«…к моему дому, раскинув крылья как журавли, на рассвете прилетают горы». Так писал корейский поэт Ким Гван Соб. Чтобы поверить в это, надо увидеть Корею собственными глазами

​Продолжение. Начало в №8.

Ханчжи,
или Традиционная корейская бумага

Корейцы украшают свою мебель перламутром и покрывают лаком. Покрытая настоящим лаком мебель может сохраняться тысячи лет. Настоящий лак производят только из сока лакового дерева. Он дорогой. 70 процентов производимого в стране лака экспортируется в основном в Японию. Лаком покрывают не только дерево, но и бумагу. Изготовленная традиционным способом бумага называется ханчжи. Именно благодаря этой бумаге сохранилось много старых корейских книг, в том числе и первая печатная книга в мире Mugu jeonggwang daedarani gyeong (Pure Light Dbarani Sutra), датированная 751 годом. (Хотя Интернет утверждает, что первая печатная книга – это переведенная на китайский язык с хинди «Алмазная сутра», опубликованная мастером Ван Цзе в 868 году.) Даже сегодня правительственные документы и имеющие историческое значение тексты печатаются на бумаге ханчжи.
Процесс производства этой бумаги не изменился за многие столетия. И сегодня он такой же трудоемкий и тяжелый, как был сотни лет назад. Говорят, чтобы изготовить бумагу, мастеру нужно выполнить 99 операций. И еще, до сих пор в быту присказка: «Лучше я буду питаться песком, чем мой сын станет делать бумагу».

Сырьем для бумаги служит кора тутовых деревьев, обычно еще не достигших года. Кора тута настолько твердая, что, даже пролежав год в воде, не размокает. Чтобы отделить кору от древесины, заготовленное сырье подолгу парят в железных чанах. Потом ее сушат, затем снова вымачивают, чтобы теперь отделить верхние слои. Оставшиеся белые волокна снова сушат, промывают и кипятят в щелоке. Щелок делается из бобов, перца, рисовой соломы, хлопка, гречихи. Если заменить его искусственным, бумага потеряет в цвете и качестве. Ханчжи, обработанная натуральным щелоком, сгорая, оставляет белый пепел, но если щелок был химическим, то черный. Потом ее еще раз промывают и высушивают на солнце. Затем превращают волокна в кашицу, не в жерновах, не в механической мельнице, а разбивая их тяжелой ступкой или молотом. Полученной массой заполняют специальные рамки из бамбука. Эти рамки связаны так, что их стороны могут двигаться в любом направлении, что в вертикальном, что в горизонтальном. Полотна высыхают, и бумага готова. Остается последний штрих: лист бумаги отбивают, как отбивают мясо для отбивных. Бумага становится ровнее, шелковистее, улучшается ее структура, увеличивается долговечность.

Отходов при производстве ханчжи не остается. Мелкие кусочки идут на шпалеры и обои, куски побольше смешивают с клеем и делают из получившейся массы элегантные корзинки и чаши. Испорченные листы размачивают и пульпой снова заливают рамки…

Вернувшись из путешествия, Ёнг-чжун устроил у себя дома студию, где часто рисует, используя свежий сок лакового дерева. А еще он собирается для важных писем и заметок использовать традиционную бумагу. Они сохранятся тысячу лет, а если покрыть их лаком, то и десять тысяч.

«…Красота этой бумаги и лака открылись мне недавно. Но за короткое время они прочно вошли в мою жизнь. Я снова и снова думаю, что я могу сделать для того, чтобы люди узнали о работе мастеров, которые через века пронесли искусство бумаги и лака».

Суджу и пансори,
или Вино и песни

Вино в Корее производят с незапамятных времен. Уже в эпоху трех королевств алкоголь экспортировали в Китай. В 1123 году посол императора Хвинчжона китайской династии Сон написал книгу, которая называлась Seonhwabongsa goryeodogyeong, где детально описывалось, как живут в Корё. Значительная часть посвящалась тому, что и как пьют корейцы. А пить в те времена было что.

