На чтение: ≈ 29 мин.“Когда я получил знак “Отличник МВД”, привинтил его на пиджак и пришел в школу. И попался мне на глаза ученик – пьяненький. Бывает такое, где-то они находят. Я стал его ругать, гнать из школы. И вдруг он разбивает стекло двери ногой и с куском стекла бросается на меня. Хорошо, двое дневальных удержали. А я потом подумал: видно, не те слова употребил, не тот тон избрал. Решил, я все уже знаю, раз “Отличник”. А здесь зона, надо очень следить за своими поступками, за языком”.
Тема эта – общее среднее образование в местах лишения свободы – для многих абсолютная “терра инкогнита”. Вот и я подспудно, наверное, все же представлял, что “…в тюрьме есть тоже лазарет”. Но все это казалось таким далеким, ко мне напрямую никакого отношения не имеющим. Но вот принцип “от сумы и от тюрьмы…” сработал в отношении родственника моего стародавнего приятеля, и оказался он в “местах, не столь отдаленных”. Свою порцию среднего и нескольких высших образований получил он давно, но именно в силу этих “образований” к самой школе касательство заимел, причем непосредственное. Его рассказы о “той” школе “там”, переданные мне приятелем, заставили собраться в командировку.
Из истории ИК-8 г. Ярославля
Колония основана в 30-х годах благодаря проекту строительства Волжского гидроузла. В 70-е – ориентирована на изготовление электродвигателей для бытовых холодильников и к началу 90-х стала в этой области монополистом: “Саратов”, “Минск”, “ЗИЛ”, прибалтийские, закавказские – практически все предприятия, выпускающие подобную продукцию, комплектовались агрегатами, собранными руками этих “колонистов”, действительно по-передовому трудившихся в стенах этой колонии. Это был “золотой” период и в финансовом отношении. И именно тогда “восьмерка” была признана лучшей колонией на территории СССР. Но с приходом перестройки узкая специализация, как и со многими в стране, сыграла с ними злую шутку: производство остановилось, экономический режим – нищета. Что практически продолжается и по сей день с небольшими, может быть, отклонениями в сторону улучшения.
…Ярославль, девять часов утра. Управление исполнения наказаний (УИН). Кабинет начальника, полковника И.Мудрова. Представившись, говорю о цели визита.
– Очень рад! – Игорь Алексеевич садится и коротко бросает в микрофон: – Начальника пресс-службы ко мне. Я к вам сейчас приставлю нашего человека, он все расскажет и везде провезет.
Поясняю полковнику, что ознакомиться хотел бы, собственно, только со школой, находящейся в исправительной колонии (ИК) номер восемь, т.к. уже наслышан о ней и ее легендарном директоре.
– Понимаю, понимаю, – полковник улыбается. – И полностью одобряю, правильная у вас ориентировка. Вот знакомьтесь. – Рядом со мной останавливается человек с откровенно военной выправкой. – Начальник пресс-службы управления подполковник Прокофьев.
Как бы мне эта опека не помешала в беседах с персоналом школы, с заключенными. Да и потом, не на контроль ли смахивает? Делаю слабую попытку избавиться от “хвоста”: “Я мог бы и сам, Александр Ярославович, справлюсь”. Не тут-то было, подполковник вежливо железобетонен: “Нет, Анатолий Георгиевич, начальник управления поручил, я все исполню”. Впрочем, впоследствии я об этом и не пожалел.
Школа встретила нас строениями за колючей проволокой, двухэтажными административными зданиями из красного кирпича, людьми в общевойсковой форме со строгими лицами, да десятком-двумя привычно озабоченных гражданских лиц с неестественно раздувшимися сумками, толпящимися у отдела передачи продуктов заключенным. Через двор порой шныряли люди в неопределенно-серой одежде. Их принадлежность угадывалась без труда – “зеки”.
К нам подходят хозяева, представляются.
Собственно, сама школа нас встретить пока не могла, она была там, в глубине колючей ограды. Но после оформления пропуска и предъявления его вместе с паспортом контролеру за мной и подполковником характерно лязгает еще одна металлическая дверь. Все, мы в зоне.
