландшафт происходящего в нашей системе высшего образования.Ярослав КУЗЬМИНОВ, ректор Высшей школы экономики: – Министр образования и науки РФ Дмитрий Ливанов говорит о трех тенденциях: отсекание омертвевшей части, поддержка ведущих университетов и формирование сильных региональных вузов, потому что есть социальная функция в образовании, о которой мы не должны забывать, и на уровне высшего образования. Мне кажется, что у нас есть как минимум еще две тенденции. Во-первых, это новое массовое высшее образование. Недостаточно закрыть слабые вузы. Что будет на месте закрытых вузов? Мы ведь всеобщую тягу к получению высшего образования никуда не денем, мы не перенаправим, как один полпред президента предлагал, людей в ПТУ, потому что они нужны на заводе. Люди почему-то так не хотят. Один из главных вызовов – новое массовое высшее образование, его новый образ. Именно массовое высшее, потому что доля работ, где требуются профессиональные инженеры или профессиональные экономисты, сейчас не превышает 30-35% даже в развитых странах, что не отрицание статистики, о которой мы говорили, а просто понятие общего высшего образования, то есть некоторого уровня культуры, способности адаптироваться к изменениям, создавать новое. Какова структура нового массового высшего образования? Мне кажется, что в последнее время стали складываться некоторые предпосылки. Это массовые открытые онлайн-курсы (МООК), которые позволяют студенту, учащемуся самостоятельно формировать для себя из этих кубиков образовательную программу. На месте слабых вузов мы должны строить – и не только усилиями государства, но и усилиями бизнеса, частной инициативы – образовательные организации нового типа для массового образования, которые помогают людям складывать из кубиков свое образование, которые связывают их с возможными местами практики. Это информационно-образовательные брокеры, они будут брать на себя и некоторую часть тьюторинга, потому что, наверное, в чистом виде это может существовать, но могут быть развилки в их формировании. Факт, что складывается определенное разделение труда: лучшие ученые и лучшие университеты поставляют онлайн-курсы, что совершенно не мешает ученым любого университета предложить свой онлайн-курс, но по тому разделению труда, которое сейчас сложилось в мире, совершенно очевидно, что это ниши ведущих университетов. Думаю, что определенная доля слабых университетов сможет адаптироваться, заместив свои плохие курсы с зачетом нормальных онлайн-курсов, резко сжать свои издержки и повысить в оставшемся сегменте свое качество. Думаю, что это точно так же касается и массовых, и ведущих вузов, потому что один из сегодняшних феноменов заключается в том, что во всех странах говорят о недофинансировании высшего образования, нехватке денег на соответствие рынку труда, на те или иные проекты. Опция массовых открытых онлайн-курсов есть некий будущий ответ системы образования на этот вызов нехватки средств для традиционных его форм. Это можно уподобить появлению печатных книг на фоне переписывания книг отдельными монахами в монастырях. Хорошие знания и хорошие курсы становятся настолько дешевле, что мы даже слабо можем себе представить эффект от того, что системы МООК, а основные из них Coursera, edX,  из 10 млн пользователей вырастут до 50 млн, то есть, условно говоря, до трети сегодняшней армии студентов во всем мире. Во-вторых, еще одна тенденция – обновление структуры и содержания высшего образования в той части, которая касается его профессиональной и содержательной ориентации. Безотносительно к тому, будет ли это набором онлайн-курсов или самостоятельно читаемыми курсами, массовое высшее образование должно найти новое равновесие с рынком труда. Рынок труда очень быстро и сильно меняется, очень рискованно выстраивать системы, которые доведены до конечного пользователя. Вуз – это главное, но конечные пользователи, к сожалению, не торопятся установить связи, обязывающие их, потому что они находятся в том же состоянии неопределенности, что и вузы. Поэтому мне кажется, что базовые тенденции в вузах – ограничение бакалавриата фундаментальной подготовкой в широко профессиональном спектре, например, это может быть экономика, экономика и социология, экономика и менеджмент. Думаю, самое интересное то, как будут складываться общие инженеры, какого рода компетенции туда должны попадать, потому что это нечто совершенно другое. Но это должно дополняться учебными центрами, доводящими эти компетенции до конкретных прикладных квалификаций, за которые платят на рынке. Думаю, что это будут платные сервисы, опять же в силу нехватки денег в системе, что их провайдерами будут в основном молодые частные структуры, а не старые неподвижные университеты, потому что молодое гораздо более жизнеспособно. Мои коллеги говорят, что должна быть совершенно другая система ответственности студентов за свою учебу. Как эту другую систему ответственности представить себе экономически? Мне кажется, что у нас тоже есть ответ – образовательный кредит. Его очень плохо реализуют в нашей стране, но мне кажется, что это просто от того, что мы не делали достаточно настойчивых