Самым сильным ароматом обладает вовсе не виноградное вино, как мы привыкли считать, а фруктовое, а сразу после него идет вино, приготовление из злаков. Корейский алкоголь гонят из рисовой каши (juk), парового кекса из белого риса (paekseolgi), каши из смешанных злаков (peombeok), круто отваренного риса (kodubap), добавляя фермент или закваску, называемую nuruk. В далекие времена существовало около двухсот видов алкоголя. Они отличались тем, как долго вино бродило, какие добавки и какую закваску в него добавляли, чем было приправлено. Домашнее производство алкоголя почти погубил изданный в 1907 году японским генерал-губернатором Кореи декрет о налоге на алкоголь. В 1916 году все разнообразие производимого дома спиртного свели к трем категориям: очищенный, такой как cheongji; неочищенный, такой как makgeolli; и суджу. В 1917 году производство домашнего вина прекратилось полностью. Промышленные винокурни появились в каждом районе. Даже после создания Республики Корея в 1945 году домашнее виноделие было запрещено около 48 лет…

Пак Ноктам, известнейший эксперт по традиционному корейскому алкоголю, за свою жизнь попробовал четыреста тридцать традиционных напитков, но самым лучшим вином все же считает tongjeonghun. Обычно он любит выпить с людьми, но этот напиток предпочитает пить в одиночестве. Тяжелая сладость растекается во рту как мед. Насыщенный фруктовый букет, чистый цвет. Чтобы приготовить два литра, требуется два месяца усилий, восемь килограммов риса и жесткая дисциплина. Пак Ноктам рассказал Ёнг-чжуну, что есть вино songgyechun, оно пахнет сосной и корицей, хотя их не используют при изготовлении этого напитка, и никто не может определить, что дает такой запах.
Раньше, выпивая, играли в разные игры. Среди 30 тысяч артефактов из Анапчи эпохи Силла есть игральная кость с четырнадцатью гранями. На каждой грани задание сидящему за столом: три дозы выпить за раз, станцевать без аккомпанемента, спеть и выпить одному…

Традиционная корейская музыка пансори – интерактивное представление между певцом и аудиторией. Певец должен установить контакт с аудиторией. Не зная языка, можно подумать, что это просто грустная песня. Это драматический рассказ, в котором много действующих лиц, но все роли играет один певец. Ритм задают барабаны косу. Публика поддерживает актера возгласами «Давай дальше!» – «Eolssigu!» или «Jo-tа». Если у актера вдруг сбивается дыхание или появляется пауза в ритме, зрители, не стесняясь, останавливают его. При реальном контакте актер и зрители вместе переживают и радость, и грусть. До девятнадцатого века существовало 12 пансори. Какие-то пансори публике нравились больше, какие-то меньше, а некоторые со временем и вовсе перестали ей нравиться. В поздние годы династии Чосон насчитывалось шесть песен. Все шесть дожили до сегодняшнего времени. Но после смерти одного из самых известных исполнителей пансори Пак Тончжина никого не осталось, кто бы знал, как именно представлять шестую песню. И теперь их только пять…

