Как любить детей? Гуманная педагогика расставляет акценты

​«УГ» начинает публиковать отрывки из последней книги Шалвы Александровича Амонашвили, которая называется «Как любить детей». По определению самого автора, это опыт самоанализа. Да, в этой книге сконцентрировано все прожитое. Книга потрясает своей искренностью, простотой и мудростью. Как, вероятно, трудно было писать эту книгу-исповедь: есть бессмертная книга Януша Корчака «Как любить ребенка», удивительно трогательное и потрясающее силой чувств эссе Василия Сухомлинского «Как любить детей». Какие же силы помогли учителю Шалве Амонашвили написать книгу, которая займет достойное место в ряду этих классиков?! Слово потрясающей пронзительной силы, заложенной в этой книге, волнует, побуждает остановиться, оглянуться, чтобы по-новому осмыслить современную педагогическую реальность. Надо пройти вместе с автором весь путь, прожить и почувствовать, как укол в сердце: так как же надо любить детей, чтобы стать истинным учителем. Даже тех учителей, которые считают ненужной сентенцией все разговоры о любви, книга не оставит равнодушными. Она задевает особые струны в душе, побуждая понять истоки и жизненную силу его творческой энергии, созидающей любви, силу его Гуманной педагогики.

Шалва АмонашвилиВопрос, как любить детей, вечен для педагогики. Но не для педагогики как академической науки, а педагогики как уникального единства науки и искусства, как образа жизни, как состояния духа. Мы должны признать, что не сможем решить насущные, жизненные проблемы педагогики, если тысячекратно не будем возвращаться к главному – школе нужно прежде всего научиться любить детей. Для гуманной педагогики это аксиома. Истоки моей любвиЧувствую, мне надо разобраться в сути и могуществе Педагогической Любви. Она вошла в меня не с фанфарами и не через потрясения, не с детства или с первого взгляда, а незаметно, без часа и дня, без месяца и года.Я знаю только, что было время, когда Педагогической Любви (как казалось тогда) во мне не было. Может быть, лучше сказать: я не чувствовал, не подозревал, что родился с искрой такой Любви в душе, родился, чтобы гореть в ней. Если бы я обнаружил эту искру в себе тогда, будучи учеником, я попытался бы вырвать ее из себя, погасить немедленно.Но теперь я знаю, она осталась во мне. И она – Педагогическая Любовь, это прекрасное пламя, движет мною, питает смысл моей жизни, пронизывает мое сознание, мою жизнь. Именно она заставляет спешить к детям, радоваться или скучать, писать для них сказки, книги, совершенствовать в себе все – и свой характер, и знания, и педагогическое искусство.Почему наука педагогическая (даже психологическая) не только о Великой Любви, а просто о любви говорить не любит? Все учебники педагогики (новые, старые), в которых должны быть отражены достижения науки и забота о подготовке будущих учителей, о Любви к детям молчат, как будто в рот воды набрали. Что такое Любовь и должен ли учитель любить детей, должен ли знать, как нужно их любить? Эти вопросы для учебников не существуют. И я делаю свой вывод: значит, сама наука слепа, раз не замечает Всеначальную Энергию Жизни в целом, и в образовании в частности.Для меня существует более возвышенная Педагогика, она вечна, она от Высшего Света. Это есть Учения Классиков: Марка Фабия Квинтилиана, Яна Амоса Коменского, Жан Жака Руссо, Иоганна Генриха Песталоцци, Константина Дмитриевича Ушинского, Якова Семеновича Гогебашвили, Марии Монтессори, Януша Корчака, Антона Семеновича Макаренко, Василия Александровича Сухомлинского. Любовь – основа их учений. Они свои учения для того и создавали, чтобы утвердить Любовь как Основной Закон Образования, из которого могут быть выведены определения, называемые методами, принципами, школой, уроком, реформой и т. п.Много чего я любил в детстве.