Не отставая ни на шаг (не вспомнить “Сталкера” Стругацких в этой ситуации просто невозможно), невольно шагаю подполковнику чуть ли не след в след. Еще одно двухэтажное каменное здание, такое же, как и предыдущие, но слева от входной двери стандартная литая вывеска: “Вечерняя сменная средняя школа N 16, г.Ярославль, Заволжский район”. Заходим… Тишина. Только там и сям с появлением нас застыли фигуры в сером: мужчины лет сорока-пятидесяти, чувствуется, на вопросительный взгляд право имеют.
– Где директор школы? Я подполковник Прокофьев.
– Одну минуту, Владимир Михайлович в библиотеке, недавно привез новые учебники. Сейчас позову. Я заведующий хозяйственной частью.
Понимаю, тот самый родственник моего приятеля, информация “Я завхоз” предназначалась, наверное, и для меня.
– Лукьянов Владимир Михайлович, директор школы. – Рука у него чуть влажная, на лбу заметна испарина, только что разгружал учебники.
– Симаков Олег Петрович, заместитель начальника исправительной колонии по воспитательной работе, подполковник внутренней службы. – Рапортует подполковник, слегка встряхивая меня через рукопожатие.
…Кабинет директора школы выпадает из разряда стандартных, московских, например, прежде всего размерами. Крохотный, да еще и мебелишка, скажем так, древняя. Компьютер, телефон с “наворотами”, факс или ксерокс – никакой современной техники. Словно бы уровень жизни застыл здесь на отметке где-то – “Российская глубинка, год 1960-й”. На стенах грамоты, где-то, наверное, есть и кубки, но их не видно, так как учебники кругом: на столах, на стульях, на полках…
– Знаете-ка что, а пойдемте-ка мы в библиотеку, – предлагает Владимир Михайлович.
…Обсуждение оказалось длительным: все присутствующие забыли об обеде, а директор передвинул педсовет. Хотелось разобраться в моральных аспектах этой цепочки: УИН – исполняет наказание преступника, ИК – исправляет, а школа – обучает его, по сути дает ему какие-то блага. Но в таком случае не теряется ли в отношении человека, совершившего преступление, сам смысл определения его за колючую проволоку – неотвратимость возмездия за содеянное? Вот я сейчас так и жду, что какой-то нетерпеливый читатель воскликнет на этом месте: “Да какое там обучение! Какие там им аттестаты! Да этих сволочей пороть надо каждый день, до кровавых рубцов, а вы им школы, ат-тес-таты… Тьфу!” Все правильно, народ имеет право на разъяснения, и эта встреча, на мой взгляд, их дает. Во всяком случае школы в зонах теперь не должны восприниматься явным перебором.
– Я в этой школе работаю уже 34 года, из них последние 15 – директором, – рассказывает Владимир Михайлович. – С того самого периода, как вызвали меня в райком партии и сказали: “Ну, Лукьянов, пойдешь в тюрьму”. А я до этого и старшим вожатым в детском доме успел поработать, и воспитателем в группе продленного дня. Последнее время был очень активен на тренерской работе – футбол и хоккей – в родном “Шиннике”. И вдруг – тюрьма. Пришел сюда, а здесь – бараки одноэтажные, “деревяшки”: грязь, холод… Собирался только преподавать историю, а стал и учителем, и воспитателем, и строителем, и снабженцем.
– Владимир Михайлович у нас уникальный человек, – добродушно дополняет начальник пресс-службы. – По нашим сведениям, он один такой в нашей системе, проработавший столько лет на подобном месте. Присвоение ему, гражданскому лицу, звания “Отличник МВД” – знак признания его огромных заслуг в пенитенциарной системе. В системе образования он особых регалий не имеет, но мы все зовем его – “Народный учитель”.
– Да уж, “народный”, – вздыхает Владимир Михайлович, – меня, наверное, весь город знает. Недорабатывают коллеги: через нашу школу прошли представители практически всех школ города и области. Учились целые династии, но если к размышлению: я в классе с учеником занимаюсь, а ведь когда-то учил его отца, а то и деда. Совпадение такое не единственное, радует лишь, что некоторые мои ученики, фамилий называть не буду, весьма солидные должности теперь занимают.
А какие талантливые люди в классах встречаются! Жаль, невозможны у нас медали выпускникам, поведение у них уже на двойку, а то обязательно были бы медалисты. Но мы им почетные грамоты выдаем, как бы компенсируем. А аттестаты наши ничем от выдаваемых в “детских” школах, на свободе, не отличаются.