Хангыль,
или Корейский алфавит

В 1997 году корейский алфавит был внесен в шедевры мирового наследия. Единственный алфавит, про который известно, кто, когда и с какой целью его создал.
Сенчжона, четвертого короля династии Чосон, называют корейским Леонардо да Винчи. Его изображение на купюре в 10 тысяч вон. Умер он за два года до того, как да Винчи родился. Что объединяет гения Ренессанса и феодального правителя маленькой азиатской страны?
Говорят, король прочитывал каждую книгу по сотне раз. И каждый раз находил в ней новые мысли. Он создал руководство по сельскому хозяйству и прибор для измерения количества осадков, новый тип дворцовой музыки, логическую систему беседы и дебатов, расширил улицы в столице, чтобы легче было пожарным бороться с огнем. Первое, что он сказал своему секретарю Ха Ёну после коронации, было: «Давайте говорить». Он завел систему kyengyeon: король и его придворные каждый божий день на протяжении тридцати лет обсуждали выступления официальных докладчиков по той или иной теме. Был специальный человек, который записывал все до последнего слова. «Чтобы управлять хорошо, ты должен вглядываться в курс предыдущих поколений, которым они шли в мирное и в тревожное время, – считал король. – Делая это, ты должен ориентироваться только на исторические документы».
Говорили по-корейски, но писали по-китайски. Каждый иероглиф – знак, слово, а то и понятие. Представьте себе: вы говорите на одном языке, а пишете на другом. Как выразить то, что вы чувствуете, если нет букв?.. Были попытки приспособить китайские иероглифы для записи корейского языка. Создали письмо иду – корейские слова отображались специально отобранными и сокращенными иероглифами. Король Сенчжон (кстати, только двух королей: его и короля Квангетхо королевства Когурё называют Великими) поручил своим ученым разработать корейский алфавит. Считалось, что слова – самая малая часть речи. Но ученые поняли, что слова состоят из звуков. И обнаружили две группы звуков: длинные – их назвали материнскими (гласные) – и те, которые рядом с материнскими стоят, – короткие. Их назвали детскими (согласные).
Гласные буквы состоят из трех элементов. Горизонтальная линия символизирует землю – квинтэссенцию начала инь. Точка – солнце, начало ян. Вертикальная линия – человека как сущность, находящуюся между небом и землей. Форма букв, обозначающих согласные, определялась с позиций артикуляционной фонетики (как сложены губы, в каком положении язык, когда произносится данный звук). Алфавит состоит из 51 элемента – чамо. 24 чамо – эквиваленты буквам обычного алфавита: 14 согласных и 10 гласных. Остальные 27 чамо – это комбинации из двух и трех звуков. 16 диграфов – это 5 сильных согласных, образованных из сдвоенных простых согласных, и 11 – образованных из разных согласных. И еще 10 чамо соединены в 11 дифтонгов.
В 1443-1444 годах алфавит был опубликован. Чон Инчжи, придворный ученый, заметил: «Умный человек выучит алфавит до того, как утро закончится, а глупому потребуется десять дней». Король Сенчжон написал даже поэму Yongbi Eocheonga («Песни драконов, летящих в рай»), чтобы лично протестировать новую письменность. Надо сказать, что не всем придворным понравился новый алфавит, многим он казался упрощенным и низким. Королю приходилось вести напряженные дебаты…
Для иностранцев корейский алфавит выглядит как красивая современная абстрактная живопись. Вот почему нынешние художники стали использовать его в одежде, посуде, даже в чоктури, традиционном женском головном уборе, который надевают по особым случаям.
«Как здорово было бы сохранить потрясающий чоктури, часть свадебного костюма, и повесить его после свадьбы в гостиной. Можно было бы рассказывать своим детям о нем и сделать его символом семейной любви. Это была бы частица корейской культуры со своей собственной историей, – пишет Ёнг-чжун. – Люди думают: у меня есть все – богатство, деньги, популярность и слава. Но я всегда говорю себе, что в тот момент, когда я начну верить в то, что у меня это есть, я перестану жить. У меня всегда будут мечты, благодаря которым я буду по-настоящему живым».

