…Тесный зал деревенского клуба переполнен. Клуб этот молодежь вечерами да в выходные дни отмывала, отчищала, настилала полы и белила потолки, и теперь не скажешь, что раньше тут был телятник. Народ собрался на десятилетие Победы. Как было принято в те времена, парторг прочитал доклад, секретарь комсомольской ячейки выступил, поблагодарил всех, кто участвовал в обустройстве клуба… Значит, и нас, малышей… Мы тоже вместе со всеми выносили мусор и грузили его на телегу…
Наконец начался концерт: пели песни, частушки, читали стихи, разыгрывали сценки – выступала местная молодежь.
Скоро нам, детворе, песни и стихи стали надоедать, начались перешептывания… И вдруг – тишина. На сцену вышла красивая, статная женщина и стала читать: «Жди меня, и я вернусь…»
Было в ее голосе что-то такое проникновенное, что задело наши души, заставило замереть зал. К горлу подступил комок, в глазах защемило… Женщина закончила читать, слегка наклонила голову и пошла за кулисы, а тишина – тяжелая, гнетущая – продолжала висеть над нами. Женщины плакали, мужчины сидели, опустив глаза, я сильнее прижалась к теплому бабушкиному боку. Она, шмыгая носом, шепнула: «Иванова невеста».
…Дома бабушка достанет серую бумажку, согнутую пополам, где будет написано: «Ваш сын, сержант Водовозов Иван Михайлович, 1918 года рождения, пропал без вести в декабре 1941 г.». Маленький листок плохой бумаги с видимыми вкраплениями древесных стружек… Сколько горя, слез, бессонных ночей принес он в наш дом! Мой дядя Иван, брат отца, не вернулся с фронта. Делали запросы, писали в разные архивы – никаких следов. Пропал человек, как и не бывало! А был он молод, красив и статен. Отслужив в Морфлоте, вернулся домой, где его ждала невеста. Свадьбу назначили на Иван-день… А тут – война, повестка, быстрые сборы-проводы. И осталась Настя Ивановой невестой на всю жизнь.
Безрадостна судьба этой женщины. Всю жизнь работала в колхозе. Одна была, детьми не обремененная, вот и отправляли ее всюду: то в лес, бревна вывозить на лошадях.
Передо мной сидит сгорбленная женщина, руки со вздутыми венами покоятся на коленях, а с лица, изрезанного морщинами, так и лучатся добротой глаза, живые и ясные.
Увидев, что я смотрю на ее руки, неловко прячет их под фартук и, словно извиняясь, поясняет: «В последние годы перед пенсией молоко с фермы возила. Фляги тяжелющие, по 40 литров. Таскала их на телегу да с телеги – вот и натянула жилы-то…»
«А что с семьей?» – не могу удержаться от вопроса. «Все суженого ждала, – отвечает. – Год ждала, второй, всю войну и после войны все надеялась, что однажды стукнет в окошко… После войны-то сватались ко мне – я красивая и работящая была. Но как слово свое нарушишь, данное при расставании? Всем отказывала. Один раз, правда, чуть не согласилась. Уж немолодая была, сорок стукнуло… Вдовец приехал, к себе стал звать, мол, детей куча мал-мала… Жалко ребятишек стало, своих-то уж не будет. А ночью во сне Иван приснился, да так ясно, как на экране в кино. Тот летний день привиделся, когда на фронт его провожала.
Много тогда мужиков на войну погнали. На берегу Двины детский рев, женский стон, гармоней всхлип, песни и пляски облаком висели. Как дали команду новобранцам на баржу грузиться, все к своим родным мужьям да сыновьям кинулись и оттерли меня от Ивана. Только и досталось неловкий поцелуй куда-то в щеку да торопливый шепот: «Жди!». А как отчалило судно с баржой на прицепе, рявкнуло низко утробно своим гудком на всю округу, так и взвыл весь берег в последнем плаче, и бросился народ вдоль воды, пока кусты дорогу не перекрыли. До сих пор стоит в ушах тот стон…
Людмила ФОКИНА, с. Верхняя Тойма, Архангельская область
Комментарии