К чуду надо быть готовым. Мария ЛЮДЬКО

Сегодня мы разговариваем c петербурженкой, лауреатом международных конкурсов, солисткой Академии молодых оперных певцов Мариинского театра Марией Людько.

Досье «УГ»Мария Людько родилась в Ленинграде в семье оперных певцов. Окончила музыковедческий и вокальный факультеты Санкт-Петербургской консерватории. Стажировалась в Баховской академии в Штутгарте. Лауреат многих международных конкурсов, в том числе имени Марио Ланца (1998), конкурса Бельведер в Вене (2002). Выступала на сценах Театра Санкт-Петербургской консерватории, Эрмитажного театра, в залах филармонии и Капеллы. Солистка Академии молодых оперных певцов Мариинского театра.В репертуаре партии Сюзанны («Свадьба Фигаро» Моцарта), Розины («Севильский цирюльник» Россини), Виолетты («Травиата» Верди), Олимпии («Сказки Гофмана» Оффенбаха), Царицы ночи («Волшебная флейта» Моцарта), Амины («Сомнамбула» Беллини), партии сопрано в кантатах и ораториях Генделя, Сен-Санса, Орфа. Участвовала в постановке спектакля «Царь Демьян» в рамках фестиваля «Звезды белых ночей» (2001). Имеет записи на CD.

Девочки-вешалки

– Мария, иногда кажется, что слушатели, а особенно слушательницы, приходят в оперу или на концерт не только послушать хорошую музыку, но и чуть погрустить, вздохнув о собственном, заветном, женском…

– Помню, как-то после концерта ко мне подошла одна дама и сказала: «Как хорошо! Я сегодня на вашем концерте так поплакала!» Когда теперь вспоминаю эти слова, они меня поддерживают.

– А вы на концерте можете всплакнуть?

– Я вообще ужасная плакса. Могу разрыдаться от хорошей книги, от хорошего оперного спектакля. Восхищение чем-то проявляется как раз в слезах. Обычно стою насмерть до последнего, но потом шлюзы прорываются, и – поток слез.

– Серьезность оперных занятий не исключает других интересов в жизни?

– Конечно, мне интересно все происходящее за рамками нашего жанра, но кумиров, к сожалению, у меня нет. Нравятся Фрэнк Синатра, Джо Дассен, Далида, замечательно певшие люди с удивительной фразировкой. Нравятся эстрадные певцы старшего поколения, обожаю Петра Лещенко. Эти люди вместе с прекрасно поставленным в своем жанре голосом имели что сказать. Если вдуматься, то ведь у Эдит Пиаф и голос хриплый, и еще к чему-то придраться можно, но никто другой при этом так не захватывает. Даже серьезный оперный певец, в чьем репертуаре не песенки, а серьезные арии.

– Я так понимаю, сейчас вы говорите о том, чего вам не хватает в современных продвинутых исполнителях?

– Мне вообще кажется, что массовый ширпотреб, который обрушился на нас, для людей очень вреден, от него нервозность, истеричность, а радости общения с искусством не возникает.

– Понять вас можно, зная, что учиться пению вы начали с 4 лет, что ваши родители – оперные певцы, так что музыка с вами уже немалые годы. Это обстоятельство не сделало вас чересчур серьезной?

– Вообще-то в детстве меня звали «профессором», прозвище было такое, девочкой я и впрямь была очень серьезной, но со временем взгляды все-таки менялись, раскрепощались, и, мне кажется, моя серьезность стала больше относиться к делу, к людям, которых уважаю.

– Когда-то оперные примадонны чаще всего представали перед публикой крупными такими особами с пышным бюстом, но сейчас их комплекции стали другими при том, что петь хуже они вроде не стали.

– Мне кажется, просто меняется взгляд на образ певицы, на ее имидж. Последние десятилетия представили нам образ девочек-вешалок – рост 170, вес – 40 кг. Хотя ничего хорошего в этом, по-моему, нет, вредно же для здоровья. Потом стоит вспомнить, что в прежние времена оперные певицы уходили со сцены достаточно рано, в 40 с небольшим, так что былая привлекательность была еще при них. Зато в последние лет 50 было несколько иначе, оперные солистки выступали долго, а возраст, естественно, фигуру менял. К тому же певице, чтобы голос звучал, надо быть достаточно сильной физически, а недоедая, сильной не будешь.

– Вы в еде себе тоже, получается, не очень отказываете?

– Супчик грешным делом не очень люблю, а вот в жареном мясе с салатом себе не отказываю. Я никогда не голодаю, все равно вес потом набираешь. Зато занимаюсь спортом, хожу в тренажерный зал, мышечная сила в любом же случае нужна. И ездить много приходится, и на сцене по воле режиссеров делать немало того, что требует силы, гибкости, поэтому тут занятия спортом кстати.

– Чтобы завершить с темой – последний неделикатный вопрос: один очень известный модельер рассказывал мне, что в канун ответственных показов он категорически запрещал своим моделям общение с мужчинами. Законы вашей профессии столь же строги?

– Тут все индивидуально, тенорам, говорят, не рекомендуется, иначе верхнего «до» не взять.

