На чтение: ≈ 14 мин.Адаптивный интернат №7 найдешь не сразу. Находится он на краю города, среди частного сектора, за высокими трубами ТЭЦ. Здесь живут 70 детей, которые не слышат городского шума, как и многих других звуков. Так же как их ровесники из обычных учебных заведений, они учат здесь русский и математику, химию и физику. Только для этого им приходится надевать наушники, усиливающие звук, и читать по губам педагогов. Этому тоже надо учиться.
– Остатки слуха есть у всех, – рассказывает Альбина Ченская, сурдопедагог-дефектолог. – По крайней мере дети могут слышать низкочастотные звуки вроде громкого шипения. Но на занятиях по развитию речевого слуха мы учим понимать и обычную речь. Сначала слухо-зрительно, считывая по губам, потом губы закрываем специальным экраном, изучаем слова, предложения – ребята должны запоминать их звучание, высоту, длину, чтобы потом распознать. Тут все дело в тренировке, поэтому занимаемся каждый день. У нас хорошие дети – добрые, чуткие, тянутся к общению. Очень жаль, что их постигла такая участь. Многих бы проблем можно было избежать, если бы существовала ранняя диагностика.Если проблемы со слухом выявить сразу после рождения и вовремя начать заниматься, то ребенок будет говорить не медленно и по слогам, а вполне нормально, слушая… телом. К сожалению, скрининг детей первого года жизни на тугоухость стал в России обязательным только в 2007 году.- Но скрининг – только полдела, нужна еще система ранней помощи и просвещение мамочек, – объяснила Акрап Котевски Вишньа, профессор логопедии из Загребской поликлиники СУВАГ Хорватии. – Чаще ребенок не рождается с проблемой, а приобретает ее после болезни, когда вступает в действие наследственная предрасположенность. Как я поняла из бесед с российскими родителями, в провинции часто даже врачи пропускают время, когда можно помочь ребенку. Заметив, что годовалый ребенок не лепечет, они приходят к лору, и тот им говорит: «Не волнуйтесь, заговорит». В итоге только в 3-4 года малыши начинают заниматься с дефектологом. И все, время упущено! А ведь он мог бы говорить, как мы с вами. Сейчас появился новый метод, позволяющий при хорошей реабилитации учиться в обычной школе, – кохлеарная имплантация. Но с ним тоже все непросто.Профессор логопедии Акрап Котевски Вишньа и лингвист Жустра Миа из Загребского университета недавно приезжали в интернат №7, чтобы поделиться опытом и перенять российский. Перенять не получилось.- Они рассчитывали, что у нас тут инклюзия, а нам пока похвастать особо нечем, – разводит руками Елена Фомина, заместитель директора адаптивного интерната №7. – У нас 70 детей с проблемами слуха, и только один – с кохлеарной имплантацией.Кохлеарная имплантация – операция, при которой в ухо пациенту вживляется крошечный приемник, имеющий снаружи передатчик – микрофон и процессор. В России она проводится 30 лет, но лишь в последние три года обрела популярность – государство стало выделять на нее средства.- Главное в кохлеарной имплантации не столько сама операция по установке приемника с передатчиком, сколько работа после нее, – объясняет дефектолог. – Ребенок начинает слышать, но ему нужно помочь наладить связь между ухом и мозгом. Причем как можно быстрее, иначе этот прибор стоимостью около полумиллиона рублей будет попросту бесполезен – шум в голове, не более того. Я видела, как тщательно подходят к выбору пациентов на имплантацию в Институте коррекционной педагогики Российской академии образования. Важно, чтобы операция была проведена ребенку до семи лет. Обязательно учитывается, занимаются ли с ребенком родители и педагоги, будут ли продолжать эти занятия после имплантации, чтобы она не оказалась бессмысленной и ненужной. К сожалению, у нас в Омской области нет такого отбора – кто встал на очередь, тот и попал в квоту… Часто после этого мамы и папы не всегда понимают, куда податься с ребенком, терпеливо ожидают очереди в садик для слабослышащих. В лучшем случае занимаются со специалистом.Специалиста, впрочем, найти непросто: к сожалению, Омский педагогический университет набрал только два курса дефектологов в 2007-2008 годах, но специальность не пользовалась успехом и тихо исчезла.- Дочке поставили кохлеарный имплантат, только когда исполнилось 8, – рассказывает омичка Анна Т. – Это поздно, но мы не отчаялись. В Омске дефектолога не нашли, каждые полгода ездим в Москву, в Институт коррекционной педагогики. Живем неделю-две, нам объясняют, что делать дальше, много занимаемся дома. Дочка ходит в обычную школу. Да, многого не понимает, дело идет трудно, но движется, и я надеюсь, что она вольется в нормальный ритм. Благо я сама педагог по образованию, проштудировала всю литературу, когда случилась беда. Меня поддерживают коллеги, отпускает администрация. И конечно, нужны деньги, их у нас зарабатывает папа. Но все же главное, чтобы ребенок понимал: все возможно, надо только хотеть и добиваться.