На чтение: ≈ 18 мин.Предлагаем вниманию читателей заметки специального корреспондента “УГ”, который продолжительное время жил и работал в Северо-Восточном Китае.
Как-то на уроке Чжан-лаоши (то есть – учитель Чжан. – А.Ф.) совершенно неожиданно прокомментировал возникшее в контексте слово “верховода”: “А ведь Сталин в детстве был именно верховодой?” – его вопрос-уточнение на какую-то долю секунды сбил меня с урочного дыхания, но этого, кроме меня, никто не заметил, ибо я тут же сориентировался и подтвердил сказанное Чжаном: “Да, вы правы”. После урока я задумался над этим эпизодом. Поначалу мне стало жаль наивного Чжана, для которого Россия – это до сих пор в первую очередь Сталин и роман Горького “Мать”. Но, взглянув на стоящую на моей книжной полке “Книгу правителя области Шан” и вспомнив, что этот один из наиболее значительных памятников общественно-политической мысли древнего Китая был настольной книгой Председателя Мао, вдруг понял, что наивность Чжана была совершенно иного плана, чем недалекость.
Чжан – и как гражданин, и как патриот – не однажды обращался к трудам и Мао Цзедуна, и Дэн Сяопина и, конечно, видел, что их сочинения испещрены цитатами из древних классических книг. Мао и особенно Дэн не просто знали классику. Мысли древних философов органично жили в них – и в плане рассудочного знания, и в плане генетической памяти. И в своей политической деятельности они не могли не опираться на них. Для них это было делом естественным, в чем-то само собой разумеющимся. Вот почему Чжану было приятно напомнить мне, русскому учителю, о Сталине. В его понимании Сталин – по аналогии с Мао и Дэном – фигура в первую очередь долженствующая опираться на идейное наследие его предшественников в развертке исторического времени.
Но Чжану, конечно, было невдомек, что и Сталин, и следовавшие за ним другие советские и российские правители обычно выступали не связными духовно-идейных традиций Российского государства, а их взрывателями, разрушителями, а то и палачами. А ведь “именно Мао, – пишет современный исследователь Китая Л.С.Переломов, – сделал концепцию “использовать древность во благо современности” одним из механизмов управления обществом. А Дэн взял за основу строительства нового Китая “первую социальную утопию Конфуция – “общество малого благоденствия”, в котором “правитель при назначении на должности подбирает талантливых, добрых и человеколюбивых, отдавая им предпочтение перед родственными связями”.
Один из главных выводов, который я сделал после своего возвращения из Китая, где мне посчастливилось жить и работать около пяти месяцев: китайцы – единый народ не только в плане современной жизни, они едины и во времени историческом. Мудрость Древнего Китая живет в современных его жителях в первую очередь на генном, глубинном уровне. И это очень хорошо проявляется в маленьких представителях великого народа.
* * *
Какие светлые ребята!
Их сочиненья – как трактаты.
В них глубина сквозит такая,
Как будто каждый ученик
Уже с младенчества постиг
Заветы Древнего Китая.
Как будто мудрости отцы –
Ли Бо, Конфуций, Лао Цзы –
Руководят своим народом
Из тех, из горних, вышних стран.
Китай их славой осиян.
Китай мудреет с каждым годом.
“Хочу простой быть, как трава…”
Как эта девочка права
И как мудра в свои пятнадцать.
Тысячелетий сила в ней,
Энергия седых камней
И эхо всех цивилизаций.
…Китайские дети, по-моему, двужильные. Министерство образования КНР всерьез обеспокоено проблемой, которую само же и создало, но пока никаких конкретных мер для ее решения не предпринимает. Например, в Чанчуньской школе иностранных языков учебный день начинается без десяти восемь утра и заканчивается вечером без четверти девять. После восьми обычных уроков идут уроки повторительные, закрепительные. В девять вечера все уже в общежитии. В десять – отбой. На первый взгляд учеба по-китайски – обыкновенная муштра, которой чуждо почти все человеческое. Но китайские дети живут напряженной духовной жизнью, в каждом из них развито личностное поэтико-философское восприятие мира.
Из сочинений моих учеников: “Каждый человек хочет получить счастье, но что же такое настоящее счастье? Некоторые люди думают: “Счастье – это когда много денег. Если есть деньги, то можно купить большую квартиру, хорошую машину, красивую одежду. Но разве это правда? На деньги можно купить кровать, но нельзя купить сон, можно купить книгу, но нельзя – знание, можно купить красивую одежду, но нельзя – красоту, можно купить лекарство, но нельзя – здоровье, можно купить паспорт и путешествовать по разным странам, но нельзя попасть в рай”. (Цуй Чунь).