попыток. Но я твердо уверен, что последовательное замещение образовательным кредитом нынешних форм патерналистского гарантированного финансирования образования – это мейнстрим по той простой причине, что мы должны хотя бы с точки зрения экономики, с точки зрения гарантированного вклада государства делать некие рациональные вещи вместо того, чтобы раздавать сейчас всем сестрам по серьгам на безумное количество студентов (это 70% выпускников общеобразовательной школы) – по 60 тысяч рублей в год (по тысяче долларов) – и притворяться, что вузы за эти деньги дадут нормальное образование, они не смогут дать его при всех усилиях. Мне кажется, что это должно быть зоной нашего настойчивого анализа, поиска. Необходимо предложение экономическому руководству нашей страны о равновесной системе образовательного кредита, который бы брали. Если нынешний не берут, давайте выясним, почему не берут, условия ведь достаточно льготные. Может быть, надо просто ограничить количество бесплатных мест, заложить на поступление на полностью бесплатные программы более жесткие критерии. И все равно должны остаться гранты для лучших. Может быть, надо еще растянуть отдачу кредита не на 10, а на 25 лет. Работают же эти системы в других странах!Андрей ФУРСЕНКО, помощник Президента РФ: – Первый вопрос: на какие секторы рынка труда и группы профессий должна ориентироваться система высшего и профессионального образования, как ей это делать? Второй вопрос: как оптимизировать сеть организаций высшего и профессионального образования? Вопросы очень тесно связаны друг с другом, потому что если мы сумеем понять, на что ориентироваться, то, исходя из этого, все-таки надо как-то двигаться в сторону оптимизации. Хотя и тут ответ неоднозначен, потому что есть два пути. Один путь – давать возможность развиваться лучшим, и если у нас есть более или менее согласованное понятие, кто такой лучший, то, наверное, вузы имеют право делать то, что считают нужным. Конкретные прагматичные задачи могут быть и экономические, и социальные, и политические, они должны, наверное, каким-то образом быть связаны с тем, как развиваются экономика, социальная жизнь, страна в целом. Система образования должна отвечать на запрос завтрашнего дня. Самая большая проблема – понять, что это за запрос, то есть ориентироваться надо на вещи, которые мы в разных комбинациях называем и довольно много обсуждаем, на какие-то приоритеты. Что назвать приоритетом, почему это приоритет, сложные вопросы, надо не просто назвать, а объяснить, что мы понимаем под приоритетом, почему мы считаем, что это стало приоритетом, а что-то другое приоритетом не стало. Применительно к образованию, мне кажется, интереснее обсудить другой вопрос – не просто назвать и не просто объяснить, а обосновать то, что это действительно самым важным, нужным, приоритетным не стало, а будет таким через 5-10 лет. Сначала это надо объяснить преподавателям, а потом через них объяснить студентам, потому что какие бы задачи мы ни поставили, целеполагание, на мой взгляд, существует. Оно может расти изнутри, цели могут ставить извне, но без целей мы редко развиваемся. Просто иногда их артикулируют, иногда они возникают в свободной дискуссии, а иногда их спускают сверху. Мне кажется, что самая сложная и интересная проблема для образования – даже тогда, когда получены и осознаны приоритетные направления, которые есть у страны, экономики, социального развития, – это объяснить, обосновать и потом передать их молодым людям. У нас в стране, и не только у нас, система образования достаточно авторитарна: условно говоря, учи, что тебе говорят, делай, что тебе говорят, двигайся туда, куда говорят. Иногда это делают мягче, иногда жестче, но все-таки часто это звучит так: мы, учителя, умнее, поэтому скажем, что вам делать. В этом есть в каком-то смысле предназначение преподавателя, но поскольку объяснять и обосновывать тяжеловато, то в той или иной мере почти каждый из нас по отношению не только к ученикам, но и к детям своим когда-то сбивается на то, что говорит: «Тебе сказали, что так будет правильно. Дальше объясню почему». Задача, которая должна решаться, – путь к тому, как сориентировать, перестроить, оптимизировать систему образования, – это уделить максимальное внимание тому, как обосновать, объяснить именно этот путь развития. Как эффективнее расходовать деньги, где можно сократить затраты на образование без потери качества? Есть огромное желание уйти в дискуссию, что такое качество, о каком качестве идет речь: о качестве жизни в кампусе или о качестве тех знаний, которые получит человек, или о качестве компетенции того человека, который выйдет из этого кампуса. Это разные вещи, они не всегда даже друг с другом коррелируют. Если отвлечься от этой философии и попытаться, исходя из общего смысла, поговорить о том, как эффективнее расходовать средства, то, наверное, тут есть развилка. Одна более традиционная – некие организационные, может быть, административные решения, которые связаны с тем, что там, где можно, надо убрать дублирование – не только в образовании, но и в науке, то есть использовать вместо создания малых свечных заводиков