Понятно, что не все способны на такой подвиг ради ребенка. Мама 10-летнего Толи, того самого единственного с кохлеарной имплантацией в адаптивном интернате №7, живет в деревне, не работает, воспитывает еще пятерых. Толя пришел сюда в октябре, только через два года после операции.- Толя по-прежнему не слышит, не говорит, не знает элементарных слов, – вздыхает Ченская. – Показываю карточку с коровой, собакой, включаю записи с мычанием, лаем – он не реагирует ни на звуки, ни на картинки, потому что не знает, кто это! Толя проводит выходные в основном с бабушкой, мама живет в селе, у нее еще пятеро детей. Бабушка или мама, как я теперь поняла, каждую субботу снимают с Толиного уха процессор – на всякий случай, чтобы не повредить. Он действительно дорогой, через три-четыре года его меняют опять же на государственные деньги, а в случае механической поломки это придется делать на свои. Но это примерно то же, что снять живое ухо, – каждый раз заново приходится привыкать к аппарату, к звукам, болит голова, не до учения. Тем более что дома с мальчиком говорят на языке жестов, а ведь для него главное – языковая среда. Мама у Толи – выпускница коррекционной школы, вряд ли она может заниматься с ребенком, но бабушка – воспитатель на пенсии, просто ей так удобнее и привычнее, да и внук понимает лучше. Сейчас он дома, болеет, и я с ужасом думаю, что придется начинать все сначала, хотя мальчик уже начал делать успехи, понял, например, как шуршит бумага. У нас много таких родителей. Я, например, договариваюсь с общественной организацией, чтобы мама возила туда девочку на мероприятия – это и общение, и языковая среда, но мама не хочет, хотя и не работает: далеко, долго, все будут смотреть. А я понимаю – ей нравится, что ее все жалеют, она 15 лет так живет. Есть положительные примеры – наша выпускница Маша, позднеоглохшая дочка художника, поступила в Санкт-Петербургскую академию художеств. Матвей, потерявший слух уже в подростковом возрасте, добился серьезных успехов в спорте уже в интернате, поступил в Сибирский институт физкультуры. Но это в первую очередь огромная работа родителей. Мы, дефектологи, можем только помочь ребенку и его родителям, дать методику, а трудиться надо самостоятельно. У большинства наших учеников задержка психического развития, хотя могли бы развиваться нормально. Поэтому вместо 9 лет учатся 12. Знаете, каков предел их мечтаний? Стать упаковщиками в «Ашане». Если примут.По данным Министерства образования региона, в Омской области уже 70 проимплантированных детей. Часть еще в детском саду или школе для слабослышащих, часть занимаются самостоятельно, часть просто терпеливо ждут школы, положив аппарат в коробочку. Таких, по словам Ченской, немало, иногда приходят на консультацию и… не возвращаются.- У наших детей другая мотивация к посещению школы, – объясняет Елена Фомина, заместитель директора адаптивного интерната №7. – Им требуется не столько получение знаний, сколько общение. Мы тут бьемся-бьемся, а мама и папа, тем более если они сами глухие, объясняют, что русский и математика еще пригодятся, остальное – нет. Особенно литература, там очень много слов, для них ведь русский язык все равно что иностранный.Понять детей и родителей можно. Учиться им сложнее, а главное – для чего? Как правило, выпускники интерната возвращаются в свою среду – страну глухих, где есть один язык – пальцев и жестов. В 1996 году он признан государственным, но кто же его изучает без нужды? Разве что 40 педагогов школы-интерната №7, хотя им на нем говорить запрещено. Но часто бывает, что по-другому не достучаться – глухие замкнуты в своем кругу.- Наши ребята редко находят работу, – считает Елена Кузовлева, председатель омской общественной организации «Вместе». – В основном это неквалифицированные соответственно низкооплачиваемые места – уборщики, дворники, каменщики, штукатуры. Одно время учебный комбинат «Ориентир» готовил вязальщиц с нарушениями слуха. Как часто бывает, человек, ущемленный в чем-то одном, одарен в другом. Выпустил две группы мастериц, причем замечательных, потому что у людей с нарушениями слуха очень чувствительные пальцы. Но работы девочки не нашли – неудобно руководителям с ними общаться. В Челябинске обучают мальчишек обувному делу. Только это не близко, не всем по карману, да и не могут все ботинки ремонтировать, выбор у детей должен быть. Конечно, у людей с проблемами слуха вполне солидная пенсия – около 20 тысяч. Но кроме этого нужна социализация. И ведь им не требуется оборудовать рабочие места. Достаточно времени и внимания – благодаря школе они разбирают речь, могут говорить, только все это очень медленно. Не готово пока наше общество принимать не таких, как все. Положение меняется, но медленно. Вот с 2012 года омский колледж профессиональных технологий начал принимать ребят с ограниченными возможностями здоровья, обучая рабочим профессиям, и адаптивный интернат №7 с ним активно сотрудничает. Ждем выпуска.
Наталья ЯКОВЛЕВА, Омск
Выбор читателей
Комментарии