История одной справки

Весна 1946 года. Анна Ахматова явно была на подъеме. Возвратился с фронта сын. А в Гослитиздате подписали к печати томик ее избранных стихотворений за 1909-1945 годы. Но самое главное – поэтесса получила трибуну. Чего только стоило ее выступление 3 апреля в столице в Колонном зале Дома союзов!

«Какое же это было торжество! – вспоминал историк театра Виталий Виленкин. – Сколько здесь собралось в этот вечер военной и студенческой молодежи, как забиты были все входы в зал, как ломились хоры и ложи от наплыва этой толпы юношей и девушек с горящими глазами! Каким единством дышал зал, вымаливая у Ахматовой еще, еще и еще стихи!»

Потом были выступления Ахматовой в Московском университете, Доме актера, Центральном офицерском доме летчиков… И везде публика ей рукоплескала. Такого приема поэтессе еще не устраивали.

Но все изменилось 14 августа 1946 года. Кремлевская верхушка, по сути, запретила Ахматовой печататься. Поэтессу вновь обложили со всех сторон.

15 августа 1946 года новый начальник Управления Министерства госбезопасности по Ленинградской области Дмитрий Родионов подготовил на Ахматову подробную справку, которая теперь хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), в фонде многолетнего главного идеолога партии Андрея Жданова.

Эту справку можно разбить на несколько частей. Сначала Родионов коротко сообщил о месте Ахматовой в русской поэзии и в мировой литературе. Он дал понять, что Ахматова, конечно, большая величина, хотя и со спорными вещами («ряд наиболее упаднических и мрачных по своему содержанию стихотворений <первых лет советской власти>, – напомнил чекист, – к печати допущены не были».

Далее Родионов перешел к рассказу о личной жизни Ахматовой. Он сообщил: «Первым ее мужем был известный поэт, глава литературного направления акмеистов, Гумилев Николай, который разошелся с ней в 1917 году. В 1921 году Гумилев как активный участник эсеровского восстания был арестован и осужден к расстрелу.

Со вторым мужем Шилейко Владимиром Казимировичем, профессором ассириологии, наставником детей графа Шереметева, человеком с религиозными и мистическими исканиями, Ахматова, прожив недолго, порвала и вскоре вышла замуж за профессора Всероссийской академии художеств Пунина Николая Николаевича, с которым прожила 16 лет.

В 1936 году Пунин оставляет Ахматову и женится на другой, но Ахматова остается на жительстве в его квартире.

Наконец, последним своим мужем Ахматова считает Гаршина Владимира Георгиевича, патологоанатома, члена Академии медицинских наук, заместителя директора ВИЭМа, разрыв с которым, по нашим данным, произошел для Ахматовой неожиданно.

Гаршин в период пребывания поэтессы в эвакуации в городе Ташкенте обеспечил ей вызов в г. Ленинград, обещая ей совместную жизнь.

Однако по приезде Ахматовой в Ленинград он объявил ей о невозможности дальнейшей совместной жизни, ввиду чего Ахматовой пришлось снова поселиться в квартире профессора Пунина.

Ахматова очень тяжело восприняла разрыв с Гаршиным» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 24-25).

Как видим, ряд романов Ахматовой чекист опустил, но вряд ли по незнанию.

Отдельно Родионов остановился на материальном положении Ахматовой. Он признал, что финансовые дела и бытовые условия поэтессы ужасны. По его сведениям, поэтесса страшно нуждалась в продуктах, а также в предметах одежды и обуви. Выделенного ей пайка явно не хватало, поскольку большая часть уходила в распоряжение семьи Пуниных.

В то же время чекисты отследили, что иногда Ахматовой приходила помощь из Европы и Америки. Родионов доложил: «…Ахматова в годы Отечественной войны получала из заграницы несколько продовольственных посылок от какой-то еврейской (или еврейско-американской) ассоциации помощи (данные не проверены).

По словам Ахматовой, она не имеет понятия об инициаторах этой помощи» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 26).

Отдельно Родионов остановился на связях Ахматовой с английским дипломатом Исайей Берлиным. Со стороны отношения поэтессы и дипломата носили вроде чисто творческий характер. Чекист сообщил: «Особого внимания заслуживает интерес, проявленный к Ахматовой первым секретарем английского посольства в СССР, доктором философии и знатоком русской литературы Берлиным.

Прибыв в Ленинград в ноябре 1945 года, Берлин вместе с литературоведом Орловым посетил квартиру Ахматовой.

Будучи представлен ей, Берлин заявил: «Я приехал в Ленинград специально приветствовать вас, единственного и последнего европейского поэта, не только от своего имени, но и от имени всей старой английской культуры. В Оксфорде вас считают самой легендарной женщиной. Вас в Англии переводят с таким же уважением, как Сафо. Это такая же древность для нас и такая же драгоценность».

На следующий день Берлин снова посетил поэтессу и в беседе, длившейся с 22 до 7 часов утра, обсуждал вопросы литературной и философской тематики, причем затрагивая вопрос об обмене литературой и обещая прислать Ахматовой все английские издания ее стихов, прямо говорил о желательности использовать для этого неофициальные каналы, спрашивал поэта о конкретных и возможных способах нелегальной связи с ней.