Ханок,
или Традиционный корейский дом

Сзади традиционного корейского дома горы, впереди – ручей. Опорные столбы и несущие конструкции возводили из корейской сосны, стены клали из кирпича, сделанного из спрессованной земли, смешанной с соломой, пол деревянный. Конек крыши повторяет линию гор. Он называется hyeonsuseon, хребет дракона. С прогибом посредине. Окна и двери покрыты традиционной корейской бумагой. Пол тоже покрыт бумагой, пропитанной соевым маслом. Комнаты расположены налево и направо от большого холла. Он открывается с двух сторон, впуская летом свежий воздух.
Система отопления, которую называют словом ondol (это слово есть даже в Оксфордском толковом словаре английского языка), сделала ненужными кровати. Пол приподнят над землей, под ним проложены трубы, по которым горячий воздух от очага на кухне доходит до жилых помещений. В Чхильбураме, приютившемся у подножия горного хребта Чирисан, расположен один из самых известных в Корее ханоков. Чтобы нагреть его жилые помещения, требуется неделя и три корда (около 3,6 м3) дров. Тепло будет держаться сорок дней. Этот способ отопления был уже известен во времена эпохи Когурё (37 год до Рождества Христова – 668 год нашей эры).
Корея, наверное, единственное место в мире, где люди греют свои кости не только на песке или в воде, но и на полу.
Окна устроены на такой высоте, что, когда вы лежите, вас никто не увидит снаружи. Когда сидите, можете наслаждаться пейзажем.
Дом строят под рост человека. Выше человек – выше потолок. И дом тогда больше. Все в строгой пропорции. Ниже человек – и потолок пониже, и дом поменьше. Это не архитектурный стандарт, это связь между живущими в доме людьми и его архитектурой.
Есть полуоткрытое пространство, что-то наподобие нашей веранды – твенмару, где можно посидеть и полюбоваться шелестящим на ветру бамбуком или цветущей сливой… Крыша устроена хитро. Изящные водосточные желоба, изгибающиеся в конце, похожи на традиционные корейские носки. Они не только красивы. Они расположены так, что летом защищают от солнца, а зимой, наоборот, впускают солнечные лучи в дом.
Ханок дышит. Дерево и глина поглощают излишнюю влагу. Когда становится сухо, отдают ее обратно. Легкие сквознячки все время гуляют по комнатам, регулируя влажность.
Дом движется. Иногда дерево начинает скрипеть. Пара ударов молотком, и он снова здоров.
Такой дом строится надолго, для поколений, несмотря на то что в Корее говорят: даже горы и реки меняются каждые десять лет.
Ёнг-чжун как-то сказал, что хотел бы построить ханок на крыше нью-йоркского небоскреба. У него спросили: «Разве такое возможно?» Он ответил: «Ничего невозможного нет».
«…Я думаю, дом должен быть наполнен сначала, затем в какой-то момент снова стать пустым. Как раз сейчас мой дом наполняется книгами и разным инструментом. Но мебель кажется слишком большой. Со временем я начну избавляться от многих вещей, что мне принадлежат, и мой дом станет проще. Чем полнее мы чувствует себя, тем меньше вещей нам нужно. Если я построю ханок, я заполню его своими мечтами и буду принимать в нем своих друзей. Спальня моя будет маленькой и простой. Мои родители будут жить в главной комнате, где будет шкаф, в котором они будут хранить закуски для внуков. Отдельно будет библиотека, где каждый может сидеть вместе со всеми, листая книги. Хочу, чтобы в доме была чайная комната и мастерская. Хочу, чтобы это было место не только для меня, но для всех, кто в той или иной степени является членом моей семьи. Чайная комната будет на 5-6 человек, чтобы сидели тесно, слыша дыхание друг друга. Хочу наполнить свой дом историями, в которых каждый бы чувствовал любовь».

Задумчивый Бодхисаттва Майтрейя,
или Корейский «Мыслитель»

После освобождения Кореи национальный музей долго не мог найти себе пристанище и шесть раз переезжал из одного места в другое. Сейчас в Корее 11 государственных музеев. Национальный музей шестой по величине в мире и самый большой в Юго-Восточной Азии.

Я прошел через залитый струящимся светом холл, сконструированный в форме ротонды, и попал в коридор «Дорога истории». По обе стороны от него расположены выставочные залы и галереи. Потолок коридора и боковые стены выполнены из стекла.