…Как же сочетаются муштра и поэзия, схоластика и глубина? Постепенно я разобрался, в чем дело. Китайские дети изначально духовно одарены. И эта их черта, присущая в большей или меньшей мере всем им, одаренностью не считается, как одаренность не рассматривается. Они изначально такие – видят мир поэтико-философски. И это их видение развивает, разрушает и муштру под стать военной, и схоластику под стать латинской, дает им силы не только выдерживать недетские учебные нагрузки, но и находить время заниматься дополнительно.
Их отношения друг с другом полны внимания и заботы, а зачастую откровенно нежны и трогательны. С одним из ребят меня попросили позаниматься индивидуально. На днях он уезжал в Иркутск, где в течение года собирался совершенствоваться в русском языке. И вот как-то вечером он пришел ко мне в каком-то необычном состоянии. Мне показалось, что он сильно взволнован. Оказывается, в тот день одноклассники провожали его в далекую Россию. Дарили подарки, пели. И плакали. Расплакался и мой Миша (у всех моих китайских учеников были и русские имена – для облегчения общения). Со слезами на глазах достал из сумки и бережно развернул передо мной подарок одного из учителей – рисунок, выполненный в стиле древних китайских художников: полураскрывшиеся пионы и несколько каллиграфически выполненных иероглифов.
Из письма китайского мальчика русскому учителю: “Сегодня у нас был последний урок. Наверное, мы теперь не скоро с вами встретимся. Я дарю вам эту концертную коробку (музыкальную шкатулку. – А.Ф.). Она немногого стоит, но она – от сердца. Когда вы будете ее открывать и слушать прекрасную музыку, то вспомните китайского мальчика Мишу, с которым у вас возникла большая дружба. Вы – первый русский журналист, поэт и учитель, которого я знаю. Я думаю, что это судьба свела нас”.
Конечно, я тебя не забуду, Миша! И тебя, и многих других моих учеников – Павла и Машу из шестого класса, Лизу и Лиду из четвертого “Б”, весь пятый “Б” – один из самых любимых моих классов. Я настолько привык к русским именам своих учеников, что только на последних уроках спохватился и выяснил их настоящие имена – Ван Инь Инь, Чжо Сюэ Ен, Чжан Лу Лу, Ню Нан, Цуй Чунь… На первых порах именно они помогали мне в осуществлении давней заветной мечты – сделать хотя бы несколько переводов из древних китайских поэтов. Четвероклассница – шестнадцатилетняя Ван Инь Инь принесла мне отличный подстрочник классического стихотворения великого Ли Бо “При луне пью в одиночестве”. (Надо заметить, что школа иностранных языков, где я работал, была школой второй ступени: в первый класс поступали двенадцатилетние ребята, а шестой заканчивали уже восемнадцатилетние). Ее подруга Цуй Чунь сделала подстрочники стихотворений Лю Цзунъюаня, Цзя Дао, Ли Юя. Само собой, у нас возник – правда, на короткое время – довольно сильный переводческий семинар сродни лит-институтовскому. Позже, когда у ребят начались волнительные дни – близились очередные экзамены, – я уже настолько поднаторел в составлении подстрочников, что вполне мог обходиться без их помощи. В самых трудных случаях мне помогал мой сын Женя, который учился в этой школе китайскому языку.
* * *
Осеннею ночью тоскую о вас,
мой друг!
Стихи сочиняю – о том, как свежо
в горах.
Кедровая шишка упала – чуть
слышный звук.
И вовсе неслышно куда-то
прошел монах.
(Из Вэй Иньу)
С его помощью я постепенно перевел на русский язык больше двадцати стихотворений из наследия Ли Бо, Ван Вэя, Мэн Цзяо, Ли Хэ, Лю Чанцина, Чжан Ху, Лу Луня, Ли Шанъиня, Ван Бо. Русский язык я преподавал – особенно в старших классах – на лучших примерах из китайской и русской классической поэзии. Так что мои ученики знакомились с русской грамматикой не по скучным учебникам для иностранных студентов 70-80-х годов, а по лирике Ли Бо и Ду Фу в лучших русских переводах и по стихам Пушкина и Блока, Гумилева и Рубцова, Ахматовой и Цветаевой. Мне хотелось приблизить к ним новую, нарождающуюся Россию. Для них как откровение звучали названия православных икон, имена Платонова и Солженицына. Мне удалось их приблизить к себе, к своему методу преподавания почти сразу. При помощи чего? При помощи любви. Моей любви к Китаю. Как бы между делом, но в соответствующей ситуации я вдруг вспоминал о полулегендарной красавице Чжао Фэйянь – Летящей Ласточке или о героях классического романа “Путешествие на Запад”, и аудитория мгновенно преображалась, приближалась, на лицах появлялись улыбки, внимательные внимали еще больше, невнимательные превращались во внимательных.
