«Какая-то в державе датской гниль…»

Рано или поздно кто-то должен был поставить спектакль под таким названием, слепив эти два понятия, – за несколько веков существования они давно слились в одно ключевое слово: ШЕКСПИРГАМЛЕТ. Евгений Марчелли, худрук Театра имени Моссовета, открыл сотый сезон постановкой шекспировского «Гамлета», одной из самых знаменитых пьес мировой драматургии. Сюжет этого неисчерпаемого произведения всем известен: принц Гамлет, приехавший в замок Эльсинор на похороны своего отца, узнает, что тот умер не от укуса змеи, а убит дядей Клавдием из расчета занять престол и жениться на королеве Гертруде. После мистической встречи с призраком своего отца, поведавшим Гамлету, как свершилось убийство – Клавдий влил яд в ухо спящему брату, – принц решает мстить…

Собственно, с этого момента начинается необычный моссоветовский спектакль. В зале еще не погас свет, зрители методично рассаживаются по местам, а на сцене уже появились нетерпеливые любовники, сжигающие друг друга в объятиях: девического обличья Гертруда (заслуженная артистка Евгения Крюкова) в свадебном платье и лохматый блондин Клавдий (заслуженный артист Сергей Юшкевич из «Современника»), как положено, в черной паре и… в домашних туфлях без задника на босу ногу. Эти знаки нарушения нормы, того, как принято ставить «Гамлета», во множестве будут рассыпаны по спектаклю. На перешептывающуюся парочку с не меньшим интересом, чем мы из партера, смотрит лысый юнец в джинсах и с голым торсом – это Гамлет, принц датский (Кирилл Быркин). И это в его голове оживают строки про «не износивши башмаков…». Пустынную сцену в этот самый момент пересекает в разных направлениях Призрак (народный артист Александр Филиппенко), и это он нажимает на незримую кнопку, после чего вместе с погрузившимся в темноту залом в пространство сцены вползает ощущение острой тревоги, которое не оставит нас до конца.

Режиссер-психолог Марчелли поставил спектакль по своей сценической версии в переводе Михаила Морозова. К тому, что персонажи изъясняются не привычным поэтическим штилем, а языком прозы, привыкаешь не сразу, но привыкаешь, как и ко многому другому. И прежде всего к персонажам из ближайшего окружения Гамлета. Удивит клан, к которому принадлежит Офелия: папа Полоний (заслуженный артист Валерий Яременко), по облику депутат Госдумы в строгом костюме, его сын, элегантный Лаэрт (Митя Федоров) и сама Офелия (Анна Галинова), ни дать ни взять раздобревшая рыжеволосая буфетчица из привокзального ресторана. Марчелли предупреждал, что со стереотипом Офелии-нимфы будет покончено, но что дойдет до такого эмоционального ожога, вряд ли кто мог предположить. Отец зовет дочь Фелей и, преподнося ей урок нравственности, внушает, что не стоит доверять клятвам Гамлета, этой «лысой твари», потому что его слова – «силки для птиц». Также велит не давать огласку «заветным мыслям», а брат призывает к застенчивости.

Феля слушает их с беспечностью тинейджера, незаметно вкушая красное яблоко, и всем видом дает понять, что они с Гамлетом давно разобрались со всеми этими «силками». На разборках с принцем Феля дважды плюнет ему в лицо: неприятно, конечно, на такое смотреть, но девушке виднее. А из жизни уйдет за кадром, и об ее утоплении с ужасом прокурлыкает глухонемая девушка в маленьком черном платье (Анастасия Белова), сопровождавшая ее повсюду. Один из не поддающихся разгадке символов спектакля.

Спектакль идет в черно-белом пространстве сцены со множеством свисающих пушистых белых гирлянд, которые обрушатся в сцене мышеловки, обличающей убийцу Клавдия, и превратятся в нечто, похожее на свадебный торт и свадебное платье матери Гамлета одновременно (сценография и костюмы Анастасии Бугаевой). Музыкальное оформление (заслуженный деятель искусств России Александр Чевский), в котором различимы звуки инструментов духового оркестра и зловещее хлопанье крыльев птиц, обитающих на чердаке замка, ни на секунду не позволяет забыть о состоянии Гамлета, переживающего драму распада семьи. Не случайно подзаголовком к названию спектакля режиссер делает «Семья. Трагедия»: трагедия семьи аукнется глобальной трагедией Эльсинора.

Гамлет у Марчелли не созерцатель и не философ, он вполне обходится без монолога «Быть или не быть…» и без бесед с черепом Йорика, он комок нервов, боли, носитель зла, заполнившего его до краев, он не способен любить и одержим одной мыслью – о мести. Этот Гамлет, который, как стрела арбалета или раскручивающаяся спираль, способная смертельно ранить, носится по сцене, не видя никого, кто мог бы понять и обнять, хотя и преследует его рой из десятков поклонниц в вечерних платьях в надежде охомутать (актрисы Театра «Мост», присоединенного к Моссовету). Этот Гамлет хочет одного – объяснения с матерью, но объяснение, начавшееся с рыданий, едва не заканчивается изнасилованием…

В образе Гамлета режиссер воплотил свое представление о театре, который должен быть «горячим, взрывоопасным, провоцирующим, заставляющим думать и сомневаться». Его идеальный театр должен «воздействовать на эмоцию», «обжигать», и режиссер с большим вниманием отнесся к замечанию переводчика насчет множества «темных мест, допускающих разные толкования». Именно поэтому таков Гамлет, таковы король с королевой, таковы подданные. Такова безумная Офелия, которая требует себе вдруг «карету», актриса тонко передает ее боль и отчаяние. В этом странном спектакле многие зрители при полном неприятии начала искренне аплодируют финалу, в котором режиссер останавливает поединок Гамлета и Лаэрта с отравленными рапирами и голосом диктора сухо докладывает о том, что и так всем известно: «Умерли все».

Переводчика послушали еще раз: по словам Михаила Морозова, его перевод, практически подстрочник трагедии, преследовал цель «с наибольшей возможной точностью отразить смысловые оттенки» исполняемого текста. Увы, приходится признать, что Гамлет Марчелли – это принц нашего времени, нам есть о чем с ним потолковать.