Хранилища музея находятся не в подвалах. На наземном уровне. Раньше считалось, чем глубже хранилище под землей, тем оно безопаснее. Но там труднее с вентиляцией и возможны затопления. Фундамент музея поднят на 4 метра над уровнем реки Хан.

Для детей особое пространство. Оно занимает более 1200 квадратных метров. Все выставленные предметы можно потрогать и опробовать в деле. Старинная глиняная посуда, каменный серп, бамбуковая рамка для изготовления бумаги ханчжи – те вещи, о которых ребята до этого лишь читали в учебниках…

Здание музея стоит на сравнительно ровном участке. Его фасад – строгая четырехсотметровая прямая линия. Вход в музей можно сравнить с наклонной дорожкой и лестницей, ведущей от колокольной башни к павильону Анъянну в одном из старейших храмов Кореи – Пусокса. С высоты павильона Анъянну открывается вид на храм Мурянсучжон. С «Открытого двора» национального музея – на подножие горы Намсан и стоящую на ее вершине башню.

Первое, что бросилось в глаза, – десятиярусная каменная пагода из монастыря Кёнчхонса. Когда-то ее похитили и вывезли в Японию. Возвращалась она домой с большими трудностями. На первом ярусе пагоды надпись, своеобразный автограф, что это произведение было создано китайскими мастерами в период правления династии Юань (1247-1368 гг.)
Французский критик Ги Сорман заметил, что у Франции есть Эйфелева башня, у Японии – гора Фуджи, а у Кореи – Задумчивый Ботхисаттва. Говорят, что их изваяли очень много. Но выжили только три скульптуры: две находятся в корейском национальном музее, а третья – будда Майтрейя – в Японии. Если спросить Ёнг-чжуна, как выглядит Корея, на что она похожа, он покажет вам именно задумчивого будду – «корейскую версию роденовского «Мыслителя».

Я ее видел. Она стоит в полутемной комнате. Одна. Не велика и не мала. Ее можно взять в руки. От нее исходят тепло и свет. Возраст ее неизвестен. Неизвестно, откуда она родом. Но ее лицо для корейца – «лицо знакомое, узнаваемое на глубоком, генетическом, уровне». Глазами ее невозможно понять, надо прислушаться к ней сердцем. Андре Мальро попросил оставить его наедине со статуей хотя бы на час. Чтобы почувствовать ее дыхание…

А еще я уходил и возвращался к золотой короне с подвесками, найденной в королевской могиле Хванамдэчхон в столице Силла – городе Кёнчжу, к керамическим сосудам в виде фигурки воина и слуг на лошадях… Они были словно живые. Они будто хотели рассказать мне свою историю. Надо было только закрыть глаза, оттолкнуться от сегодняшнего берега, отдаться течению времени и прислушаться к неясному шепоту…

У каждой проблемы есть свои истоки.

У каждых отношений было начало.

У всякого поражения есть причина.

Неопределенное будущее начинается с состоявшегося прошлого.

Будущее можно узнать, всматриваясь в прошлое, в стартовую точку, в историю.

«Прошлое – ключ к будущему. И этот ключ хранится в музеях. Я думаю, – считает Ёнг-чжун, – что идеи для создания чего-то нового можно найти в музеях. Музей – это учитель. Чтобы знать свои корни, надо вернуться в изначальную точку. Это не значит, что надо оставаться в прошлом. Это значит искать, исследовать прошлое для нового будущего. Музеи живы. Хотя о них часто думают как о скучных местах, я надеюсь, что настоящая ценность музеев и значимость их культурных активов будет заново открыта».

Страсть к обучению,
или Что значит быть сонби

Дети в Корее учатся с раннего утра до позднего вечера. По выходным тоже. Понятия «гулять» не существует. Усидчивость заложена на генетическом уровне. Рисовая цивилизация плюс иероглифы.