Очень помогает то, что преподавательский состав здесь ну прямо редкостный. Сам себе завидую как директору, честное слово. Обо всех хотелось бы сказать, понимаю, это невозможно. Но вот об учителе математики Галине Михайловне Абрамовой разрешите. Талантливейший педагог (я ее из математической школы переманил) – разработала программу для вечерней школы и скоро по этой теме будет защищаться, но она и психолог хороший, классный руководитель блестящий. У нас великолепный учитель биологии. Наш учитель истории – один из лучших в Ярославской области. И поверьте, я ничуть не преувеличиваю. Здесь, в зоне, качество преподавания должно быть очень высокой пробы, если мы хотим от идеи ведения курса средней школы среди заключенных добиться положительных результатов. Меня работа здесь увлекла с первого дня, с февраля 1966 года. Ученики очень непростые, учитывая наш контингент. Некоторым только восемнадцать исполнилось, а есть и сорока-, и пятидесятилетние. Ну-ка собери их в одном классе да заставь учиться не ради галочки, а ради знаний? Ведь люди эти изуродованы не только улицей или семьей, но и, повторю, дневными школами. Бывает, поступает к нам человек, у него образование за девять классов обычной школы, а он по складам с трудом читает, Америку по карте в районе Японии ищет. Он вообще с трудом с учителем разговаривает. И это не от вредности, а он стесняется своего голоса! Его к доске вызовешь, а ему там, на виду, стоять в такой вот непривычной для него роли ученика и позорно, и не умеет он так. И это гораздо более жалкое зрелище, чем смешное, когда человек не умеет вести себя по-человечески. И конечно, не дай Бог не сдержаться и улыбнуться в этот момент – все, потерян ученик.
Я всегда говорю себе и своим учителям: мы учим их, а они учат нас. Они учат нас взаимоотношениям с ними. А отношения совсем не простые, характерные, готовые прерваться в любое мгновение, это публика особая. И мы с ними общаемся без заигрывания: порой требовательны, порой даже жестки, порой, наоборот, очень мягки, но всегда человечны и справедливы. Без этого, без умения быть таким здесь нельзя работать.
Несколько лет назад учительница швырнула ученику тетрадь с сопровождением: “Дурак”. Она была совершенно права, но как женщина. Как педагог же совершила грубую профессиональную ошибку. Она поддалась на провокацию, может, даже негодяя (зона у нас для лиц, впервые совершивших тяжкое уголовное преступление, и сроки у этих лиц от 5 до 15 лет лишения свободы), но она показала слабость духа, если хотите. И позволила себе пусть минутное, но поведение, сообразное их морали. Не она их исправляла, как ей предписано по статусу, а они ее “исправили” по существу. Я заставил ее извиниться, а вскоре и уволил, потому как видел – толку из нее не будет. У нас ученики к учителям относятся с должным уважением. Мата, например, у нас в зоне нет совершенно, и той дерзости и даже грубости, которые допускают современные дети в обычных школах, у нас и помыслить невозможно. Сказывается, конечно, институт дисциплины, строго обязательный в колониях. Но только искренность мы чувствуем. Мы все, учителя, говорим – в зоне мы отдыхаем от похабщины и матерщины на воле.
Директор школы рассказывает обо всем этом горячась, с настоящей страстью. Постепенно для меня проясняется и правовая суть вечернего среднего образования в местах заключения.
…Первые общеобразовательные школы в исправительных колониях открылись в начале 50-х годов. Эта школа, N 16, официальное свое летосчисление ведет с 1957 года, где на тот период в ней учились около двухсот человек.
Открытие школ опиралось на четкие и строгие графы (циркуляры) законодательства: если осужденному не исполнилось тридцать лет и образование его ниже девяти классов – учиться до получения основного среднего образования он обязан. Уклонение от этого правила и по сию пору считается нарушением режима со всеми вытекающими последствиями. Казалось бы, чего проще: есть закон и есть люди, на которых этот закон распространяется. Но, наверное, даже законодатели понимали, что образованность заключенного, а тем более исправление в колонии не состоится, если действовать на этом поприще только буквой закона. Это не парадокс, наверное, а обычное явление, но только никогда в своей жизни я не встречал больных, с радостью идущих под спасительный нож хирурга. Понимание необходимости – да. Но это у обычных людей, на свободе, за колючей проволокой все иначе. И чему же удивляться, когда предписанный курс лечения – через знания к жизни – заключенный исполнять не хочет? А они, заключенные, действительно вначале особенно не хотят, до девяноста процентов.