Рассказывая своим близким знакомым о третьей встрече с Берлиным, Ахматова говорила, что он распространялся о своих симпатиях к России, а затем у них шла беседа о белой эмиграции, но существенные подробности этой беседы, которая закончилась в 4 часа утра, нам неизвестны.

После отъезда Берлина Ахматова среди знакомых подчеркнуто много и подробно рассказывала о его визитах к ней, боясь, как она заявила, искажения действительности злыми языками».

Оценивая проявленное Берлиным внимание к ней, Ахматова говорила: «Берлин добивается встречи со мной не по своей инициативе. Видимо, кто-то из лондонских или посольских англичан из «высоких сфер» велел узнать, как я живу, с целью какой-либо спекуляции на моем имени, славе, репутации как поэта и женщины» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 26-27).

Судя по всему, Родионов не очень верил только в творческий интерес Исайи Берлина к Ахматовой. И в чем-то чекист был прав. У поэтессы и английского дипломата возникли и романтические отношения. Но Родионова беспокоило не это. Он искал подвохи, потайные причины интереса Берлина к Ахматовой, видя во всем прежде всего политику и возможные политические провокации. Чекист не исключал, что англичанин добивался от Ахматовой крамольных стихов. Тем более сама поэтесса не раз в узких кругах заявляла: «…участь русской поэзии сейчас – быть на нелегальном положении».

Когда весной 1946 года в отношении Ахматовой наметилось потепление, у поэтессы возникли иллюзии, что, может, власть позволит напечатать одну из ее самых значимых вещей – «Поэму без героя», которая пока распространялась только в списках.

Глава Управления Министерства госбезопасности по Ленинградской области Родионов привел слова Ахматовой: «…мне дали лимит в 500 рублей и вручили 10000 рублей, но моя «Поэма без героя» не разрешается под предлогом, что она непонятная. Неужели наша страна не может позволить себе иметь хотя бы одного поэта, понятного для тех, кто понимает стихи?»

Очень обеспокоила спецслужбы и возросшая популярность Ахматовой в кругах интеллигенции и молодежи.

«Имя Ахматовой, окруженное ореолом «гонимой и непризнанной», – констатировал Родионов, – вызывает значительный интерес к ней со стороны литературной молодежи, вышедшей главным образом из семей старой интеллигенции и тенденциозно настроенной к советской действительности.

Один из таких почитателей Ахматовой – студент института имени Герцена Иоффе 1921 года рождения заявил: «Ахматова – это единственный поэт, которого я признаю в настоящем. Смешно говорить о подлинной поэзии, упоминая имена Прокофьева, Дудина, Берггольц. Это словесная трепалогия, обличенная в худую форму с «идейной» краской. Близка мне одна Ахматова.

Я знаю, что стихи мои не смогут быть напечатаны. Я пишу много о смерти. Для меня нет героики, есть вынужденность, нет патриотизма. Сегодняшних кумиров я не приемлю».

Интересно, что Ахматова о беседе с Иоффе, пришедшим к ней на поклон, говорила: «Он – имя собственное, и серьезно. Я ему сказала, что смерти нет. Я верую. А потому не верю в смерть. Для неверующих это парадокс, для меня – вывод» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 29-30).

И еще один важный момент. Ахматова понимала, что рост ее популярности не останется незамеченным ни властями, ни спецслужбами, а значит, за ней усилится тайный и явный контроль. Она не могла вычислить всех, кто за ней наблюдал. Но какие-то фигуры выявила.

«Приезжающих к ней представителей ССП (например, секретаря Тихонова, Павлову и других) Ахматова считает подосланными «агентами ГБ» или «близкими к этому учреждению людьми», перед которыми поставили задачу выяснить ее последние работы и образ мыслей» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 30).

А кому Ахматова доверяла? Родионов утверждал: «Из ближайших связей Ахматовой по Ленинграду известны поэтесса Ольга Берггольц и ее муж Макогоненко, поэт Спасский и профессор Института литературы Академии наук СССР Орлов» (РГАСПИ, ф. 77, оп. 4, д. 30, л. 30).

В контексте справки главного чекиста Ленинграда можно было сделать вывод, что Ахматова, хоть и периодически позволяла себе, по мнению спецслужб, упаднические стихи, тем не менее оставалась большим поэтом и не представляла серьезной угрозы Кремлю. Но Ахматова невольно оказалась жертвой схватки двух влиятельных политических группировок. Размахивая ее якобы сомнительными стихами, клан Маленкова хотел выдавить из власти людей Жданова. А Жданов, чтобы уцелеть и упрочить свое положение в Кремле, предпочел перекрыть великой поэтессе кислород. Он объявил Ахматову всего лишь блудницей. Такие тогда на политическом олимпе страны царили нравы.

Вячеслав ОГРЫЗКО, литературовед, главный редактор газеты «Литературная Россия»