на каждой кафедре и факультете, скажем, центры коллективного пользования, создать межфакультетские образовательные программы, собирать людей на какие-то конвергентные предметы, где можно было бы более эффективно давать им те же самые знания. Есть второй путь, который условно можно назвать технологическим решением: принципиально пересмотреть систему нашего обучения и понемногу перейти от логики того, что университет – продолжение школы, к тому, что университет – достаточно самостоятельная, абсолютно новая система самообразования людей, в которой институт под названием университет или высшая школа дает оптимальные возможности человеку улучшить свое образование, свои знания, поднять свои компетенции. Это гораздо более серьезная перестройка, она должна опираться на новые методологии, на то, что сегодня практически любую хорошую лекцию по любому предмету можно найти в Интернете, практически любое пособие можно купить, напечатать, распечатать из Интернета или просто иметь в своем компьютере. Это означает, что мы можем позволить себе не строго записывать конспекты. Думаю, что в значительном количестве вузов сегодня на экзаменах не требуют принести конспект, чтобы ты продемонстрировал регулярное посещение лекций именно своего профессора с записью всех его ключевых слов. Давайте попробуем сократить число лекций, перейти к самостоятельной работе студентов, а время, которое останется у преподавателя, использовать не только для консультаций, а для совместной работы с этими студентами. Как правило, они говорят: «Как же я не буду четыре раза в неделю смотреть им в глаза на лекциях?» Я говорю: «Смотрите на них во время вашей совместной работы». Это совсем другое дело, потому что – давайте говорить честно – подавляющее большинство преподавателей предпочитают стоять за кафедрой, смотреть на зал, полный или полупустой, читать то, что они читают уже не год, не два, не три и даже не 10. В чем тут главная проблема? Она в том, что преподаватель сам должен перестроить себя, а одновременно должен перестроиться студент. Должна быть принципиально другая система ответственности студента за свою учебу. У нас эта система не работает, неприлично даже об этом говорить. Когда мы говорим, что надо создавать центры коллективного пользования, создавать новые курсы, то это ответственность университета, государства за новые книжки, стандарты, пособия. Когда студенту говорят: «Вот все возможности. Что сможешь, то из этого получишь. Если тебе чего-то не хватает, скажи, мы тебе поможем», тогда это ответственность студента. И ни студент, ни его родители не могут после этого сказать, что государство не справляется, плохо учит, они должны сказать: «У меня мальчик (или девочка) не очень умный или не очень ответственный». Думаю, что в рамках довлеющей сегодня психологии патернализма это очень мало кому понравится. Нам имеет смысл на каком-то этапе перейти к практике, когда претензии в равной степени могут относиться не только к тем, кто учит или организовывает учебу, но и к тем, кто учится. И это тоже ответ на вопрос, как эффективнее расходовать ресурсы, потому что в этом случае ресурсы распределяют абсолютно по-другому. Думаю, что в чем-то это позволит сэкономить, возможно, даже и во времени. Произойдет достаточно серьезная экономия ресурсов на начальной стадии, на первых курсах, существенно большие затраты, перераспределение в том моменте, когда студент становится равноправным участником не просто образовательного, но и научного процесса развития экономики, науки. У нас есть очень интересный, привлекательный вызов. Сегодня происходит глобальная перестройка во всех отраслях, во всех сферах деятельности, во всех институтах. Такие глобальные перестройки нечасто случаются, они дают уникальный шанс выровнять позиции имеющимся лидерам и аутсайдерам. 20 лет назад сравнивать ВШЭ с МГУ вряд ли кому-нибудь пришло в голову. Но поскольку была проблема крутого перелома, то принципиально новый подход позволил ВШЭ стать равным конкурентом. То же самое было около 60 лет назад с московским Физтехом, который выделился как маленькое образование из университета, которое там было не сильно принято из-за неполной годности, а в результате стало абсолютно равноправным конкурентом. Сегодня мы можем сказать, что московский Физтех и МГУ, несмотря на разные сроки жизни, звучат рядом. Конечно, по разным причинам они имеют разный вес, но эти имена звучат сегодня рядом. Мне кажется, сегодня есть очень интересный момент. Турбулентность – хорошее время для реализации самых неожиданных решений, потому что ожидаемые решения вряд ли дадут результат. Надо говорить с теми, кто учит, и с теми, кто учится, честно высказывать те мысли, которые возникают. Жесткое администрирование иногда абсолютно необходимо, но, наверное, перед этим должен быть достаточно длительный период серьезных и равноправных переговоров и обсуждений. Андрей НИКОЛАЕНКО, ректор Московского университета машиностроения: – МАМИ был отраслевым вузом, который не имел никакой перспективы, поскольку российская автомобильная промышленность в общем жива, но не сконцентрирована в Москве, в Московском регионе практически