В принципе ситуация, используя шахматную терминологию, сложилась патовая: исправить преступника можно, только изменив его самосознание, повысив его интеллект; один из методов, действительно повышающих интеллект человека, – повышение его образовательного ценза; интеллект человека никогда не повысится, сообщаемые знания никогда не закрепятся в его сознании, если образовательный процесс будет носить принудительный характер.
Я позволю себе немного отступить от темы тупика, чтобы еще одним примером, приводимым ранее в ходе беседы, охарактеризовать уровень образования поступающих в исправительную колонию. Спросил о “последнем звонке” в 12-м классе – как он здесь проводится?
– С концертом, поздравлениями и чаепитием. Но почему только “последний звонок”? Вы и о “первом” спросите.
– ?! Стоп, стоп! Вы хотите сказать, что у вас и 1-й класс есть, и 2-й?
– Да нет, у нас на этот случай есть группа “индивидуальной подготовки”, где за учебный год проходят курс обучения с 1-го по 5-й. В какой-то год в ней могут обучаться три человека, а в иной и пятнадцать. Вот недавно цыгане поступили, восемь человек – абсолютно неграмотные. Но и среди русских достаточно часто такое встречается, – смеется Владимир Михайлович. – Преподаватели, кстати, с большой неохотой берутся за работу с этими учениками, потому как найти дорогу к их сознанию – та еще проблема.
Слово подполковнику О.П.Симакову, мнение которого как начальника воспитательной службы колонии очень важно.
– Колония – это ведь исправительное учреждение. А как их исправлять: ходить и каждый день бить палкой? Не имею права, да и результативность сомнительная. Что же для этого делается? Здесь режим. Концепция пенитенциарной системы в наше время идет немного другим путем: от режима мы отходим, идет гуманизация через воспитание. Есть, конечно, контингент совершивших преступление сознательно, продуманно. Но таких не так уж и много. Но как бы мы ни старались, в зоне существует “самонаправленность”: преступный актив имеет большое влияние на других заключенных, старается привить им (а иногда и навязать) соблюдение воровских законов, подмять под себя.
Есть в зоне и актив административный: воспитатели, учителя, старосты, завхозы, заведующие разными кружками – на кого администрация колонии опирается в своих действиях. Между двумя этими активами идет вечная борьба за влияние на заключенных, за управление ими. Послабление режимного духа колонии заметно, но людей необходимо чем-то занять. Тем более практически закрыто производство, и большее количество времени они вынуждены проводить без дела на очень ограниченном участке пространства. Такое количество физически здоровых мужиков, зажатых рядами колючей проволоки, с преступными, а порой и очень преступными наклонностями – представляете потенциальную взрывоопасность ситуации? И школа наша, относящаяся к системе образования, но встроенная в режим колонии, значительно отличается от подобных ей на свободе. Она для заключенных и очаг культуры, причем, наверное, самый значительный, и отвлекающий фактор, и лечебный в области психологии.
Итак, мнение главных специалистов о роли школы в колонии, о влиянии ее деятельности на судьбу заключенных вырисовалось вполне понятно.
В школе, так же как и везде в вечерних, двенадцатилетка. Обычно на учебный год набирается 14-16 классов, из них старших большинство. В прошедшем учебном году, например, выпускных после 12 лет было четыре класса, два 9-х, всего же училось 350 человек. Учителей моложе тридцати лет директор на работу не берет: педагог должен быть опытным – стаж от десяти лет. Образование – только высшее. Пятеро – “Отличники просвещения”.
Из 14 преподавателей женщин в школе 11. Школа сменная, подобный режим занятий существует только в аналогичных учреждениях закрытого типа. Занятия первой смены начинаются в десять пятнадцать, второй – шестнадцать пятнадцать. Четыре учебных часа по тридцать минут в каждой смене.
Конечно, чувствуется, что для директора это не просто школа, а цель и даже стиль его жизни. Он в этой школе знает не то чтобы каждый уголок, а каждый кирпичик в стенах, которые сам когда-то вместе с администрацией зоны и своими учениками и начал возводить. И теперешний начальник УИНа (“Во-первых, он Мудров, а во-вторых, он мужик умный”, – с явной симпатией отозвался о нем Лукьянов), в бытность свою работавший в этой колонии главным механиком, а затем и главным инженером, тоже принимал участие в ударной стройке.
