К 140-летию Александра Блока

Эта запись появилась в дневнике семилетней Али Эфрон сто лет назад. Сто лет назад Александр Блок в последний раз приезжал в Москву. Каким давним всё это кажется теперь — и как близко было тогда! Политехнический музей и Борисоглебский переулок, старая и новая Москва, Москва и Петроград… Дочери Марины Цветаевой Але, Ариадне только семь лет, но она давно пишет, ведет дневник, многое знает и тонко чувствует. Прежняя Россия еще не ушла, все еще молоды, и никто не думает о будущих юбилеях. Но и прошлого уже нет.

Семилетняя девочка видит “деревянное лицо”, его коричневый цвет и “совсем мертвое выражение глаз”. Последний год жизни великого поэта, трудно морально и физически, смысл существования почти утрачен. Поэт не живёт без поэзии, без общения с читателями.

Похожее время переживаем мы и сейчас. Спустя сто лет.

ВЕЧЕР БЛОКА

Выходим из дому еще светлым вечером. Марина объясняет мне, что Александр Блок — такой же великий поэт, как Пушкин. И волнующее предчувствие чего-то прекрасного охватывает меня при каждом её слове. Марина сидит в крохотном ковчеге художника Милиотти и рассматривает книги. Его самого нет.

Я бегаю по саду. Вывески: “Читает Александр Блок”, “В Политехническом музее читает П. Коган”. И вообще всё по-праздничному — как на Воробьевых горах: в аллеях под деревьями продают лепёшки и играет граммофон.

Наконец приходят художники Милиотти и Вышеславцев и поэт Павлик Антокольский с женой. Мы идем за билетами. Входим в переднюю с раковинами, где серебряный истукан с пикой звонит “К Блоку”. Идём в розовую бархатную залу. Все места заняты, а Его всё ещё нет. Антокольский приносит нам несколько стульев. Чуть только расселись, в толпе проносится шёпот: “Блок! Блок! — Где он? — Блок! — За столик садится! — Сирень…” Все изъявляли безумную радость.

Деревянное лицо вытянутое. Темные глаза опущенные, неяркий сухой рот, коричневый цвет лица. Весь как-то вытянут, совсем мертвое выражение глаз, губ и всего лица.

Он читает поэму “Возмездие”. Там говорится про Байрона, про ненастоящего Байрона, который очаровал младшую дочь из старой дворянской семьи. И будто дочь вышла за него замуж, и он увёз её с собой. В один сумрачный день она приехала одна. Худая, утомленная, она держала на руках грудного ребенка. И вот сын стал взрослый, но не пошел воевать, а веселился на балах. И вот один раз, танцуя, он узнал, что его отец умирает в Варшаве на улице Роз. Но когда он туда приехал, то увидел, что отец лежит в постели мертвый. (Описание наружности отца в гробу совсем совпадает с наружностью Блока. Благородные глаза закрыты. Тело вытянуто и благородно. На пальце — обручальное кольцо.) Сын снял кольцо с благородного пальца отца и перекрестил отца на сон веков.

Когда сын стоял у могилы, тут же была женщина в чёрном платье и траурной вуали.

В другой части Александр Александрович читал про войну, про войска, которых много погибло в бою, но они шли, полные героизма, и на них смотрела императрица.

Он говорил ровным, одинаковым голосом.

Мне кажется, он ещё говорил, что сын забыл отца.

Потом А. А. Блок остановился и кончил. Все аплодируют. Он смущённо откланивается. Народ кричит: “Прочтите несколько стихов!”, “Двенадцать”! “„Двенадцать“, пожалуйста!”

— Я… я не умею читать “Двенадцать”!

— “Незнакомку”! “Незнакомку”!

“Утро туманное, — читает А. А. Блок. — Как мальчик шаркнула, поклон отвешивает. До свиданья! И звякнул о браслет жетон. Какое-то воспоминанье!” (Эти строки остались у меня в памяти с ранних лет и останутся навсегда).

Больше я стихов в напеве не помню, но могу передать в прозе: “Твоё лицо лежит на столе в золотой оправе передо мной. И грустны воспоминания о тебе. Ты ушла в ночь в темно-синем плаще. И убираю твоё лицо в золотой оправе со стола”.

А.А. Блок читает “колокольцы”, “кольцы”, оканчивая на “ы”. Читает деревянно, сдержанно, укороченно. Очень сурово и мрачно. “Ты хладно жмешь к моим губам свои серебряные кольцы”.

Иногда Блок забывал слова и тогда оглядывался на сидящих за его спиной даму и господина, которые, слегка улыбаясь, подсказывали ему.

У моей Марины, сидящей в скромном углу, было грозное лицо, сжатые губы, как когда она сердилась. Иногда её рука брала цветочки, которые я держала, и её красивый горбатый нос вдыхал беззапахный запах листьев. И вообще в её лице не было радости, но был восторг.

Становилось темно, и Блок с большими расстановками читал. Наверное, от темноты. Тогда какой-то господин за нашей спиной зажег свет. Зажглись все свечи в люстре и огромные лампы по бокам комнаты, очень тусклые, окованные в толстое стекло.

Через несколько минут всё кончилось. Марина попросила В. Д. Милиотти привести меня к Блоку. Я, когда вошла в комнату, где он был, сперва сделала вид, что просто гуляю. Потом подошла к Блоку. Осторожно и легко взяла его за рукав. Он обернулся. Я протягиваю ему письмо. Он улыбается и шепчет: “Спасибо”. Глубоко кланяюсь. Он небрежно кланяется с лёгкой улыбкой. Ухожу.

15 мая 1920 г.

Уникальные дневники Али были изданы в полном виде несколько лет назад — Книга детства. Дневники Ариадны Эфрон. 1919-1921. М.: Русский путь, 2013.