Любил, когда бабушка перед сном садилась у изголовья моей кровати и начинала нашептывать мне молитвы. Я полюбил бабушкины молитвы, они успокаивали меня, ласкали мою душу. Я запомнил их, а спустя десятилетия сам читал их моим детям перед сном, читал внукам. Эти молитвы, которые я порой, дразня бабушку, высмеивал, – «Бога нет, бабушка, Бога нет!», – оказались семенами моей веры, которая выросла во мне тоже спустя десятилетия.Любил быть рядом с дедушкой, когда он работал в винограднике или же выжигал известь. Он выслушивал мои «научные» речи, а я глотал, как виноградные гроздья, его мудрость, впитывал его философию крестьянина. Дедушка сеял в моей душе семена, которые зародили во мне мировоззренческие начала.Любил ласки и заботу матери. Ласки ее были нежными, хотя она не баловала меня ими, а забота была чуткая и требовательная. Я часто сердил ее – у меня было много двоек по разным предметам. Не потому, что не хотел учиться или был лодырем. А потому, что не понимал своих учителей, их объяснения, а они без сожаления ставили мне двойки. Мама плакала из-за моих плохих отметок, ибо воображала в них мою будущую несостоятельность. У меня сжималось сердце от слез матери. Я, конечно, прекрасно понимал, каково ей было, молодой женщине, вдове погибшего на фронте мужа, одной воспитывать двоих детей (у меня есть сестра младше меня на семь лет). А она мечтала воспитать нас такими, чтобы отец, если душа его видит нас, радовался и гордился нами и мамой. Эта забота матери взращивала во мне особую любовь – любовь с пониманием долга, с пониманием преданности.Любили ли меня учителя?Школу я, конечно, любил.Там, в школе, свершались главные каждодневные события моей жизни. Они происходили в ее длинных коридорах и укромных уголках большого двора, где можно было пошалить, подраться, повстречаться с друзьями, обменяться марками, спичечными коробками, скрепить дружбу, дать друг другу списать и т. д. и т. п. Это была жизнь, и я ее любил. Школу-то я любил, но это не значит, что так же любил своих учителей или спешил в школу лишь для того, чтобы их увидеть, с ними пообщаться. Причину, которая объясняет это обстоятельство, я бы назвал законом взаимности: недолюбливал своих учителей, потому что чувствовал – они тоже недолюбливали меня, слабого.Знали ли мои учителя, как надо любить детей и каждого отдельного Ребенка?Думаю, такой вопрос – как любить детей, как любить своих учеников – у них не возникал.Как они нас любили?Любили своими заштампованными серыми уроками, бесконечными нудными домашними заданиями и проверками, вызовами к доске и выставлениями отметок; любили своими раздражениями и угрозами, контрольными работами и исправлениями ошибок; любили своими оскорблениями и строгостями, наказаниями и вызовами родителей; любили прохождениями программ, успеваемостью в процентах и соблюдением, так называемой сознательной дисциплины. Они не очень-то трудились, чтобы во всю эту дидактическую мишуру вложить хоть чуточку своей души, вложить хоть чуточку уважения к нам. Заметно было, что многие учителя больше любили саму власть над нами, чем нас самих.Но закон взаимности действовал неумолимо.И мы отвечали на любовь наших учителей своей «нелюбовью». То и дело срывали уроки, удирали с уроков, запасались шпаргалками, списывали друг у друга, исхитрялись, обманывали и т. д. и т. п. У нас было выработано множество способов для самозащиты. Одновременно обнажалась наша беспомощность: унижались перед ними, умоляли не ставить плохих отметок, не вызывать родителей.- Вы любите детей? – спросил я одного учителя.- Да, конечно… – ответил тот.- Как вы их любите?- Как все…- Этого мало.- А как еще надо их любить? – спросил учитель.- Так, как любил Сухомлинский…- А как он любил?- Любил, как Корчак…- А как Корчак любил?- Как Песталоцци…- Ну а Песталоцци как любил?- Любил он детей нежно, искренне, преданно, постоянно, без оглядки, любил с радостной улыбкой на лице или со слезами сострадания на глазах…- Кошмар какой-то… – сказал учитель и ушел.Разговор в учительской