Правда, однажды я попал впросак со своим всезнанием китайской литературы, когда вскользь упомянул о еще одном классическом романе “Цветы сливы в золотой вазе”, и почти весь класс со смешками сполз под парты. Оказывается, эта замечательная книга в Китае запрещена – и это всего лишь из-за легкого эротического налета в ней. Но, видимо, мои ученики все же листали ее страницы – иначе откуда этот понимающий смешок?! …А я в первый же день своего пребывания в Чанчуне подарил русский перевод этой книги директору школы – господину Лю.
Из сочинений моих учеников: “Если один человек – это дерево, то “мы” – значит “лес”. Дерево маленькое, трепещет даже от слабого ветра. А лес густой и стойкий. Если один человек – это капля, то “мы” – значит “река”. В реке все капли соединяются и с радостью бегут вперед. Если один человек – это камень, то “мы” – значит “гора”. Камень под силу сдвинуть любому из людей. А гора стоит тысячу лет. В этом году многие провинции Китая пострадали от наводнения. Погибли люди. Но выстоять в этой беде нам помогло слово “мы”. (Ван Инь Инь)
О чем мечтают китайские старшеклассники? Главная мечта, конечно, – поступить в Пекинский университет. Поэтому и работают над собой как заведенные. Ведь для нынешних шестиклассников многое в жизни решится уже в июле – 7, 8 и 9 числа, когда по всему Китаю будут проходить вступительные экзамены в вузы. Для того чтобы поступить в тот же Пекинский университет, вовсе не обязательно ехать в столицу. Достаточно набрать на испытаниях необходимые баллы, а где их набрать – в Чанчуне, Шеньяне или в каком-либо другом городе, – совершенно не важно. Место испытания, как правило, определяют органы образования провинции. Абитуриенты сдают шесть экзаменов. Три обязательных – математику, китайский, иностранный язык. И еще три – по избранной специальности.
Прошлым летом, когда Китай пострадал от катастрофического наводнения, правительство сделало все, чтобы абитуриенты из дальних сел и деревень смогли добраться до центральных городов их провинций, сдать вступительные экзамены. Их было немало – миллион. Именно молодые люди, рядовые солдаты – вчерашние школьники, воспитанные в атмосфере муштры и схоластики, выказывали в борьбе со стихией несгибаемую волю, проявляли чудеса героизма. Один из солдат спас из воды женщину и нырнул в бушующие волны за ее сумкой с семейными реликвиями. Он погиб… Об этом случае мне рассказала одна из моих учениц.
Патриотизм – в предельных ситуациях перетекающий в героизм – одна из основных черт личности современного молодого китайца. Тысячи представителей молодого поколения спали под открытым небом на площади Тянь Ань Мэнь в Пекине накануне национального праздника 1 октября только для того, чтобы лицезреть поднятие государственного флага.
Интересно, что чуть ли не главным кумиром китайских девчонок и мальчишек был и остается наш Павел Корчагин. Роман “Как закалялась сталь” они знают чуть ли не наизусть. Кстати, сейчас на Украине идут съемки китайской версии этой книги.
Мне очень нравился шестиклассник Павел. В нем действительно было что-то от Корчагина – порывистость, искрометность. Мне нравилось с ним говорить, спорить. А покорил он меня в первые же дни, когда принес для проверки сочинение. О чем оно было? О любви, о вере, о смысле жизни. Он писал о том, что надо верить в жизнь, в какую бы ситуацию она тебя ни поставила. Так верит в нее трава, волею судьбы рожденная на каменной стене дома, вцепившись в эту стену, как в саму жизнь.
А его подруга Маша – по-русски она говорила, наверное, лучше всех в школе – напоминала мне Джен Эйр из книги Шарлотты Бронте. Скромная, умная, красивая, но не броская. Ее красота не ослепляла, а тихо струилась. Сама она и вовсе считала себя дурнушкой. Как и Джен. “Ты бы замечательно справилась с этой ролью в кино”, – как-то сказал я ей. А она мечтала о другом. “Если бы у меня было несколько жизней, то я хотела бы в одной блистать на льду королевой фигурного катания, а в другой – петь в древней китайской опере. И еще она говорила о том, что жизнь должна быть чиста и бела, как бумага. Судьба, как и любой художник, берет для будущей картины чистый белый лист. На грязном холсте не пишутся прекрасные картины. В том числе и на грязном холсте жизни.
Александр ФУРСОВ
Шеньян-Чанчунь – Пекин – Шуанъян – Цзилинь
Выбор читателей
Комментарии