Из студии МХАТа – в республику “ШКИД” Педагогическое призвание взяло верх над сценой

– Сухов, что такое спряжение глаголов? Сухов! Встань и отвечай!
Парень в мятой кепке, сидевший за партой у окна и наблюдавший за тем, как люди сбрасывают снег с крыши соседнего дома, повернул голову.
– Ну чего пристала. Сижу спокойно, никого не трогаю…
Он снова отвернулся к окну, надвигая на лоб кепку, которую не снимал даже на уроках.

Что я могла возразить ему, когда мне было двадцать, а за плечами – студия МХАТа и вечерний курс в пединституте, – вспоминает Софья Филипповна Иванова о своем послевоенном дебюте в школе для трудновоспитуемых. – Мою предшественницу дети спустили с лестницы, и ее увезли в больницу. Завучем в 108-й тогда работал Юрий Анатольевич Яковлев – будущий редактор отдела “Учительской газеты”. Помните фильм “Республика “ШКИД”? Так вот 108-я представляла собой нечто подобное. Там учились детишки, исключенные из московских школ. Это были здоровые парни, стеснявшиеся носить в школу ранец. Учебник за ремень, кепку на голову и – вперед. Они оставались по два-три года в каждом классе, и никого это не волновало, кроме нас, учителей. Как-то меня спросили, почему я не пишу в дневник замечания своим ученикам? А для чего? Их же никто не читает. Однажды я стала свидетельницей не совсем обычной сцены. В школу пришла мать одного ученика – усталая пожилая женщина с Трехгорной мануфактуры. Ее вызвали в школу за то, что сын уронил рельсу на голову физкультурнику. “Коль, а ты в каком классе учишься?” – спросила она сына. Помню, что этот вопрос до глубины души поразил меня. Казалось, что мать и сын впервые видят друг друга.
– Вы знаете, когда мой дед вернулся с фронта, с ним произошла похожая ситуация – он тоже устроился в школу продленного дня учителем. Человеку, который прошел фронт и плен, есть с чем сравнивать, но подчас и у него сдавали нервы. Однажды на уроке он швырнул в кого-то из учеников указкой, попал в висок. Парня увезли в больницу. Но никто из тридцати человек, сидящих в классе, учителя не выдал.
– Вот чего я никогда не замечала за моими “братьями-уголовничками”, так это кляузничества. Они были людьми. С надломом, неуравновешенные, но я могла доверить им свою маленькую дочь и быть уверенной, что с ней ничего не случится. Скорее они сами бросятся под автобус или прыгнут с моста, но маленького ребенка в обиду не дадут. Я водила их в театр. Помню, смотрели “Друг мой, Колька”. Как они переживали! Как ненавидели ту учительницу, которая подарила мальчику ботинки и тем самым унизила его. Они видели в главном герое себя. Вы знаете, на самом деле это были тонкие, ранимые натуры, чуткие к чужому горю, отзывчивые на доброту.
– Я помню фильм “Друг мой, Колька”. Не знал, что был еще и спектакль.
– Ну что вы. Это прекраснейший спектакль! Он шел в ТЮЗе, и на него невозможно было попасть. И тем не менее мой 6-й “В” посмотрел его. Не помню, каким образом удалось достать билеты, помню только, что, как назло, в этот вечер было родительское собрание. Завучем тогда был Юрий Яковлев. Тот самый Юрий Анатольевич Яковлев, о котором, я уже говорила. Я – к нему: “Юра, выручай! Веди собрание, а мне надо с детьми в театр”. Слава Богу, он согласился, и спектакль мы все-таки посмотрели.
– Мир тесен. Мой дед прекрасно знал Юрия Анатольевича.
– Серьезно?!
– А познакомились они в пионерском лагере в 51-м году. И вот при каких обстоятельствах. Мой дед был вожатым, а по совместительству – физкультурником, баянистом и фотографом. Но приехал он в лагерь не один, а с женой и трехмесячной дочкой. И для него в соседней деревне сняли комнату. Пустую комнату за 12 рублей в месяц. “Пошел я посмотреть апартаменты, – рассказывает он, – открываю дверь, а там три кровати, тумбочка и стол со стульями и букетом цветов в вазе. А Юра Яковлев стоит посреди комнаты и улыбается. Оказывается, это он приехал днем раньше и все приготовил”.
– С цветами в послевоенной Москве было сложно, а про вазу вы напомнили очень кстати. Не могу не рассказать про один забавный эпизод. Мои охламоны решили скинуться и подарить мне накануне какого-то праздника вазу. Они, конечно же, ее разбили… Разбили прямо в магазине и заплакали. Представьте себе такую картину: универмаг, посреди зала стоит толпа оборванцев, которые дружно ревут. Произошло то, что могло произойти только в то послевоенное время. Покупатели пожалели ребятишек, сложились и купили им новую вазу. Она до сих пор стоит на пианино…
– Вы играете?
– Иногда. Когда хочется вспомнить театральное прошлое.
– Не жалеете, что бросили театральную студию?