Что ж, у школы в зоне та же задача, что и у дневной: дать знания и дисциплинировать человека. Те же достоинства и те же недостатки. Только концентрация отрицательных эмоций на один метр полезной площади повыше. И тем понятнее гордость преподавателей за свой труд, когда человек на их глазах становится другим. Саша Н. три года был “отказчиком”, три года его не могли заставить учиться. А потом пришел сам: блестяще закончил 9-й класс, затем 11-й, пойдет в двенадцатый. Его отец сказал директору: “Что вы с ним сделали? Да если бы мне кто раньше сказал, что мой сын будет учиться…” А ведь парню – всего 23, и сидеть за разбой ему еще три года. А в школе о нем говорят – он наша гордость.
В этому году директор подписал 167 характеристик для УДО – условно-досрочного освобожденния на учащихся. Досрочно освободиться хотят все, кто-то за этим лишь и садится за парту. (Характеристика – она становится определяющей для снижения срока, роль ее в этот период для комиссии решающая). Но положительный отзыв этот “кто-то” получит только при условии, что несколько лет будет прилежно посещать занятия и успешно учиться. А вот здесь-то зачастую и срабатывает принцип, который наш “стратег” учесть не может, но именно на это рассчитывает теория исправления. За эти годы общения с нормальными (его соучениками) и прекрасными (его преподавателями) людьми человек обязательно хоть немного, но станет другим, хоть чуточку лучше.
Владимир Михайлович за те несколько часов нашего общения несколько раз повторил: “Мы нашей деятельностью здесь делаем добро из материалов зла”. Не убедиться в этом под лавиной фактов и примеров невозможно. Честно говоря, они просто восхищают. Их такое множество…
– Я понимаю, как важен для наших воспитанников живой контакт с людьми героическими, выдающимися. Жизнь этих людей для них – жизнь как бы сказочных персонажей, литературных или из кинофильмов. И вдруг подобного человека они видят вживую, наяву! Вот у меня в руках письмо: фронтовик с семнадцати лет, в последние годы увлекся раскопками под Питером, в местах былых сражений. Сын сидел у нас, и его я пригласил с рассказами о войне. Вот что он пишет: “Я много выступаю перед слушателями, рассказываю о годах войны, о проводимых раскопках. Но более благодарной аудитории, с какой только не приходилось общаться, я не встречал. Они умеют слушать, причем не только ушами, а всем своим существом”.
То, что подобные встречи несут огромную воспитательную программу – надо ли говорить? На наших встречах побывало много Героев Советского Союза, все Герои Социалистического Труда области. Бывали такие известные личности, как Василий Шукшин, Ростислав Плятт, Никита Михалков. Его артисты, цыгане, которые снимались в фильме “Жестокий романс”, такой концерт нам закатили! Легендарные хоккеисты Харламов и Мальцев, мой личный друг, непревзойденный тренер Анатолий Иванович Тарасов – тоже были нашими гостями…
“Втихую” начинаю завидовать “колонистам”. И по поводу этих встреч, и по поводу каждодневного общения с их необыкновенным руководителем.
– Владимир Михайлович, да как же вам одному удается такой объем работы, а главное, с таким качеством, проворачивать?
– Лукьянов один никогда бы ничего не сделал! – Директор даже волнуется. – Если бы не Игорь Алексеевич Мудров – начальник УИН, не Александр Федорович Прямицин – начальник Управления образования Ярославля, не мэр города Виктор Владимирович Волончупас, мы бы вообще школу в колонии не сохранили. А у них истинно государственная политика. А сколько мне Анатолий Иванович Лисицин, наш губернатор, помогает! Вы посмотрите, сколько подобных школ по области закрылось: в Рыбинске, Угличе. Когда пошла ситуация недофинансирования, мэр так и заявил: “Школы в колониях мы сохраним”. В общем, ничего, – Владимир Михайлович бодро улыбается, – школы наши очень нужны всем. А значит, обязательно будет и нам уделено пристальное внимание, на самом высоком государственном уровне.
Мне тоже так кажется, но я молчу, чтобы не сглазить.
Анатолий АНТОНОВ
Фото автора
Ярославль
Выбор читателей
Комментарии