ничего не осталось. Судьба вуза была бы печальна – он был бы куда-то присоединен, оптимизирован, но в какой-то момент Минобрнауки РФ объявило конкурс программ стратегического развития, наша заявка показалась убедительной конкурсной комиссии, мы победили. Это дало нам шанс перейти на новый этап. Большую роль сыграла ВШЭ, помогавшая и консультировавшая нас на первом этапе. Мне запомнилось, наверное, на всю жизнь, как Ярослав Кузьминов, зайдя в один из кабинетов, где мы пытались нарисовать структуру объединенного вуза (а у нас началась первая реорганизация с присоединением одного из московских вузов), просто взял и зачеркнул все кафедры. Не буду скрывать, для меня это был шок: «Как может университет работать без этой классической системы управления, ориентированной на факультеты, кафедры?» Но это стало определенным толчком для пересмотра системы управления вузов глазами студента. Что у нас получается? В большинстве наших вузов студент, поступающий на специальность, условно говоря, «двигатели», знакомится со своей кафедрой на третьем курсе. В первые два года он абсолютно демотивирован, то есть не понимает, зачем должен сюда ходить, теряет интерес к вузу, на последних курсах уже сложно ему что-то привить. Проблема многих вузов в том, что студентами порой толком никто не занимается. Поэтому, приняв решение смотреть на ситуацию глазами студентов, мы пришли к тому, что основным управленческим звеном в нашем университете будет руководитель образовательной программы. У нас получилось, что 1 сентября 2014 года все студенты-инженеры 1-го курса были охвачены дирекцией образовательных программ. Что такое руководитель образовательной программы? Это и отец для студента, и мать, и не знаю еще кто, потому что должен провести образовательную траекторию для каждого студента, написав образовательную программу. Все мои руководители образовательных программ прошли обучение, многие – в ВШЭ, они отвечают в том числе и за подбор преподавательских кадров как из университетов, так и из внешней среды. Фактически дирекция образовательных программ стала институтом развития нового вуза. Очевидно, что должна быть очень сильная воля администрации и ректора, чтобы такой институт развития смог выжить в непростой среде – консервативной, инертной, с большим количеством проблем. Очень директивно, авторитарно приходится убеждать все другие структурные подразделения в том, что это неизбежность, что этот институт будет разрастаться, и если сейчас им охвачен первый курс, то в следующем учебном году это будет уже половина университета. Поначалу мы столкнулись с тем, что происходит вынужденное дублирование полномочий, потому что остаются деканаты, кафедры, сейчас мы переходим к направлению, когда дирекция образовательных программ фактически диктует условия всему университету, то есть становится мощнейшей структурой, поддерживаемой ректоратом, и в конце концов она на каком-то этапе трансформируется и фактически станет университетом будущего. Наша инфраструктура довольно сильно разрослась, мы имеем определенные возможности построить современный кампус. С одной стороны, он не должен быть сильно оторван от города, с другой – в существующей среде и современной инфраструктуре университет развиваться не может. Наш пример может быть таким инструментом, который можно было бы попробовать тиражировать и в других вузах, если он будет признан успешным. Я считаю, что он уже успешен, потому что студенты первого курса абсолютно мотивированы к учебе, внедрена сквозная дисциплина «Проектная деятельность». Каждый студент, участвуя в различных проектных группах, должен своими руками фактически создать тот или иной объект, поскольку мы готовим инженеров. Им это интересно. Например, в сентябре 2014 года был конкурс для студентов первого курса. Я увидел несколько сотен человек, бегающих с различными деревянными ружьями, и не мог понять, что происходит. А им просто поставили задачу: каждому студенту сконструировать ружье, которое бы уничтожало какую-то определенную цель. За сутки до сдачи своего проекта они должны были его переделать, потому что мишень, которая должна стоять через пять метров, не должна быть поражена, удивленные студенты были вынуждены соображать. Сложнее всего – было и есть – состыковать необходимые для освоения естественно-научные обязательные дисциплины с теми проектами, которые они, студенты, реализуют. Это было очень интересно, мы впервые начали проводить педагогические конференции – слово старинное, а вещь очень нужная и полезная. Сейчас естественно-научные и технические дисциплины преподают таким образом, чтобы студенты сразу понимали, что есть прямая отдача на конкретном проекте. Мы себя позиционируем как университет, готовящий кадры для инженерной инфраструктуры Московского региона, хотим быть политехническим университетом, де-факто мы таковыми уже стали в силу разной структуры подготовки после нескольких реорганизаций. У нас было четыре крупных реорганизации, поэтому немного менялась цель в зависимости от решений, которые принимались. Сейчас мы видим свою миссию в том, чтобы быть опорным вузом Московского региона для подготовки инженерных кадров.