– Я вовремя смылась, как бы выразились мои “братья-уголовнички”. Знаете, сцена – она затягивает. Ею просто заболеваешь. Ох уж эти люди искусства! Их не заедает обыденность. Я готова была работать бесплатно 24 часа в сутки. А приходя домой, не замечала, что живу в подвале и что зимой нет горячей воды. Кстати, мой дом до сих пор сохранился в Арбатском переулке. Дом 6 дробь 2. Я была там недавно.
– Вы рассказываете, Софья Филипповна, а я вспоминаю одну старую московскую квартиру в Кадашах. Там жил мой приятель, весьма колоритный тип. Окно в его комнате было где-то под потолком, и через него видны были только ноги прохожих. А зимой на кухне в умывальнике замерзала вода. Сам Жорик, а именно так звали обитателя этих “барских хором”, играл на ударных в парке Горького. Было там одно время такое уютное кафе, которое прозвали “Шестигранником” за схожесть с граненым стаканом. Так вот, Жорик мечтал о белом рояле. И можете себе представить, приходим мы однажды к нему в подвал и видим посреди убогой обстановки “Беккеровский” рояль того самого белого цвета. Романтично, не правда ли? Стоит только добавить, что Жорик так и не научился играть на нем.
– Ну что же. Это в нашем духе. Творческим людям нужен полет мысли, а не навязчивые раздумья о том, что надо наконец купить пылесос или починить кран на кухне. Так что я ничуть не жалею, что пять лет проучилась в театральной студии. Это целая жизнь. Причем интереснейшая жизнь, с которой, как это ни парадоксально, вовремя надо проститься. И здесь я должна сказать большое спасибо своему мужу.
– Спасибо за то, что бросили театр?! И чем же не нравилась вашему мужу актерская стезя?
– Он считал студию вертепом.
– Он воевал?
– Да. Мы познакомились по переписке. Во время войны я работала на заводе токарем, и мы с девчонками писали письма на фронт. Сколько нам тогда было? Шестнадцать. Вам это покажется странным, но именно с завода началась моя учительская карьера. За соседним станком на моих глазах умер человек. Я испугалась и подняла крик, от которого сбежался весь завод. В цех возвращаться после этого я не могла, и меня определили в детский сад при заводе, где я до конца войны постигала педагогическую практику. А теорию – в педучилище. Я и там нашла применение своим театральным наклонностям: пела в хоре, участвовала в самодеятельности, выступала в госпиталях.
– Два образования: педагогическое и театральное – вы предпочли первое…
– Да, но и второе не прошло даром. Ведь хороший учитель – это, как правило, хороший актер. Потом, темой своей диссертации я выбрала “Формирование речевого слуха и культуры речи на уроках русского языка”. Что мне дала театральная студия, так это постановку голоса. Говорить не гортанью, а на диафрагме – этому, к сожалению, не учат в пединститутах. Поэтому молодые учителя к концу первого сентября, обычно срывают голос. Добрых десять лет я проработала в обществе “Знание”. Ездила по стране с лекциями об ораторском искусстве. Вышла моя книга “Специфика публичной речи”. Кстати, первые статьи в “Учительской” были именно на эту тему.
– Когда это было?
– О… Это уже был конец семидесятых. И вот с тех пор – уже более двадцати публикаций. Была даже одна, я вам сейчас ее покажу… Название неброское – “Флажки на карте”, но этот очерк победил в конкурсе, который газета проводила в 82-м году. Я написала об одном выпуске пединститута в Комсомольске-на-Амуре. Студенты подобрались замечательные.
– Комсомольске-на-Амуре?! Как вы там оказались?
– Три года я преподавала там филологию. Приехала с лекциями от общества “Знание”, да так и осталась. Смешно сказать, родные провожали меня, как жену декабриста. А мне там очень понравилось. Единственное условие, которое я поставила перед ректором пединститута Романовым, – квартира должна быть с телефоном. “Квартиру-то мы вам дадим – хоть трехкомнатную, – ответил он, – а вот с телефоном проблема”. Три года пролетели незаметно. Я путешествовала по Сахалину, Камчатке, Курилам. На Дальнем Востоке муссонный климат, и самое лучшее время для путешествий – это ранняя осень, когда устанавливается сухая, тихая, безоблачная погода.
– Спокойному течению жизни вы предпочитаете крутые повороты. Обращение к православию – один из них?
– Знаете, причины, по которым я пришла к православию, достаточно личные. Мне бы не хотелось рассказывать о них. Скажу только, что теперь для меня нет ничего роднее и дороже православной гимназии “Пересвет”. Это мое детище, которое неимоверными усилиями все-таки удалось создать. И сейчас в ней учатся дети.

Дмитрий ЕГОРОВ
Москва