Восточный рынок

– От материй земных давайте перейдем к более высоким. Не так давно вы пели на конкурсе имени Леонида Собинова в Саратове, участвовали в нем не впервые…

– Это один из моих любимейших. 4 года назад получила там первую премию, с тех пор у меня очень теплые отношения с Саратовской оперой, я уже пела там «Травиату», а в этом году вместе с лауреатами последних лет участвовала в гала-концерте. Это на редкость гостеприимный край, замечательная публика. На самом деле конкурс Собинова – один из сложнейших, приглашаются туда только те, кто уже побеждал в других конкурсах. Соревнуются только 12 певцов, по два представителя каждого типа голоса – бас, баритон тенор, колоратурное сопрано, сопрано и меццо-сопрано. Конкуренция жесточайшая, в год моего участия соперничала с солистами Большого театра Вадимом Луньковским и Мишей Губским. Но при высокой конкуренции это справедливый конкурс, нет же отсева по турам, у тебя два концерта – камерная программа и оперная, с оркестром. Так что показываешь себя в двух качествах.

– В последние годы вокруг больших конкурсов витает немало слухов, связанных с деньгами, чуть ли не с коррупцией.

– В Саратове о коррупции говорить трудно, там своих к конкурсу не допускают, чтобы не дать ни малейших поводов для подобных подозрений. В иных случаях – не без поддержки конкурсантов «своими» членами жюри или агентами, которые занимаются раскруткой певца. Но чудеса все равно происходят, если стоишь чего-то.

– Верится с трудом…

– А как же моя премия в Вене на конкурсе Ганса Габора Бельведера? Случилось это 2 года назад, и успех кажется мне значительным, потому что сейчас русским на Западе очень трудно: рынок, грубо говоря, перенасыщен приезжими с Востока, как называют музыкантов из России, Украины, Белоруссии. Качественных голосов, конечно, немало, но еще играют свою роль и нередкие проявления нашей необязательности, безалаберности, подвести можем агента или дирекцию театра, поэтому мнения о нас складываются разные. С одной стороны, мы чрезвычайно конкурентоспособны, а с другой – издержки менталитета.

Берлинская

Царевна-Лебедь

– Вы на отсутствие предложений пожаловаться не можете – поете в Мариинке, приглашаетесь в Большой, участвуете в различных проектах. Как в этой ситуации относитесь к приглашениям поработать за рубежом, чем тоже не обойдены?

– По-разному, все зависит от предложения, проекта, хотя выбираю обычно не деньги, а интерес – название оперы, программу концерта. Всех денег, в конце концов, не заработать, а петь против воли – это петь плохо. 2 месяца я провела в берлинской «Комише-опер», пела Царевну-Лебедь в «Сказке о царе Салтане» в постановке великого Купфнера, правда, пела по-немецки, так что «Ты, царевич, мой спаситель» звучало для русского уха непривычно.

– Предложи вам там долгосрочный контракт – согласились бы?

– По правде говоря, для меня привлекательнее не долгосрочные контракты, а участие в проектах, в таком, например, как молодежный проект Балтийских стран по постановке оперы Моцарта «Волшебная флейта» в Литве, где пела партию Царицы ночи, подготовленную под руководством Иозефа Валлинга из Зальцбурга. И все же жить постоянно по-прежнему хочется в Петербурге, в России, не исключая, естественно, предложений из-за рубежа. Когда ты гость, к тебе и отношение другое, а так превращаешься в вещь в руках работодателя.

– Говоря о нынешних кумирах, вероятно, говорить надо не только о том, что фигуры меняются, но и сам их образ жизни в сравнении с тем, что был лет 50 назад.

– Это тоже по-разному. У каждого же свой взгляд на профессию, кого-то прельщает постоянное место в труппе с тем, чтобы раз-другой в год выходить на сцену. Кому-то значительно интереснее просто много работать, пусть даже иногда и бесплатно, не думая о возможном в дальнейшем вознаграждении. Я бесконечно делаю новые программы, учу новые романсы, оратории…

– Может, просто пока молодые силы девать некуда?

– Так зачем иначе жить? Раз выбрала основным делом пение, то надо же высказать себя максимально.

– Что из прошедшего вы при своей молодости считаете для себя вехой, рубежом?

– Очень горжусь победой в Саратове, потому что опередить красивых и сильных мужиков было сложно. Победа в Вене, с которой возник контракт в Берлине. Наконец, приехала прослушиваться в Большой театр на общих основаниях, рискнула, почувствовала, что может получиться, что в мои паруса подул попутный ветер, – и получилось.

– То, о чем вы сейчас говорите, вроде витрина жизни. А жизнь в творческом коллективе, по мнению обывателя, полна интриг, склок, говорить об этом стало уже каким-то общим местом.

– Так же, как и общим местом стало отвечать, что интриги существуют везде, причем они абсолютно одинаковы, что в нотариальной конторе, что в булочной, что в больнице. Подобное – дело обыкновенное, житейское. В театре сложности обычно замешены все же на творчестве: вот нравится дирижеру этот певец, он его и выбирает в новый спектакль. Но петь хочется и другому певцу.

– И вы чувствовали себя обойденной?

– Конечно. И не потому, что не была к чему-то готова, а просто так сложилось. Я и Людмилу в «Руслане и Людмиле» хочу спеть, и Антониду в «Жизни за царя». Бог даст, все получится.

– Слушаю вас, и выходит, что даже в наш непростой, прагматичный, пронизанный денежными интересами век все равно можно поймать тот самый ветер удачи, о котором сказали только что. Вышел из трамвая, вошел в подъезд…

– Н-е-е-т, совсем не так. Михаил Задорнов сказал как-то: «Чудеса на свете бывают, только работать надо много». К чуду надо быть готовым, и к удаче надо быть готовым, и к счастью. Мы же всегда готовим себя к неудачам и к несчастьям, готовы слезы вытирать, если что, а вот порадоваться счастью и удержать его – это целая наука.