Выпускной государственный экзамен сдают в один день по всем предметам. С восьми утра до шести вечера. С небольшими перерывами. В этот день по другому расписанию ходит общественный транспорт. Меняется режим работы офисов, фирм и компаний. Даже самолеты отклоняются от маршрута, если он пролегает над теми зданиями, где проходит экзамен.

Не будешь учиться – не получишь профессию. Не получишь профессию – не сделаешь карьеру. Рынок труда практически меняется каждые десять лет. Нужно уметь стремительно переквалифицироваться. Знать, где и когда надо повысить квалификацию. Если выпадаешь из производственного ритма, очень быстро происходит замещение. При выборе профессии главный критерий стабильность. Хотя бы на десять лет. Неудивительно, что самые востребованные невесты – учительницы.

«Очень жаль наших детей. Они делают все, чтобы поступить в престижный вуз… Но диплом не делает человека счастливым, – говорит мама двоих сыновей. – Я в те годы, когда ребята готовились сдавать экзамены, каждую ночь вставала в три часа ночи и молилась, просила Будду, чтобы он поддержал их, – и потом спохватившись, будто сказала что-то очень личное, интимное, удивленно смотрит на меня. – Зачем я вам это рассказываю?..» Я видел не одну растяжку на каменных стенах у входов в храмы с просьбами помочь детям сдать единый экзамен. Корейские родители способны пожертвовать всем ради образования своего ребенка. Самая высокая статья расходов в семейном бюджете на образование, при этом около 30-50 процентов идет на изучение английского языка.

Сегодня в Корее восемьдесят процентов населения – выпускники вузов. Президент Обама посоветовал своим соотечественникам «учиться у корейцев страсти к получению образования». Кстати, среди студентов-иностранцев в Америке больше всего корейцев.

Откуда такая страсть к образованию и жертвенность ради него? В конфуцианской традиции. В семейной системе чонгга, основанной на этой традиции и поддерживающей в корейцах веру в то, что «каждый человек является проводником, через который жизненная сила и дух предков передается будущим поколениям». Идеалом человека эпохи Чосон был сонби – «конфуцианский ученый, стремящийся к человечности и праведности через самосовершенствование как результат постоянного самообразования». Чтобы стать сонби, нужно было обладать честностью, самодисциплиной и терпением.

Еще в пятнадцатом веке ученый и политик Чо Гванг-чжо писал: «Даже человек с врожденными выдающимися задатками поймет принципы существования в этом мире только после того, как он обретет ученость». Считалось, что человек без образования не будет знать принципов и логики, по которым живет этот мир. Не владея основами, он не сможет разобраться в мирских делах, не сможет найти правильные решения. «Он не будет знать ценности собственного существования». Обучение, ученость считались ценностью важной самой по себе. Без привязки к материальным ценностям. Собрания сочинений с духовными наставлениями и идеями предков передавались из поколения в поколение. Их часто хранили в глиняной прослойке между черепичной крышей и стропилами. Или прятали в стенной шкаф, наглухо запечатывая его глиной, чтобы записи уцелели во время пожара.
Поэт Лю Ин во времена сунского Китая писал:

«Если родители не воспитывают и не обучают детей, это значит, что они их не любят,
Если родители обучают детей, но нестроги в учении, это тоже значит, что они их не любят, а если дети не учат то, чему обучают родители, то это значит, что они сами себя не любят.
Потому если растишь детей, то нужно их обучать и в обучении проявлять строгость,
Если в обучении придерживаться строгости, то ученик становится трудолюбивым, а если он будет трудолюбивым, то обязательно добьется успеха».

По этим заповедям корейцы живут и сегодня. «Эта пугающая страсть к образованию, которая подсознательно присуща каждому корейцу, уже стала частью ДНК нации», – считает ведущий исследователь культуры чонгга И Сун-хёнг.